Приемный пункт

Анна Ли

Приемный пункт

Ехать пришлось на другой конец города. С двумя пересадками. Автобус доселе неизвестного Ивашкину маршрута тащился но грязным улицам, о существовании которых Иванихин тоже не подозревал. Он нервничал, поминутно лазил в карман свериться с бумажкой, где Лида все подробно написала, и все-таки вышел раньше, чем нужно — показалось, что проехал.

Чертыхаясь, Иванихин плелся пешком вдоль нескончаемого забора. Пошел дождь, холодный и унылый, совсем не весенний. Как будто природа задолжала его еще с прошлой осени — и вот решила расплатиться. Окрестности казались вымершими давно и навсегда, как после ядерной катастрофы.

Иванихин двадцать раз готов был сдаться и повернуть назад — но что его ждало позади? Серые будни, облезлые, как этот забор, и тоскливые, как этот дождь. А впереди рисовался какой-никакой, но шанс — если верить Лиде. И все-таки он почти разуверился в существовании своей цели к тому моменту, как забор, неожиданно кончился и открыл взору Иванихина искомое.

Приемный пункт стоял на пустыре. Пустырь был классический, советских времен, в буграх и рытвинах, с прошлогодним жухлым бурьяном в рост человека и кучами мусора, в которых не опознавалось ни одной яркой банки или пакета. Иванихин и не догадывался, что в наше время существуют такие реликтовые пустыри.

Под стать окружению была и будка-времянка с надписью: «Приемный пункт», исполненной белой краской по непрезентабельному фасаду. Буквы были корявые, зато большие, видные издалека. Ниже буковками поменьше уточнялось, чего именно приемный пункт — «вторсырья». Надпись недавно подновили — но сама постройка явно простояла здесь не менее полувека, таращась на пустырь бельмами намертво закрашенных окон. Во времена пионерского детства Иванихин таскал в такие будки кипы пожелтевших «Известий» и «Правд» в обмен на дефицитного Дрюона или Дюма. Надо было загодя узнали», есть ли нужная книга, потом долго стоять в очереди…

Очередь была и здесь. Те есть сейчас. По очереди, привычно и уже без восторга одетой в джинсу и кожу, было отчетливо видно, к какому времени она принадлежит. Путешествие в прошлое не состоялось. «Ну и хорошо», — сказал себе Иванихин. Он не за этим сюда пришел, а жаже в каком-то смысле наоборот.

Иванихин, не спрашивая, занял за крашеной блондинкой. Пускали по одному. Никто в очереди с соседями не заговаривал я даже старался на них не смотреть— видать, так здесь было принято. Иванихин честно в течение получаса созерцал гадкий пейзаж и ни о чем не думал — так сказать, медитировал. Наконец настал его черед перешагнуть стальной, протертый многочисленными подошвами порог.

Внутри было светло, тепло, чисто и красиво. Тонированное стекло, полированный гранит, мягкое сияние люстр. Иванихин слегка обалдел от контраста, но почему-то не удивился. «Как в банке», — подумал он, хотя в банках ему бывать не доводилось.

— Впервые у нас, — доброжелательно кивнула ему приемщица. — Документы, пожалуйста.

Иванихин, робея, протянул паспорт. Приемщица была немолодая, в очках, но приятной внешности, с удивительно длинной светлой косой, уложенной вокруг головы в корону — Снегурочка предпенсионных лет.

Женщина деловито простучала что-то на невидимой за окошком клавиатуре и вернула паспорт Иванихину.

— Сколько сдаете? — буднично спросила она.

Иванихин вспотел. «Нужно было снять плащ», — запоздало ругнул он себя.

— А… это… можно я сначала спрошу? Ну, посоветуюсь.

— Пожалуйста.

Снегурочка сдвинула очки на кончик носа, сверкнула поверх стекол синевой глаз.

— Да вы не бойтесь, Павел Сергеевич, — тепло сказала она. — Вас тут не обидят, нам лишнего не надо—только то, что вы сами. Зачем же нервами страдать?

— Ага, — выдавил Иванихин. — Да. То есть нет, конечно. В общем, тут такое дело… Зарплата у нас только в пятницу, а я потратился совсем. Хотел одолжить — ни у кого нет, а Лида, сотрудница, и говорит, что у вас… Я бы это… ну, сдал — а потом бы выкупил, если можно…

— У нас не ломбард, — неожиданно сухо отозвалась приемщица. — Не обмениваем и не возвращаем, читайте правила. — Она ткнула ручкой в стенд, занимающий полстены позади Иванихина. — Либо сдавайте, либо не сдавайте, так-то. Решение ваше. Ну?

Охранник в углу, до сей поры принимаемый Иванихиным за предмет интерьера, вдруг шевельнулся — и стало страшно, словно ожила статуя.

— Сдаю, — осипшим голосом выговорил Иванихин. — С сегодняшнего дня — и до пятницы.

— До утра или до момента получки? — осведомилась приемщица.

— А какая… — Иванихин запнулся. — До утра, — принял решение он. — По момент восемь четырнадцать включительно.

— Принято.

Коротко протрещала клавиатура, зашелестел принтер, вжикнул кассовый аппарат.

— Распишитесь вот здесь. И здесь, где дата проставлена. Ваша квитанция, пожалуйста. Ваши деньги, пересчитайте. Вот еще наш буклет, ознакомьтесь на досуге. До свидания, Павел Сергеевич, приходите, ждем вас!

— Не туда, — бросил оказавшийся рядом охранник. — Вон туда.

И могучей дланью направил Иванихина в незамеченную ранее дверь, над которой светилось импортное слово «ЕХIТ». Не успев опомниться, Иванихин шагнул через порог, и…

Дверь его собственной квартиры захлопнулась за ним с противным скрежетом. «Давно пора починить, — привычно угрыз себя Иванихин. — Ладно, дотянуть бы до конца недели — вот в субботу…»

Стоп.

А какой сегодня день?

Иванихин взглянул на часы, подарок бывшей. Часы всегда шли точно, а кроме времени сообщали еще дату и день недели. Оттого и носил, невзирая на воспоминания, далекие от приятных.

Часовая стрелка показывала на восемь. Минутная — на пятнадцать. В окошечке сбоку виднелись буковки: «FR» — пятница, стало быть.

Сработало!

Иванихин сунул руку в карман неизменного плаща и — ну да, разумеется! — обнаружил там нечто жесткое и прямоугольное. Будучи извлечен наружу, предмет оказался конвертом из благородно-бежевой плотной бумаги с золотым тиснением. Он больше походил на бумажник, этот конверт, весь его вид прямо-таки говорил о деньгах — и там действительно были деньги. Но Иванихин снова не посмотрел, сколько. Грюкнул лифт, некстати останавливаясь на его девятом этаже, Иванихин с бьющимся сердцем затолкал конверт поглубже во внутренний карман пиджака и рванул вниз по лестнице.

Надо было, конечно, оставить деньги дома, предварительно наконец-то пересчитав, но Иванихин вдруг сообразил, что может опоздать на работу. В день долгожданной получки это граничило с преступной халатностью по отношению лично к себе.

Утренний график у него, как у любого подневольно работающего индивида, был выверен до секунды. А Иванихин уже выбивался из расписания минуты на полторы!

Ругая себя за дурацкую выходку с лестницей — ну, поздоровался бы, если кто из соседей, что за беда? — он неуклюже грохотал вниз по ступенькам. На третьем этаже Иванихин сообразил, что можно было спуститься всего-то до восьмого и там вызвать лифт. Он окончательно озлился на себя и, выбравшись из подъезда, мстительно припустил к остановке бегом — так что в результате успел на нужный троллейбус! Успел, втиснулся, и даже пробился к окну, где и затих, приплющенный телами.

Ехать предстояло минут сорок, не меньше, и можно было спокойно обдумать все, что произошло.

Итак, был понедельник, охранник подтолкнул Иванихина к двери, он в нее вошел… ну, то есть вышел из «Приемного пункта» — а получилось, что из своей квартиры — в пятницу утром. Как обычно, в восемь пятнадцать. Значит, с вечера понедельника по утро пятницы Иванихина субъективно не было. Та-ак. А где же он объективно был?!

— Мужчина, чего вы ерзаете? — окрысилась необъятная тетка с плетеной корзиной наперевес. — Стойте уже, как стояли, без вас дышать нечем!

Иванихин наезд проигнорировал. Он вдруг с суеверным ужасом вспомнил, как проснулся сегодня утром по будильнику, поджарив севе гренки, выпил чай… Когда брился, как обычно, порезался… Иванихин судорожно схватился за подбородок. Да, вот порез! Что же это получается? Была в его жизни эта неделя или все-таки нет?!!