Орудие судьбы

Евгений Бенилов

Орудие судьбы

— Все это вздор! — сказан кто-то. — Где этя верные люди, видевшие список, на котором назначен час нашей смерти?.. И сеян точно есть предопределение, то зачем нам даны воли и рассудок?

М. Ю. Лермонтов, «Герой нашего времени»

Закрывая на ходу расхлябанные двери, автобус тронулся. Девушка в пестрой косынке и светлом плаще, вошедшая на остановке, села в дальнем конце салона. Больше никого в автобусе не было… Прислонившись к окну, Олег закрыл глаза. Гладкая поверхность приятно холодила висок; было слышно, как с другой стороны но стеклу барабанит дождь. Осень. Конец октября. Деревья уже голые, всюду валяются гниющие листья. Самое неприятное время года, пора уныния и депрессия.

Автобус повернул — из-под сиденья с дребезжанием выкатилась банка из-под пива. Олег с раздражением открыл глаза: «Вот ведь свиньи! Что стоит донести до урны?..» Банка подкатилась к его ноге. Он наклонялся я брезгливо, двумя пальцами, поднял… «Куда ее? В карман не положишь: слишком грязная — придется держать в руке. — Он опустил веки, стараясь унять раздражение. — Ничего страшного, скоро выходить».

— Если хотите, у меня есть ненужный пакет. Вздрогнув, он раскрыл глаза: девушка в пестрой косынке протягивала целлофановый пакет… Олег и не заметил, как она подошла.

— Спасибо. — Он положил банку в пакет и сунул в карман.

Девушка села напротив: без единого пятнышка плащ, блестящие туфельки, маленькая сумочка — олицетворение чистоты и аккуратности.

— Вам спасибо, меня эта банка тоже раздражала. — Она улыбнулась и прятала под косынку выбившуюся прядь. — Меня любой мусор раздражает.

За окном автобуса проплывали безликие белые дома. Редкие прохожие прогуливали жалких, трясущихся от дождя и ветра собак. Скудно расставленные фонари бросали вниз тусклые желтые конусы. Московская окраина…

«Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь…» Колокольчик, как всегда, прозвучал неожиданно.

Олег покосился на часы: 1 час 5 минут 18 секунд. Потом привычно огляделся — до водителя слишком далеко… Он посмотрел на девушку. Та ответила безмятежным, доброжелательным взглядом.

— Вы не скажете который час?

— Пять минут второго, — ответил Олег.

Он не помнил, когда услышал колокольчик в первый раз… Наверное, эта способность была у него от рождения. Да и как он мог запомнить? Звонки были маленькой частью огромного непостижимого мира и заслуживали внимания не больше музыки из уличного репродуктора или гудков пожарной машины. По мере взросления, однако. Олег стал замечать, что разрозненные явления жизни соединены подспудными связями. Так, музыка из репродуктора всегда сопровождалась толпами людей на улице — все вместе это называлось «праздник». А пожарные машины однажды соотнеслись с выгоревшим дотла соседским домом. И только звонки оставались сами по себе — Олег не мог установить в них никакой закономерности. Иногда колокольчик умолкал на неделю или даже месяц, а иногда звенел несколько раз в день, двое-трое суток подряд. Звонки большей частью бывали короткие, от нескольких секунд до получаса, но один раз длились с утра до вечера: начались, когда мать привела Олега в детский сад, а закончились, когда отец его оттуда забрал… ну, может, с двумя-тремя перерывами. Из-за этих перерывов Олег наконец догадался: колокольчик связан с определенными людьми. В тот раз, например, звонок умолкал, когда воспитательница тетя Света выходила из комнаты — и возобновлялся, когда возвращалась. Впрочем, на следующий день тетя Света вообще в детский сад не пришла; вместо нее появилась молодая веселая тетя Люда, и Олег не додумал эту мысль до конца.

Более того, он даже не мог определить, ОТКУДА доносятся звонки: колокольчик звенел где-то рядом с его виском (чаще всего правым, иногда левым) и как бы следовал за поворотами головы… Олег вертелся, смотрел вверх и даже прикладывал ухо к земле. Его странное поведение заметили родители: сначала уговаривали не валять дурака, потом потащили по докторам.

Докторов было много — молодых и старых, женщин и мужчин, вооруженных блестящими инструментами и шкафами с лампочками. И еще вопросами — десятками, сотнями вопросов… Олег не запомнил, каких именно. Впрочем, доктора вскоре отстали: он просто сказал им, что колокольчик умолк. Вместе с докторами отстал и отец. Лишь мать еще некоторое время присматривалась к Олегу и встревоженно спрашивала, в чем дело, когда тот вздрагивал от внезапных звонков.

А потом Олег научился не вздрагивать, и мать постепенно успокоилась.

— Надо же, как поздно!.. — девушка улыбнулась. — А у меня часы встали. Батарейка, наверное, кончилась.

Дребезжа изношенным телом, автобус начал тормозить:

— До свидания. — Олег встал и шагнул к двери.

— А мне тоже сходить, — весело сказала девушка.

Двери с шипением открылись. Олег вышел первым и после секундного колебания подал спутнице руку. Пальцы ее оказались мягкими и теплыми.

— Спасибо.

— Не за что.

Девушка раскрыла зонтик, Олег накинул капюшон куртки. Перемешанное с мельчайшими каплями дождя в воздухе повисло неловкое молчание.

— Извините, вы не могли бы меня проводить?.. — девушка переступила с ноги на ногу. — Я живу недалеко… во-он в том доме.

— Пожалуйста.

Они зашагали по усеянной палыми листьями дорожке.

— Я сюда недавно переехала — квартиру сняла. А вчера из окна вижу: во дворе бомжи сидят, целая компания. — Девушка всплеснула руками, показывая, как ей было страшно. — А я с работы поздно возвращаюсь; вот и не знаю, как теперь… может, от квартиры отказаться?..

— Эти бомжи безвредные, — сказал Олег. — Я их знаю, мухи не обидят.

— Да?.. — Девушка облегченно вздохнула. — Ну, тогда дальше я сама…

— Не беспокойтесь, мне в ту же сторону.

— Вы в каком доме живете?

— Там… — Олег махнул рукой. — Трудно объяснить.

— А как вас зовут?

— Олег.

— А меня Настя.

Они миновали цепочку пестрых от граффити гаражей и оказались в квадратном дворе, образованном четырьмя двенадцатиэтажными домами.

— Мне туда. — Настя указала на ближайший дом и, понизив голос, добавила: — А вон эти сидят.

В беседке возле детской площадки виднелись неясные силуэты и огоньки сигарет.

— Не обращайте внимания.

Настя набрала код, шагнула в подъезд и, придержав дверь, обернулась.

— Спасибо большое.

— Пожалуйста.

— Знаете что?.. — Она замялась. — Если хотите, я могу вас чаем напоить. У меня и печенье есть — такое вкусное… — От смущения Настя опустила глаза.

Несколько секунд Олег слушал звеневший у виска колокольчик… «А почему, собственно, и нет? Через сутки ее все равно не станет».

— Спасибо.

Они вошли в подъезд, Олег вызвал лифт. На Настиных щеках горели красные пятна — отблески недавно пережитого смущения.

— А вы где работаете? — Олег отбросил капюшон куртки за спину.

— Играю на арфе в оркестре. И еще в ансамбле подрабатываю — на свадьбах у новых русских. А вы?

— Я сейчас без работы: с одного места ушел, на другое не устроился.

С вулканическим рокотом дверь лифта отъехала в сторону, они вошли в кабину. Настя нажала кнопку одиннадцатого этажа.

— А профессия какая?

— Из области финансов. — Олег неопределенно повертел рукой.

Воцарилось молчание. По цепочке окошек с номерами этажей неспешно полз огонек: 9… 10… 11… Они вышли из лифта, Настя отперла дверь квартиры.

— Заходите.

Неловко ворочаясь в крошечной прихожей, они сняли верхнюю одежду. Настя оказалась в бархатном декольтированном платье цвета морской волны.

— Я как раз с подработки. — Она улыбнулась и шагнула в кухню. — Вам чай или кофе?..

Смысл звонков Олег понял лишь на одиннадцатом году жизни.

В том случае колокольчик зазвенел, когда он пришел из школы — и звенел, не переставая, весь вечер и всю ночь. Спал Олег плохо: часто просыпался, пил воду — патом, естественно, ходил в туалет… в общем, куролесил всю ночь. Под утро его, сонного и злого, собрала в школу мать (отец в то утро чувствовал себя неважно — болело сердце — и в домашних хлопотах не участвовал). А умолк колокольчик, лишь когда Олег вышел из квартиры.