Страница 3 из 32
– Не сделала, а делала и делаешь. Кейт, я устал.
– А… – Она поперхнулась. – А… как же свадьба?
– Какая свадьба, о чем ты говоришь? Ну какая у нас может быть свадьба? Ты и вправду верила в эту чушь?
– Я… я… я…
– Успокойся, ты вроде бы никогда раньше на заикалась.
Он провел взглядом по ее растерянной и несчастной фигурке. У ног ее валялось ярко-оранжевое платье, выпавшее из коробки.
– А это что такое?
– Свадебное платье.
– Оранжевое? Кейт, ты в своем уме?
– Мы же договорились, что оно будет не белое. Я же тебе говорила, что сегодня пойду его покупать… а ты со мной не пошел… Жан, скажи, что это шутка. Это розыгрыш, правда?
– Нет. Это не розыгрыш.
– П-п-п-почему?
– Потому, Кейт. Я думал, что ты поймешь и сама предложишь все отменить. Но мне сказали, что ты уже купила платье…
– Кто?
– Неважно. – Взгляд его почему-то забегал. – Знакомые видели тебя у Деррижуса. Ммм… через витрину.
– И что?
– И я понял, что ты настроена решительно.
– А как же друзья?
– Какие друзья, Кейт? Твои? Ты ни разу не задумалась, что я никого еще не позвал со своей стороны? О моих друзьях ты только слышала по моим рассказам, они все в Париже. А я не хотел бы, чтобы мой свадебный картеж сопровождала куча немытых байкеров.
– Но это мои друзья. И ты должен их уважать, просто потому, что они друзья твоей невесты.
– Может быть, и должен. Но не могу. – Он картинно развел руками. – Ничего не могу с собой поделать, не нравятся мне они и все!.. Прости меня, Кейт, я не думал, что ты всерьез относишься к этому.
– Но мы же назначили дату венчания… есть же какие-то обязательства. Ты хоть об этом подумал?
– Даты легко переносятся, а в нашем случае проще было все отменить. Кейт, прости меня. Но я не уверен, что хочу на тебе жениться.
– Жан!
– Ну… будь умной девочкой, Кетлин. Твой отец ненавидит меня, а ты даже ни разу не видела моих родителей. Тебе не приходило в голову, что следует с ними познакомиться?
– Но мы же хотели альтернативную свадьбу! Без согласия родителей, без шумихи и гостей. Так, несколько человек пришли бы… Господи, Жан, ты же сам говорил, что ты выше этих штампов и предрассудков!
– Это не по мне, Кетлин. Я – не байкер, который закидывает понравившуюся девчонку на седло, везет ее в церковь и справляет свадьбу в один день. Я – не такой.
– Да оставь ты в покое байкеров! Дались они тебе! Ты их ненавидишь за то, что мне с ними интереснее?
– Может быть. Кейт, милая, но и мне интереснее совсем с другими людьми. Мы слишком разные.
– Тогда что мы делали тут все это время? – Она устало опустилась на пол, прямо в каскад оранжевых оборок, и, скрестив ноги «по-турецки», стала смотреть в пол.
– Вот и я думаю, сколько же можно морочить друг другу головы? Пора расставить все точки над «i».
– Да? У тебя есть другая? – спросила она у паркетной доски.
– Нет, с чего ты взяла? Да если бы и была. Тебя это удивляет? Что я, по-твоему, должен был делать вечерами, когда ты через день уезжала гонять до самого рассвета? В шахматы играть или читать Библию?
– Так ты мне изменял?
– Нет. Но мог бы. Ты сама-то подумала, оставляя меня одного, что я не святой и тоже хочу общения?
– Ну… ты всегда любил читать и смотреть телек. И мне казалось…
– Тебе казалось, а я переживал.
– Но ты говорил, что любишь меня…
В воздухе повисла долгая пауза, от которой Кейт стало совсем страшно. Она не хотела слышать ответа на эту свою реплику. Не вынесет она сейчас правды. А он ее скажет. Нельзя. Несправедливо. Тяжело и жестоко вот так в один вечер взять и добить ее. Не по-мужски.
Она достала машинку для самокруток.
– Как же я этого не люблю, Кетлин! Ты можешь не дымить?! Вот опять, видишь? Я не переношу табачный дым, а ты иной раз пыхтишь весь вечер, словно паровоз.
– Я? Я? Да я курю очень редко!
– Но метко. Только около меня, правда?
– Жан, ты устал, или у тебя повредился ум. Ты говоришь чудовищные вещи. Ты топчешь меня.
– Кейт, может, я и груб, но просто настала пора. Я должен был тебе сказать. Я уезжаю в Париж через неделю. Это вместо свадьбы. Дом пока оплачивается моей организацией. Скоро сюда приедет еще одна группа, если мне не продлят командировку. А пока ты можешь здесь жить, в ближайшие пару недель тебя никто не выгонит. Сейчас я уеду, вещи уже собраны. Спесси я забираю с собой.
Она ничего не понимала. Хорошо, что еще в детстве друзья-мальчишки научили ее не плакать ни при каких обстоятельствах. Она смотрела на него своими огромными зелеными глазами… и понимала, что вот-вот нарушит это железное правило.
– Жан, так нельзя. Жан. Ты жестоко поступаешь со мной. Ты мог бы сейчас остаться… Жан… Жан, я не вынесу этого. – Она стремительно вскочила, бросилась к нему и повисла у него на шее.
Он долго стоял, не проронив ни слова и не сделав ни одного движения, не отвечая на ее объятия и ласки. Наконец прошептал:
– Пойми, так будет легче. И тебе, и мне. Со временем это пройдет. Кейт, прости меня. Но это решение я не отменю. Да… и еще. Ты спрашивала… Я любил тебя. Но скорее за твою яркую обертку, чем за внутреннее содержание. Прощай, Кетлин.
Она шагнула вслед за ним, но споткнулась об оранжевую тряпку. И так и стояла, запутавшись ногами в этом чертовом платье. Может быть, час. Может быть, всю ночь.
Потом она бесцельно слонялась по дому, все так же глядя перед собой широко открытыми глазами, и натыкалась на мебель. Но не плакала.
Этот великолепный двухэтажный коттедж Жан снял на время своей двухгодичной командировки, его оплачивали французы, и все завидовали Кейт, что она так хорошо устроилась.
А теперь она тут одна. И эти стены… и эта мебель… Бог ты мой, а спальня! Она же не сможет туда зайти теперь! Ну почему он не выгнал ее, а ушел сам! Как ей жить теперь, как дышать?
…Уже светало, когда она дрожащими руками набрала телефон Сандры и сухо сообщила ей о случившемся. Голос то и дело срывался, но она упорно не плакала.
Сандра сказала, что она сейчас возьмет Барби и они приедут к ней. Какое это теперь имеет значение? Она сидела на ступеньках крыльца, как сидела утром, еще со Спесси, и раскачивалась из стороны в сторону, сжимая в руке телефонную трубку. Над городом поднималось солнце.
В почтовом ящике что-то белело. Какой-то конверт. Она автоматически подошла, привычным жестом потянула замок и увидела, что конверт прислан из-за границы. Франция. Ну вот, ему будут слать письма, а она – рыдать и мучиться сомнениями: найти его под этим предлогом и передать почту или сжечь их к чертовой матери… Но нет. Кейт раскрыла глаза еще шире, хотя уже казалось, что все пределы пройдены и сейчас они просто полезут из орбит: на конверте стояло ее имя.
– Бог ты мой! – Кейт сама удивилась способу выражения своих чувств, ибо обычно в минуты сильного волнения она чертыхалась. – Сорбонна! Это или отказ… или приглашение.
Нетерпеливо разорвав конверт дрожащими руками, она выхватила оттуда лист, весь в водяных знаках и каких-то линиях. На минуту прижала его к себе, не заглядывая внутрь. Если ее не приняли, она умрет прямо здесь, у почтового ящика, потому что это уже будет слишком для одного дня, и ее труп найдут подружки… кстати, уже с минуты на минуту. Нет, тогда она, пожалуй, не успеет умереть. Надо побыстрее узнать, что там написано.
Все-таки удивительная штука – жизнь. А женская душа – еще более удивительная штука… Через две минуты Барби и Сандра, подъехавшие к дому на старом автомобиле, увидели чудовищную картину, возмутившую их до глубины души: Кейт скакала по лужайке, оглушительно крича в рассветной тиши, и размахивала каким-то листком. Когда они недоуменно и даже чуть-чуть обиженно высадились из машины, она подбежала к ним, расцеловала по очереди обеих, потом принялась целовать измятый и уже порядком потрепанный листок, и снова поскакала по лужайке галопом.
Подруги переглядывались.
– Эге-гей! – кричала Кейт, приводя в ужас утренних котов на крыше. – Меня приняли в Сорбонну! Ура! Я зачислена!