Случайный попутчик.

– Я должна почистить платье и платок прежде, чем одену их на себя, – вежливым тоном, но строго произнесла принцесса. В глазах человека что-то мелькнуло и исчезло, он кивнул. И показал переодетой женщине на дверь. – Ей заплатят, почтенный? – тихо спросила принцесса.

– Ей заплатили. Свободой, – ответил человек. – О ней позаботятся, принцесса. Не забудьте ярлык! С вами должен встретиться еще один человек, еще до утра. Когда ему прийти к вам?

– Прямо сейчас. Благодарю вас, почтенный.

– И я благодарю вас, Принцесса, – сказал человек, выделив "Принцесса". – Вы очень облегчили мою задачу. И пожалуйста, передайте привет мастеру Каддету и наилучшие пожелания от рези-ден-та. – "Резидента", – мысленно поправила его принцесса.

– Непременно, почтенный! Спасибо! – вдруг вырвалось у нее. И это слово потрясло человека, он замер, а затем глубоко поклонился. И бесшумно удалился.

Принцесса немного повернула стойку светильника, и комната осветилась ярче. Села в кресло, осмотрелась. Здесь он спал, здесь умывался, там лежат его вещи. Какой большой чехол для оружия… Куда он ранен? Много ли крови потерял?

В дверь поскреблись. Принцесса встряхнула несколько раз платок – это звенели драгоценные камни, прицепленные к платку! – накинула его себе на голову, поправила прорези для глаз, взглянула на себя в зеркало – вот страшилище! – и широко открыла дверь.

Пожилой человек с приятным лицом, немного прикрытом аккуратными усами и бородкой, с двумя длинными косами полуседых волос, с веселыми голубыми глазами. Неспящий мгновенно прокрутил калейдоскоп лиц и вынул из своей памяти портрет этого человека. И Принцесса так же быстро узнала все о нем – мыслями Кадета. Она сняла с головы платок и улыбнулась вошедшему.

– Здравствуй, Монах! Я – Принцесса, – сказала она на лингве. – Я знаю, ты – единственный друг Кадета на Гиккее. – Слова и понятия приходили к ней легко и просто.

– Здравствуй, Принцесса! – поклонился Монах. – А ты – ослепительно красива!

– Что с ним случилось, Монах?

… Она вошла в камеру Кадета, властно отведя рукой замешкавшегося коридорного. Подошла к ложу, на котором полулежал Кадет, таким же жестом остановила его встречное движение и опустилась перед ложем на колени. Коридорный потом рассказывал сменщику, что воздух в камере Чужака словно ветром морским, свежим и бодрящим, продуло. И пока он не ушел, заперев дверь, она просто держала руку узника в своей ладони и смотрела ему в глаза. А Кадет смотрел ей в глаза. И их Неспящие смотрели друг в друга.

– Надо жить с бывшими рабынями, – говорил коридорный начальнику внутритюремной стражи. – Вот уж кто любить будет!… Над ней… ну, свет появился!

– Я люблю тебя, Принцесса, – полным силы голосом произнес Кадет по гиккейски. – Я люблю тебя!

– Я тебя люблю, Каддет, – ответила Принцесса на лингве. В глазах ее мелькнули и пропали слезы. – Ложись, я посмотрю твои раны.

… Кончиком пальца с голубым огоньком-светлячком она водила по бугру раны у него на груди.

– Ты устала, – шепнул ей Кадет, – мне уже гораздо лучше.

– Я знаю, но надо еще немного – вот здесь. Если бы у тебя были не такие толстые кости, пика попала бы тебе внутрь. Ты плохо выучил мой контрприем, мастер Каддет.

– Он был великолепным фехтовальщиком, Управляющий.

– Когда ты выздоровеешь, мы поучим контрприем. А сейчас я помогу тебе сделать омовения – не спорь! – и будем спать. Ты – раненый, ты будешь лежать тихо и смирно, и я буду тихой и смирной. – Она улыбнулась.

Ложе было неудобным и даже для одного Кадета узковатым, но Принцесса уместилась. На боку, повторяя своим телом изгибы и выпуклости его тела. Теснее объятий не бывает. Действительно, тихо лежали, вживались, привыкали друг к другу их тела.

На очень раннем, бледно-розовом рассвете они проснулись. Почти одновременно. В камере было серо и свежо. Тюрьма спала. Еще прохладный после ночи ветерок с Моря кружил пыль на дорогах и площадях порта, залетал к ним. Далеко издали, с берега, доносился галдеж морских чаек, хватающих рыбу из сетей ночного улова, а здесь в центре порта стояла предутренняя тишина, и только какая-то маленькая собачонка нарушала ее – тявкала и замолкала, тявкала и замолкала.

Сомкнули ладони, губы приласкали губы, колени прижались иначе, чем ночью, руки нежно, познающе повторили контуры желанного тела, не зная запретов и сопротивления, пришел восторг узнавания и восхищения. И вот, наконец, все чакры соприкоснулись, совпали их вибрации и объединились, и общая энергия, которой нет названия, начала сотрясать тела Кадета и Принцессы изнутри, как вулкан, накопивший бурлящую первородную магму, малиновую лаву, сметающую все на своем пути. И когда напор этой лавы стал непереносимо сильным, вулкан лопнул, взорвался салютом, и хлынула лава, обжигая и сметая все – и свет и звук и сознание. И пока был напор лавы – не было утоления.

Коридорному сквозь дрему показалось, что кто-то громко и протяжно крикнул на его этаже в тюрьме, но крик был радостно-торжествующий, коридорный и не обеспокоился.

– Я хочу проткнуть тебе уши, Принцесса…

– Я сегодня сладко умирала в твоих руках. Я хочу, чтобы ты проткнул мне уши, Каддет!

А позже, собираясь в лавки за провизией, она озорно шепнула Кадету:

– Насколько свободней двигаться без пояса невинности… мастер… боя!

Владетельный Господин Посол Императора чугов находился в прострации. Око Империи убит, Большой Нос – почти убит и думает только выздоровлении, пираты вернулись на свои, оставшиеся на плову, корабли, а Глава порта Дикка сегодня предупредил его о недопустимости дальнейшего вмешательства Империи в дела порта. Дал понять, что у него есть неопровержимые доказательства этого. Сухо сообщил о санкции – двойном налогообложении товаров Империи со следующего дня. Потребовал отвести боевое охранение от крепостных стен на два дня пути. Немедленно. Это было полное поражение Империи в порту Дикка. Это был конец карьеры Владетельного Господина Посла Императора. А, может быть, конец Судьбы.

Послу хотелось бы закрыться от всего и всех где-нибудь вне этого жестокого и равнодушного к его переживаниям мира, но он не знал такого места в нем. А мир жил своей бурной жизнью и мешал Послу жить своей тихой отстраненной жизнью: на Невольничьем рынке не было никакого порядка, драки между надсмотрщиками, рабы мерли – надо назначать нового Управляющего. Еще не получено письменное соглашение о перемирии и дани между Империей и Королевством Стерра. А Королевство распространяло свое влияние на весь порт, тесня чугов со всех позиций. И молчит шпион в посольстве Стерры. И все шпионы Ока Империи молчат, разбежались и попрятались. И хотя это отвратительное существо, Чужак, ранено и в тюрьме, оно еще живо. Что же это такое ужасное Чужак сказал Оку Империи, что тот бросился в воду с дуэльного плота? Видимо, что-то такое ужасное, как приговор Императора. И придется писать обо всем этом Императору. Тут и зять, Воитель, не поможет… И надо принимать решения по совершенно не интересным Послу делам, каждый день, каждый день, который может оказаться последним.

Владетельный Господин вызвал к себе третьего посредника, Ухо Императора.

– Ты будешь Управляющим Невольничьего Рынка, – объявил он этому ничтожеству. – Приступай сегодня же. Сейчас!

– Позвольте узнать, Владетельный Господин Посол, а кто же будет вести переговоры?

– Какие и о чем переговоры? Мы получим с почтой письменное соглашение и первый посредник, это ничтожество, передаст его своему другу-гилю, презренному подонку.

– Позвольте уточнить, Владетельный Господин Посол? А если письменного соглашения не будет?

– Как не будет?! Тогда ты убьешь этого…

– Чужака! – подсказал посредник.

– Его! Между прочим, ты должен убить его в любом случае, я вспомнил. Поторопись!

"Как хорошо я сказал, – обрадовался Владетельный Господин. – "Поторопись!" И в Гавани и с этим Чужаком".