Погоня

— Я не совсем понимаю, — виновато пробормотала Нута, встречая, куда ни падал взгляд, влюбленные, восторженные и требовательные лица… требовательные. — Но что ты хочешь? — спросила она беспокойно подвинувшись в слишком широком и глубоком кресле.

— Справедливости! — простонала женщина, и раздался треск.

Давно уже сыпалась с потолка известка и куски штукатурки, теперь же этого нельзя было не замечать, все головы обратились вверх: покрытый лепной позолотой потолок расселся на всю длину, обнаружив безобразные прорехи спутанных деревянных брусьев и балок, сыпался мусор. Кто-то пронзительно, с надрывом закричал. Сотрясающий грохот поколебал чертог, когда рухнул в тучах пыли целый простенок, каменная кладка пластами валилась на пол, ломала его и проваливалась куда-то в бездну, увлекая за собой новые груды камней и участки пола.

Все дрожало, с потолка сыпались обломки; потерянные, в ужасе, люди заметались, позабыв друг друга. Но пол уж пошел трещинами, которые раскалывали его на отдельные шаткие глыбы, в провалы западали столы, катилась посуда и стулья.

Нута осталась одна, напрасно хватаясь за поручни высоко поставленного и потому особенно неустойчивого престола. Подданные ее бежали, шарахались взад-вперед, сколько позволяла ходуном заходившая под ногами твердь, и только доблестный витязь Взметень оказался рядом, прыгнул через широкий уже провал, чтобы подхватить со стола принцессу.

Он подал уж было руку, не забывши при этом учтивого, хотя и скомканного присловья, как вдруг ломаная глыба пола под ногами, походившая на шаткую речную льдину, резко просела, перекосившись, и витязь с изумлением на лице опрокинулся — Нуте на руки.

— Держитесь за меня! — учтиво воскликнул Взметень, когда маленькая женщина рывком вытащила его из бездны и помогла утвердиться на краю пропасти. Кажется, стольник не понял, что тут на деле произошло, не больше того сообразила и Нута, только и успела отозваться:

— Спасибо!

Однако льдина под ними, опять начинала крениться, они едва успели вскочить на стол, как и стол поехал, заскользил и застрял в провале.

— Держитесь за меня! — кричал Взметень, отчаянно перебирая ногами.

— Держусь! — кричала Нута и скакала вместе с витязем по зыбкому месиву переломанной утвари. — Не выпускайте моей руки! — заклинала она, смутно сознавая, что спаситель ее тотчас провалится в тартарары, стоит его упустить.

И так они прыгали довольно счастливо, покидая предательскую твердь в тот самый миг, когда она начинала разрушаться и обваливалась в гулкое никуда. Где-то Нута прихватила еще двоих, она кричала, чтобы держались, да и мудрено было придумать что другое, ничего больше не оставалось, как держаться друг друга, раз уж ничего надежного и стойкого вокруг не было.

Сверху сыпался, побивал и мозжил людей камень, стены валились, потолок провис каким-то дряблым разломанным полотном. Вопли, крики, стоны, призывы — и все сминающий грохот!

Невозможно было понять, где перебрались они в сплошном тумане поднявшейся пыли через обрушенные стены, как очутились в другом покое, где тоже все рушилось, а если что и держалось, то чудом. Той же связкой, сцепившись руками, — Нута настаивала на этом, не переставая кричать! — бежали они переходами и лестницами, через перекошенные полуоткрытые двери, ничего не различая временами в сплошной пыли, пока не заблистало в окне утро. Алая заря в высоком окне притушила внутренний свет дворца.

— Бейте стекла! — вскричал Взметень.

Так они выбрались на широкий каменный подоконник не выше сажени над землей, попрыгали в траву и помчались по зыбкой, неверно колыхающейся земле — сзади погоняла их зловещими низкими рыками бездна. Двое витязей волокли Нуту за руки, она задыхалась, разинув рот, и упала, едва взбежали на холм.

Где был дворец, мутно шевелилась черная, словно распаханная земля, еще не свободная от мусора: обломки крепостных зубцов, камень, расщепленные бревна. Все уходило в трясину, затягивалось… и стало тихо.

Первые лучи солнца высвечивали черную проплешину на полях четверть версты в поперечнике. Затянувшаяся рана сровняла верховья оврага, который трудно было теперь уж опознать, и поглотила соседний пригорок, оставив от него обнаженную песчаную осыпь.

Отдышавшись, Нута оглядела спутников. Их было не больше десятка, истерзанных, бледных людей — все кто уцелел. Голый по пояс купец, мрачно выгребал из карманов драных своих штанов целые пригоршни золы — то были его алмазы. Крепкая, крестьянского сложения женщина жалась к кустам, прикрывая обнаженные груди, ибо оставила старую свою рвань во дворце, а роскошные наряды, в которые она там облачилась, рассыпались в прах, оставив ее в самом несчастном и беспомощном положении. Немного чего успевшие нацепить на себя витязи — их осталось трое — кое-как еще сохраняли пристойность. И все, кто уцелел, блудливо отводили глаза, избегая друг друга.

— Ну, я пойду. До свидания. И всего хорошего! — догадалась сказать Нута.

Впору было бы плакать, да не осталось сил; принцесса пошла неверной от утомления, расслабленной походкой и понемногу скрылась в низко рассевшемся по ложбинам тумане.

Отправив дворян на поиски мессалонской принцессы, а потом сразу в погоню за пигаликом, великая государыня и великая княгиня Золотинка не спала, ожидая известий. Во всяком случае, стоило ей задремать, как постельница Малмора, разбуженная, в свою очередь, девушками, решилась обеспокоить великую государыню по настоятельной просьбе начальника караула.

— Вот, — сказал в темноте витязь, показывая блеклое мерцающее зарево над черным краем земли.

Но это был не пожар, дружно уверяли караульные.

Порядком продрогнув на крыльце, Зимка велела послать дворян на разведки. А когда начальник караула Ярыш осторожно возразил, что людей нет, мудро отвечала, что послать двоих. Она была раздражительна, нетерпелива и, вернувшись в душную спальню, уже через четверть часа послала сенную девушку узнать, где посланные.

Не возвращался никто. Зловещее зарево мерцало ровно и не менялось часами, ничего иного Ярыш сообщить не мог. Временами, толпившиеся во дворе кучера и ездовые различали как будто бы тяжкий и низкий гул, похожий на глуховатый, словно бы подземный топот.

Послать уж решительно было некого и потому измученная неизвестностью Зимка распорядилась под утро отправить на зарево двух верховых гайдуков.

Не вернулись и гайдуки. Зато у ворот двора поймали оседланную, без всадника, лошадь, и люди говорили, что видели в полях другую — вставало солнце.

Что-то происходило в мире, зловещее и значительное, а здесь в затерянной корчме на краю спаленного еще год назад села ничего не знали. Невозможно было оставаться в безвестности — свыше сил. Зимка послала последних гайдуков на поиски пропавших разведчиков, а если бог даст, то и всех остальных людей. Полчаса спустя прискакал взъерошенный малый в красном кафтане с развевающимися разрезами.

Некий восторженный ужас заставил гайдука забыть приличия, он ворвался к государыне без доклада, но великая государыня Золотинка имела дар вразумлять и самых восторженных, и самых испуганных. Она смутила малого несколькими холодными словами и выслушала его, не выказывая чувств.

Особого самообладания, впрочем, от Зимки и не потребовалось. Пусть это покажется поразительным, но Зимка почувствовала облегчение, когда узнала сногсшибательную новость, что «все погибли». Конечно же, не самая смерть дворян и множества простого народа была причиной столь примечательного душевного движения, Зимка, при всех ее малых и больших недостатках, не отличалась кровожадностью, слованская государыня сохраняла достаточно человечности, чтобы вздохнуть о гибели стольника и других известных ей в лицо витязей, но — и нужно правильно понять государыню — после ночи полнейшей неизвестности и самых невероятных предположений не худо было наконец вернуться к определенности. А смерть — это самая определенная на свете вещь.

И потом, рассуждала Зимка, пытаясь разобраться в чувствах, — блуждающий дворец такая потрясающая штуковина, что покроет всё, все недоразумения, странности и нескладицы этой ночи; блуждающий дворец задаст головоломку даже такому прожженному чародею, как обратившийся в Видохина, а затем объявивший себя Могутом Рукосил. И понятно, заранее понятно, что эта зловещая, загадочная напасть, болезненная опухоль земли, не имеет ни малейшего отношения к пигалику. Не имеет отношения к пигаликам вообще, как таковым, к пигаликам-лазутчикам и пигаликам-изгоям, к пигаликам связанным, посаженным на конюшню и оттуда бежавшим в особенности. Следует успокоиться на этот счет. Если Зимка чего и нагородила непотребного, то кто-то тут неподалеку нагородил много больше.