Страница 26 из 27
– Ну конечно, каких-то синонимов не хватает, понятных оборотов, образов, приколов. Это как раз меня не удивляет. Но если такое уважительное и бережное отношение к языку, не было попыток писать?
– Прозу – нет, а стихи – да.
– Но это юношеское поветрие или уже во взрослом возрасте?
– На самом деле во взрослом. Последний опус пятилетней давности.
– О! Это не воспринимается как альтернатива самореализации?
– Допускаю. Я об этом серьезно думаю. Допускаю. Но знаешь… Во-первых, драйва меньше, а во-вторых, не только драйв. Ты же все равно приходишь к каким-то базовым, жизненным принципам и выводам. Один из таких принципов – не важно, кто ты, не важна профессиональная ориентация. Важно стремиться быть лучшим хоть в чем-то. В деле, отрасли.
– Ну, это гордыня, батенька.
– Нет, жизненный принцип. Почему? Если ты сапожник – будь лучшим, если ты столяр – будь лучшим, если ты математик – будь лучшим. Не важно кем. Но – лучшим. Это смысл жизни, мне кажется.
– Вообще что для тебя Россия? Вот сейчас модно рассуждать – держава, мол, история великая, вот эти вещи тебя трогают? Или как у Лермонтова – «не шевелят отрадного мечтанья»?
– Вот, кстати, этим Россия, как это ни странно, принципиально отличается от Америки. Ведь история – это же… такая абстракция. Сравнивая вот в этом плане две страны, чувствуешь разницу. И чувствуется, что там нет истории, а здесь есть. Через какой-то набор вторичных факторов, далеко не однозначных. Города, камни, книги, картины, музыка – все это, знаешь, как некоторая среда…
– Ну с камнями как раз слабо представлена Россия по сравнению с Европой. Тут же в основном все деревянное было.
– Я с Америкой сравниваю. Хотя по сравнению с Европой материальная культура в России не тянет. Либо она очень вторична. Кремль и тот итальянцы построили. Однако что уникально – мирового уровня литература и музыка. Своя, оригинальная. Таким образом, российская культура – в основном – вербальная. Это и делает ее уникальной. И портативной! Она вся, целиком, всегда с тобой. В любой момент достал – и наслаждайся.
– Может быть, в России вербальность национальной культуры – это признак кочевого народа?
– Наверное, ты прав. Или, может быть, это единственный способ сохранить ее от разрушения, в силу бесконечных войн… Опять же прав Набоков: Родина – это язык.
– Хорошо. Сузим тему. В русской литературе что именно – самое, самое?
– Я буду банален. В русской литературе – Чехов. Если говорить о номере один, то, наверное, для меня Чехов.
– А Чехов какой? Весь? Или какой-то особенно? Ранний, поздний, драмы?
– Грустный… И вообще я считаю, что русская литература, она – не знаю, я не большой знаток, – но у меня такое ощущение, что она на порядок богаче всех.
Может быть, я не знаю хорошо другие литературы, по концентрации имен, творчества… У меня такое впечатление.
– А ты себя, кстати, кем – евреем или русским – считаешь?
– Я считаю себя русским. С точки зрения религиозных убеждений – я терпимо отношусь ко всем религиям.
– Но у тебя нет такого ощущения, что ты себя чувствуешь русским, но тебя русские не считают за русского, а евреи не считают евреем? Ты как бы так застрял в серединке. Возникает некое чувство одиночества в связи с этим?
– Нет. Конечно, на бытовом уровне я бесконечное количество раз сталкивался с тем, что бьют не по паспорту, а по морде. Но при этом у меня какой-то тяги к отправлению еврейских традиций и обычаев не было, не воспитывали, не посвящали, не прививали. Ну откуда им взяться? Только из-за того, что фамилия? Хотя я не воспринимаю такой модели – там чужое, тут чужое. Я не знаю.
– Ты стараешься на эту тему не думать?
– Абсолютно.
– Лишний повод для рефлексии?
– Да. Их и так достаточно, этих поводов. Бывает такая русская фигня – делать ничего неохота, тоска какая-то непонятная… Хотя, может быть, это не только русское. Но в литературе подается как такое русское. Такая фигня – противопоставление Штольцу, как-то по-русски это делается…
– Ну, говори – есть такое или нету?
– Конечно, бывает.
– Вот что заставляет тем не менее откинуть одеяло, встать? Это же не надо никуда идти, и так нормально все!
– Тем не менее же встаю. Хотя нерационально это, я считаю. Хотя могу опять же себя и обманывать. Я же наполовину еврей. Гены – как мы вообще любим говорить. Все гены…
– Поэтому в бизнесе ты в большей степени достиг местных бизнесовых пастернаков?
– Не только местных.
– Понятно. А вот после себя что остается? Типа – наступил закономерный финал. После Пастернака понятно, что остается. А после Пастернака в области бизнеса что остается?
– Я думаю, что есть что оставить. Например, железную дорогу. Это тоже не так мало. Не было в Коми большой железной дороги на севере, а мы ее построили. Строили для себя и на свои. А теперь по ней и пассажирские ходят. Вот так.
– Это все или как?
– Да почему же все? Хорошо, да даже если одна железная дорога… Но ведь, кроме нее, разработка новых месторождений, которые никто до нас не осваивал. Бокситные, газовые, нефтяные, цветных металлов. Это же все после меня останется… С собой в могилу не заберешь и за границу не утащишь. Хотя, честно говоря, никогда не усматривал причинно-следственной связи – вот я так делаю для того, чтобы это осталось после меня. В такой логике нужно периодически смотреть, чего ж ты такое сделал, да? После себя? Не знаю. Многие вещи, которые, ты считаешь, что сделаны, и сделаны хорошо, и останутся после тебя. Может, тебя уже не станет, но какой-то исторический период ты был, и современники тебя, наверное, будут помнить…
– А есть задача, чтобы помнили?
– Нет такой задачи. Абсолютно.
– Вот это важно.
– Что для тебя семья?
– Семья – очень важный и очень непростой элемент. Потому что, особенно последнее время, – увы, понимаешь, что относишься к семье исключительно потребительски. Для меня это такая аура, где, слава Богу – тьфу, тьфу, тьфу! – мне достаточно уютно и спокойно. Для того чтобы там так было, туда надо вкладывать. Вкладывать часть себя, внимания, любви, времени, силы. И беспредельный ресурс, которым ты можешь пользоваться всегда, ничего никуда не возвращая. Порой себя, конечно, ловишь на мысли – когда были молодыми и дети были маленькими, и ты с ними проводил походы, еще чего-то, ты не замечал, не концентрировал свое внимание на том достаточно большом энергетическом источнике семейном, который так важен. Может быть, кстати, возвращаясь к вопросу о работе, осознавая это, тем больше понимаешь, что дети уже выросли, что чувства изменились, что семья трансформировалась. Эх… Ну а что ты можешь сделать? Ребенок вырос.
– Хотелось бы уделять внимания больше, но всякий раз, когда ставится выбор между работой и семьей, выбираешь работу.
– Да нет, так уж не утрируй, что всякий раз там… Чаще – да.
– Но есть стремление изменить эту пропорцию? Или уже нет?
– Такой вопрос – он личный, не публичный. Но отвечу. Вот база же – дети. Все в тех или иных ракурсах. Мы не успели справиться с задачей нарожать много. Брать в семью чужих детей? Возможно.
– У тебя сейчас внуки пойдут – подожди. Рано расслабляешься.
– Это ж про детей.
– А это то же самое. Судя по тому, что говорят мои мать с отцом, – это одно и то же. Даже в некотором смысле сильнее любишь внуков.
– Безусловно. Я думаю, что, конечно, привязанность к внукам она будет, буду уделять внимание и так далее. Черт его знает. Внук все-таки. Наверное, да. Уже просто другая стадия.
– То есть ты считаешь, что у тебя вот эти семейные ценности как-то проскочили.
– Я не считаю, наоборот – я очень благодарен своей семье.
– Но ты их не сумел, так сказать, обсосать, прочувствовать до самого донышка.