Право быть

Что послужило источником отравы для Селии? Обиды детства? Разочарования отрочества? Откровения юности, возвестившей, что для рано осиротевшей провинциальной дворянки с малолетним братом на руках нет иного пути к вершинам, кроме как за широкой спиной богатого и влиятельного супруга? А миловидность южанок радует глаз лишь немногим больше двух десятков лет, потом уступая место быстрому увяданию, и стало быть, если в первую четверть века своего существования не обзаведешься покровителем, потом можно рассчитывать лишь на собственные силы.

Собственные… Пожалуй, именно на вершине этого горделиво возвышающегося холма и располагалось уязвимое место баронессы, хотя никому в голову не пришло бы считать слабостью традиционно пользующиеся уважением и восхищением качества: уверенность в себе и упорство в достижении цели.

Между упорством и терпением обычно ставят знак равенства, тем самым совершая опасную ошибку. Да, на первых порах упомянутые свойства души во многом схожи между собой, поскольку внешний облик и того, и другого дышит покоем, но, если приподнять вуаль видимости, заблуждений больше не возникает. Терпение день за днем монотонно повторяет один и тот же путь, не усиливая и не ослабляя натиска, упорство же с каждым следующим кругом впечатывает свои шаги в дорожную пыль все настойчивее, и скоро по земле начинают расходиться трещины, рано или поздно превращающиеся в овраги, из которых не так-то легко выбраться, если угораздит сорваться с края.

Она сильна, но сила оказалась злейшим недостатком баронессы. Будь в характере Селии хоть чуточку больше робости или трусливости, девушка успешно переждала бы трудное время, не решаясь сделать шага ни вперед, ни назад. А за зимой непременно вступила бы в свои права весна, и любовь принца расцвела бы заново…

Впрочем, разговор еще не окончен.

— Вы встретились в Травяных рядах?

— У старосты, но это был уже второй раз. В первый я искала совсем другое зелье.

— Не приворотное? Селия криво улыбнулась.

— От бессонницы. От волнений. От сомнений.

— Лучше всего в таких случаях помогает яд.

— О, им я обзавелась намного раньше! Вот только никак не решалась применить. Мысли путались, пальцы дрожали… Мне нужно было успокоиться.

— Староста помог?

— Да. Только забыл упомянуть, что без его средства я больше не смогу проспать ни ночи. И как только оно закончилось, пришлось снова отправляться в Травяные ряды.

Интересно, ушлый знахарь нарочно подсунул именно баронессе столь коварное сонное зелье или поступал так со всеми своими покупателями? Если второе вернее первого, чувствую, скоро гильдию травников начнут перетряхивать сверху донизу.

Но вместе с тем возникает вопрос:

— Почему вы не присылали вместо себя служанок?

— Думаете, итог был бы другим? — Девушка рассеянно коснулась губ кончиками пальцев. — Может быть. Но я не хотела доверять свои секреты ничьим ушам, а если бы при дворе узнали, что мне не спится по ночам…

Давление любопытствующих и злорадствующих увеличилось бы многократно, и течение дел в полной мере вышло бы из-под контроля, чего уверенная в себе баронесса допустить, конечно же, не могла. Вернее, полагала более страшным несчастьем, чем смерть.

— Во второй раз там уже была женщина, прячущая свое лицо?

Селия кивнула.

— Она была так участлива и мила… Не знаю почему, но я рассказала ей все, что меня тревожило.

А я знаю причину, и очень хорошо. Вы не могли не распустить язык, дуве, нужно было только чуть-чуть ослабить путы ваших мыслей, чтобы тайное выплыло на поверхность. Но не могла ли тогда говорящая…

— Вам хотелось слушать ее голос? Карие глаза недоуменно расширились.

— Слушать? Зачем? Он был не так уж приятен для слуха. Значит, насильственного принуждения не было? Фрэлл!

Как удобно и безопасно было бы списать предательство на невозможность сопротивления! И все же вдруг?

— Дело в том, что та женщина обладала даром подчинять и лишать воли посредством особого звучания своего голоса. Другие люди, втравленные в ее злодеяния, отмечали, что либо не слышали никаких иных звуков, либо страстно желали услышать хоть одно слово из ее уст.

Баронесса задумчиво нахмурилась, обдумывая сказанное мной, и покачала головой:

— Меня никто ни к чему не принуждал.

Ну зачем вы, дуве?! Теперь путь назад полностью отрезан, а впереди маячит или плаха, или вечная ссылка. Или вечная тишина молчаливого осуждения, что может стать много хуже прочих наказаний.

— Уверены?

— Приказывают тому, кто не желает действовать, а я… Это мне приходилось подгонять, потому что она медлила, отговариваясь какими-то трудностями.

Еще бы водяная ведьма не медлила! Она не была уверена в действенности приворотного зелья, а рисковать зря не хотела.

— Медлила до тех пор, пока придворные модники не привыкли пить настой ворчанки с вином?

Селия удивленно приподняла брови:

— Откуда вы знаете? Да, все было именно так.

— Я не знаю наверняка, но учитывая ваши слова и то, о чем мне поведала она сама… Другого вывода даже не напрашивается.

— И зачем тогда вы расспрашиваете меня?

— Затем, что проделки ведьмы вычеканены только на одной стороне монеты. К примеру, почему выбор пал на герцога?

Баронесса пожала плечами:

— Не по моему умыслу, я не видела особых различий. Ей нужен был вельможа, к которому легко подобраться за пределами столицы, а в то время Магайон как раз собирался в путешествие.

Роковая случайность? Жертвой мог быть избран совсем другой человек?

— Разве его персона не представлялась самой удобной?

— Для чего?

— Ведьма собиралась установить свое влияние, а с кого в таком случае и не начинать, как с одного из самых могущественных придворных?

— Влияние? — Селия расхохоталась. — А почему она настаивала на ком-то более незаметном, всю душу мне вымотала, пока не согласилась на герцога?

Хотела изучить свойства своего зелья наверняка, прежде чем атаковать в полную силу. К тому же в те дни говорящую занимал вопрос не только установления власти над миром, но и механика престолонаследия.

— Трусила больше, чем вы. Баронесса презрительно фыркнула:

— Трус ни на кого и никогда не сможет повлиять.

Если не зажат в угол и не сознает, что остались только два пути: смиренно умирать или отчаянно сражаться.

— Но вам смелости не занимать.

— Осуждаете?

— Удивляюсь.

— Чему?

— Вы легко приняли решение и начали действовать, но почему-то не поставили в известность того единственного, ради кого все и затевалось. Может быть, следовало начать с разговора по душам? И кто знает, возможно, тогда не произошло бы недавних трагических событий.

Карие глаза вспыхнули гневом:

— Разговор? Как же! «Да, милая, давай поговорим», «Извини, я отвлекся, так о чем шла речь?», «Прости, мне надо подумать о делах», «Отложим все до вечера», и так день за днем одним и тем же тоном, а взгляд словно проходит сквозь тебя, не замечая… На вас так когда-нибудь смотрела женщина, которую вы любили?

Нет, боги миловали. Ненависть, злоба, нежность, жалость… Было все, кроме равнодушия. Но его высочество немного запамятовал, каковы из себя повседневные человеческие чувства, а потому не видел ничего особенного в бесстрастном спокойствии собственной души.

— Он не мог говорить ничего другого.

— А смотреть? Смотреть иначе он мог?! Я подумал и коротко ответил: — Нет.

— Вот! И вы еще удивляетесь! — всплеснула она руками. — Я будто своими глазами видела, как между нами растет и растет стена… И мне стало страшно, понимаете? Страшно!

Понимаю. Рушились планы, надежды, мечты — все, что юная баронесса так тщательно растила, берегла и защищала от всего мира. Можно было разжать кулаки и отпустить, но… Терять нужно учиться, а первая потеря — обычно самый неподходящий предмет для преподавания урока. Начинать нужно в детстве, с малого, с иллюзорных несчастий и бед, тогда к урочному дню страх успеет выцвесть и поистереться, как старый половик, привычный и потому почти незаметный.