Право быть

Разум начал действовать вразрез с материей, составляющей тело? Ерунда. Бред. Наваждение какое-то. А чтобы стряхнуть с сознания липкие объятия опасных призраков, лучше всего заняться чем-нибудь привычным. Хотя бы попробовать послушать голос, хриплый, печальный, отчаявшийся, зато теплый и живой.

Мне совсем ничего не хочется знать, полученное знание обязательно потребует того или иного применения, вмешательства в существующую реальность, траты сил, напряжения мыслей, все это некстати, когда требуется покой, а не действие, но… Если уж назвался грибом, будь любезен занять предписанное место в корзинке.

— Расскажите мне свою историю. Хозяин гостевого дома хмуро спросил:

— Зачем?

— Затем, что убийца должен быть найден.

— А если я и есть убийца? Неужели трудно в это поверить? Вон стража верит с радостью.

Мы все с радостью верим в то, во что нам приятно верить. А уж если одновременно с верой наши носы уловят пьянящий аромат выгоды, разубедить нас становится попросту невозможно.

— А я не верю. Нет у меня в подобных делах столь богатого опыта, как у городской стражи.

— И Мастером вас назначили в подарок к празднику? Шутит, хоть и горько? Замечательно. Значит, разговор налаживается.

— Скорее, в наказание. И не к празднику, а в самый обычный день, но речь не обо мне. Расскажите все, что… Что захотите.

Его глаза напряженно застыли.

— А если я умолчу о самом важном?

— Это ваше право.

— Тогда меня осудят за убийство?

— Осудят того, кто убил, а вы… — Я крутанул монету, подождал, пока она замедлит вращение и уляжется на стол, «орлом» кверху. — Знаете, вряд ли человек, который перед отходом ко сну думал о собственной смерти как об избавлении от страданий, спустя несколько часов отправится лишать жизни другого человека. Или то, или другое, но не все сразу.

Тарквен растерянно кивнул:

— Ах да, вы же слышали… Я же сам вам сказал…

— Считаете, малый повод для оправдания?

— А вы не сомневаетесь, что стража примет эти слова в качестве доказательства?

Честно говоря, меньше всего я думаю о мнении на сей счет кого бы то ни было. Если вспомнить полученный ранее опыт, появляется твердая уверенность во влиятельности и весомости любого слова из уст Мастера. Я мог бы попросту приказать страже отпустить подозреваемого на все четыре стороны, и мое требование было бы исполнено. Со всеми вытекающими последствиями ответственности, разумеется. Но одно дело — отвечать за злодеяния отпущенного на свободу преступника, и совсем другое — испытывать угрызения совести оттого, что не нашел настоящего виновника смертей. Мастерство обязывает, как говорится.

— Боги с ней, со стражей. Я признаю вас невиновным, и мне этого достаточно. Но убийца должен быть найден, а потому… Жду ваш рассказ.

Хозяин гостевого дома опустил голову, по всей видимости,

собирая разрозненные воспоминания в горсть, и негромко заговорил:

— У меня была жена. Наверное, и сейчас есть, только не знаю, где она и что с ней. Была… Мы содержим гостевой дом уже десять лет, здесь проходное место, постояльцев всегда много, и можно если не разбогатеть, то уж не бедствовать. Но год назад моя Мелла… Ушла от меня.

— К другому мужчине?

— Да. — Он сглотнул горечь, накопившуюся в сердце и ненароком выплеснувшуюся на язык. — Я знаю, что не красавец и не богач, но мы любили друг друга, с самой юности любили, я не смотрел на других женщин, она не смотрела на других мужчин, пока… Да, это произошло почти год назад, перед таким же туманным трехдневьем. Тот парень поселился в нашем доме, но не ухлестывал за моей женой, даже не говорил слов… ну, вы знаете, тех слов, что мужчины всегда говорят красивым женщинам. А может, и я, слепец, ничего не замечал… Потом он ушел, и вместе с ним исчезла моя жена. Паромщик после рассказал мне, что они вместе переправлялись за реку и Мелла смотрела на того парня, не отрывая глаз.

Грустная история, спорить не стану, правда, ничего необычного в ней нет и быть не может. Думаю, любая деревенька, не говоря уже о большом городе, может похвастать подобными трагедиями в огромном количестве. Но это ведь только начало?

— Вы пробовали искать?

— Я слишком поздно узнал, перед самым туманом. А через три дня их следы уже остыли, и ни одна «ищейка» не взялась бы за работу, сколько бы денег я ни предложил. Да и денег-то было… А скоро стало еще меньше.

— Почему?

Он посмотрел в сторону, за круг, очерченный светом свечи, туда, где тени тревожно сплетались одна с другой.

— Я перестал пускать в свой дом скотогонов. Я просто не мог их видеть, боялся, что не сдержусь и начну вымещать злость на безвинных людях.

— У вас такой крутой нрав?

— Я готов был убивать. — Тарквен впервые за время разговора показал мне свои глаза, опустошенные, но далеко не пустые. — Если бы я нашел тогда того парня, убил бы. Не верите?

— Верю. А сейчас?

— Что сейчас?

— Убили бы?

Он предпринял попытку улыбнуться:

— Я устал злиться.

Тоже верно. Мне, к примеру, не удается по-настоящему злиться на кого-то или на что-то дольше, чем пару дней, правда, по совсем иной причине. Лениво.

— Итак, вы перестали давать приют скотогонам. И?

— И начал разоряться.

— Почему?

— Видно, вы не знаете, что за город Элл-Тэйн… — Тарквен вздохнул свободнее, избавившись от груза тяжелых воспоминаний, и сменил тон с горестного на приятельский. — Здесь каждые три месяца собираются сотни молодых парней, ищущих заработка, и вербовщики с северных земель. Да, с тех самых, где пасутся стада пуховых коз. У тамошних землевладельцев своих работников немного, вот они и нанимают людей со всего Шема, кто только пожелает, а больше трех месяцев на севере никто и не держится, говорят, слишком суровая жизнь. Зато возвращаются с деньгами, потому что платят за коз щедро. Возвращаются, по пути опять навещая Элл-Тэйн, заодно и новичкам рассказывают, что их ожидает впереди.

— Значит, город почти никогда не пустует?

— Случаются спокойные недели, но не так уж часто.

Если все рассказанное правдиво, гостевой дом в этом городке — завидное хозяйство, на которое может найтись множество желающих.

— А когда ваша злость улеглась, почему вы снова не начали…

— Обо мне уже пошла дурная слава, — усмехнулся Тарквен. — Стали поговаривать, что я ненавижу всех скотогонов, рассказывали о моей беде, отговаривали людей приходить ко мне, наверное, даже пугали, говоря, будто я способен на душегубство. Точно не знаю, но мой дом все обходят стороной. Я потому и удивился, когда увидел вас на пороге.

— И подумали, что ни один человек, кроме наемного убийцы, не мог к вам прийти. А почему, собственно? Кто-то желает нам смерти?

Он задумался, потирая щеку:

— Может, и желают. Меня уже многие просили продать дом, только я не согласился.

— Почему же? Это избавило бы вас от трудностей.

— Я не могу. — Хозяин гостевого дома твердо выставил вперед подбородок. — Мелла… Вдруг она захочет вернуться? Я жду ее.

Вот и не знаешь, восхититься преданностью обманутогаи покинутого мужа или посмеяться над его глупостью. Вернется? А с чего бы ей это делать? Если она счастлива с новым избранником, то ее имя можно навсегда вычеркнуть из памяти. Если несчастна… Тогда ее будет вечно мучить мысль о совершенной ошибке, и дни прежнего счастья тоже не наступят. А уж если она польстилась на деньги…

— Тот парень, с которым ушла ваща жена, он тоже хвалился заработанными монетами?

Тарквен растерянно качнул головой:

— Нет, у него при себе ничего не было.

— Значит, только собирался на заработки? Но зачем тогда ехать вместе с женщиной, если жизнь на севере сурова, и тем более, если скотогонов вербуют всего на три месяца? Раз уж женщина влюбилась, она вполне могла бы подождать, пока возлюбленный вернется, да еще и с деньгами.

— А ведь вы правы… — Хозяин гостевого дома наморщил лоб. — Это было бы и разумнее, и выгоднее, ведь Мелла тоже ничего с собой не взяла, ни единой монетки.