Страница 25 из 33
Профессор пригласил Седых к себе на квартиру. Там, сидя в комнате с распахнутыми настежь окнами, они неторопливо и спокойно прикинули все неожиданные обстоятельства, которые могли вмешаться в погоню за астероидом.
– А вы говорите, никакого чуда произойти не может, – Седых побарабанил пальцами по столу и с упреком посмотрел на стоявшего у окна Алексея Поликарповича. – Если бы «Третий-бис» вступил в строй на полтора месяца раньше, мы бы не выпустили машину Бурдина из виду, знали бы сейчас, какая беда стряслась с ними и какие меры нам следует принять.
Заснуть днем Алексей Поликарпович не сумел. Нервное возбуждение гнало сон. Он понимал одно: с экипажем случилась беда, жизнь самого дорогого ему человека в опасности. Если только Светлана и штурман потеряли ракетоплан, ничто не спасет их. От Земли до Урана долгие месяцы пути, за это время у них кончится кислород, вода, пища.
На следующую ночь в наблюдениях приняли участие Седых и все профессора обсерватории.
– Необходимо разыскать ракетоплан и Ивана Нестеровича, – потребовал Седых.
Алексей Поликарпович, скрепя сердце, оставил Светлану, бредущую за Лобановым, и увел луч в сторону. До самого рассвета он методично прощупывал снежную пустыню локатором. Раз по ней бродят Светлана с Игорем, значит, где-то там же должна быть и машина. Но даже на видимой стороне планеты пустыня была так велика, что для тщательного ее осмотра требовалась не одна и не две, а сотни ночей.
– Найти ракетоплан нужно во что бы то ни стало, – настаивал Седых. – В ранцах Лобанова и Подгорных кислорода максимум на неделю, а в ракетоплане его шестимесячный запас.
– Вы предполагаете, что они потеряли машину?
– Да, именно этого я и боюсь.
Чернову стало холодно. Он посмотрел на Олю: поняла ли она, о чем идет речь? Девушка сидела внешне спокойная, только нервно покусывала губы. Сварщица очень хорошо знала, что такое кислород.
Профессор вложил в поиски ракетоплана все свое мастерство. Луч локатора прощупывал метр за метром, со сказочной быстротой перепрыгивая через острова и снова ныряя на дно воздушного океана.
Ракетоплана не было…
Отчаявшись, Чернов возвратился к бредущим путникам. Печальные глаза Светланы смотрели прямо в его глаза. Девушка была так близко и… так бесконечно далека от него.
– Что делать? – Чернов беспомощно оглянулся на Седых. – Как помочь им? Ведь мы же не успеем… не успеем…
Заместитель министра хмурился, барабанил пальцами по поручням кресла.
… Светлана закрыла глаза и задремала. Рядом с ней на снегу спал Игорь. В их позах сквозила усталость и обреченность. А люди, сидевшие в зале почти в трех миллиардах километрах от Урана, молча наблюдали за оторванными от родины товарищами.
Близился последний час наблюдений. Над затемненным залом гасли звезды, алел восток. Диск луны становился прозрачным, похожим на круглое облачко.
На экране по-прежнему белел снежный покров, на котором спали Игорь и Светлана. Над ними искрилась зеленая зыбь.
Чернов уже собрался выключить локатор, потому что на экран легли тени от земного горизонта, когда в глубине зеленой мглы возникло движение. Вверх побежали пузырьки, зыбь заволновалась. Все отчетливее проступали три человеческие фигуры.
Сидевшие за пультом замерли.
Широкие плечи неизвестных могли принадлежать только мужчинам. Их одежда не походила на космические костюмы нашего экипажа, походка была странной, раскачивающейся.
Трое приблизились к спящим, постояли, пристально всматриваясь в их лица. Потом один из незнакомцев нагнулся к Светлане, поднял ее и… взмыл вверх. Второй подхватил Игоря.
– А, черт! Что там происходит? – Чернов поспешно протянул руку к лимбу. Но на экране уже все смывалось, быстро темнело. Уран скрывался за горизонтом.
На земном небе светило яркое солнце.
12. В плену у пришельцев из глубины вселенной
Проснувшись, Бурдин долго прислушивался. Из глубины корабля доносились звуки работающих механизмов, раздавались тягучие голоса. Иван Нестерович подошел к двери, толкнул ее.
Заперта.
Он прошелся по комнате. Стены украшала богатая художественная роспись. Иван Нестерович увидел пейзажи и сцены из неведомого мира. Прежде всего конструктора заинтересовала сама техника выполнения картин. Тут не могло быть и речи о красках. В то же время это не было и гравюрой. Картины поражали ощущением объема, словно рассматривались через стереоскоп. Они казались не творением рук, а застывшей действительностью.
Бурдин увидел пышную растительность с яркой бордовой листвой. Деревья громадной величины походили на эвкалипты после того, как те сбрасывают кору, – стволы блестели полированной бронзой. На ветвях густо распустились желтые цветы.
Деревья цвели, они наверняка и плодоносили.
Почва этого неизвестного мира имела красноватый, темно-кирпичный цвет, и река, которая извивалась на одной из картин, была тоже красноватой, но прозрачной, и на дне ее лежали обыкновенные, совсем как на Земле, гальки. И небо, земное синее небо, раскинулось над необычным багряным ландшафтом. В нем светило два солнца – одно большое, раза в два больше земного, второе, наоборот, раза в два меньше, оба ослепительно яркие, молочно-белые.
Преобладание красного цвета среди растительности Бурдин объяснил чрезмерным зноем двух солнц. Листва приобрела защитную окраску, отражающую тепловые инфракрасные лучи.
Еще входя в корабль, Иван Нестерович обратил внимание, что в помещениях, кажется, жарковато. Жители двухсолнечного мира наверняка привыкли к более высокой температуре, чем у нас на Земле. Если в кабине ракетоплана она поддерживалась не выше восемнадцати градусов, то здесь было градусов тридцать-тридцать пять.
Пришлось снять комбинезон. С температурой в каюте вполне можно было мириться.
Бесшумно открылась дверь. Вошел мужчина в тонкой белой одежде. Его остроносое обтянутое лицо было смугло, очевидно, от прожитых лет. Мелкие морщинки бороздили лоб и лучиками расходились от уголков глаз.
Приблизившись к Бурдину, он поднял руку. По телу Ивана Нестеровича пробежал холодок. Длинные тонкие пальцы вошедшего не имели ногтей, ладони почти не было. Бессуставчатая рука свободно изгибалась в любую сторону. Однако она не походила на щупальца спрута. Нет, пропорции и формы конечностей незнакомца соответствовали самым совершенным человеческим пропорциям и формам, только имели, по-видимому, позвонковое строение.
– Саиба, – произнес мужчина, касаясь пальцем своей щеки.
– Бурдин, – Иван Нестерович повторил жест Саибы.
– Бурдин, – проговорил тот чисто и отчетливо. Большие черные глаза пришельца из вселенной уставились на Ивана Нестеровича. Саиба изучал его пристально, сосредоточенно.
Следовало тут же выяснить намерения обитателей корабля, расспросить, почему они держат его, как пленника, а не как гостя. Но конструктор не мог пока придумать средства для переговоров.
Саиба, повернув голову к двери, произнес негромкие тягучие слова, состоявшие почти из одних гласных. Дверь открылась, и вошел другой мужчина, совсем молодой. В руках он держал две серебристые чаши: одну – наполненную плодами, очень похожими на баклажаны, только более мелкими и совсем черными, вторую с кубиками из студенистой массы.
От чашки с кубиками потянуло острым дразнящим запахом.
Рот Бурдина сразу наполнился слюной; Иван Нестерович вспомнил, что не ел больше суток.
Еду поставили на тумбочку.
Голод заставил Ивана Нестеровича сесть за пищу, не ожидая приглашения. Около чашек лежало подобие вилки, кругленький стерженек с двумя остриями. Конструктор подцепил сразу три кубика и уже собрался было отправить их в рот, но поймал на себе испытующий взгляд Саибы. Молодой мужчина смотрел на него с нескрываемым любопытством.
Бурдин сдержанно улыбнулся. Ну нет, он вовсе не желал, чтобы его принимали за дикаря.
Иван Нестерович стал разглядывать кубики, подцепленные им на вилку. Не спеша съел один кубик, потом другой, третий.