На острие

– Значит, вот почему вы хотите доказать, что ее гибель не самоубийство? Хотите снять с себя вину?

– Но это же не так.

– Как бы то ни было, она мертва.

Кальдер начал протестовать, но Сэнди ему не позволила.

– Послушайте, не меня вам следует убеждать. – Она залпом допила вино и закончила: – Простите, но боюсь, что это дело до сих пор меня очень злит.

Кальдер тоже разозлился. Ему хотелось доказать этой женщине, что она ошибается, но понимал: в чем-то она права.

– Я могу идти? – спросила она, ставя бокал на стол.

– Конечно, – ответил Кальдер. Он был расстроен тем, что их встреча закончилась крахом. – Вы позволите поймать для вас такси?

– Полагаю, что смогу самостоятельно с этим справиться, – ответила Сэнди, взяв пальто и сумочку.

Кальдер не мог позволить ей так уйти.

– Сэнди…

– Да? – обернулась девушка.

– Возьмите это и позвоните, если что-то придет вам в голову. – С этими словами он вручил ей свою карточку, которую она, немного поколебавшись, все же взяла. – Мы познакомились только что, но я хочу, чтобы вы мне верили. С Джен поступили очень плохо. Я не знаю точно, что произошло, но сделаю все, чтобы тот, кто в этом виноват, не остался безнаказанным.

– Чувство вины, – холодно глядя на него, произнесла Сэнди. – Не более того. Чувство вины. Оно присуще всем нам. Мы ей не помогли, Алекс. Или Зеро, или как вас там… И мы теперь не в силах что-либо изменить.

Кальдер взирал на величественные колонны одного из самых старых и почтенных клубов для джентльменов на противоположной стороне улицы. Сам он стоял у окна конференц-зала небольшого, но роскошного отделения банка «Блумфилд-Вайс» на Сент-Джеймс. Шансы на то, что кто-то из членов клуба станет вести дела в «Блумфилд-Вайс», равнялись нулю, но несколько лет назад руководство банка решило, что данное место весьма подходит для ведения приватных операций.

Штаб-квартира «Блумфилд-Вайс» для ведения международных операций подобного рода находилась в Цюрихе, банк имел отделения во всех главных офшорах – в Люксембурге, на острове Джерси, в Монте-Карло, на Бермудских островах, в Нассау и Майами, – служивших воротами для увода латиноамериканских денег. Кальдер имел туманное представление о том, кто является клиентами этих отделений. Это могли быть те, кто считал себя слишком богатым, чтобы пользоваться теми же банками, что и люди с улицы. Это могли быть международные финансовые кочевники, не имевшие постоянного обиталища, делавшие деньги в разных странах и нигде не платившие налоги. Клиентами этих отделений были и покупатели самых разных экзотических продуктов, которые им поставлял банк «Блумфилд-Вайс». В число этих покупателей входили и хеджевые фонды. Кальдер решил, что настало время узнать несколько больше о Жан-Люке Мартеле и хеджевом фонде «Тетон».

Утром он позвонил детективу-констеблю Невилл. Кальдеру довольно скоро удалось уговорить ее проверить, как написано в сообщении ключевое слово – «мам» или «мама». Оказалось, что написано было «мам». Детектив-констебль с интересом выслушала о том, что Джен не могла направить послание матери с таким обращением. Но когда он попросил ее возобновить расследование, она осталась непоколебимой. Однако все же сделала пометку в файле, хотя и заявила при этом, что для нового открытия дела достаточных оснований пока не имеется. Пробыв в Англии более года, Джен вполне могла усвоить английскую манеру речи.

У Кальдера мелькнула надежда, когда детектив-констебль произнесла слово «пока». Это означало, что она прислушалась к его словам. Более того, Кальдеру казалось, что он уже смог убедить ее, по крайней мере наполовину. Из предыдущих бесед он понял, что для того, чтобы убедить ее полностью, следует поговорить с ее боссом.

– Как дела, Зеро?

Кальдер обернулся и увидел перед собой высокого энергичного мужчину с зачесанными назад и начинающими редеть светлыми волосами, одетого в безупречный двубортный костюм.

– У меня все отлично, Фредди.

– Страшно рад тебя видеть, – сказал Фредди, разливая по чашкам кофе. – Тебе повезло, что ты меня здесь застал. Этим утром я вернулся из Цюриха, а завтра улетаю в Нью-Йорк.

Лангхаузер и Кальдер, начиная свою деятельность в банковской сфере, проходили обучение по одной и той же программе. В то время они были не очень близки, но пребывание в общей группе все же создавало атмосферу товарищества, которая сохранилась, несмотря на все карьерные взлеты и падения бывших однокашников. Это было своего рода сообщество взаимной лояльности – сеть не просто коллег, а друзей, которые когда-то вместе страдали, а теперь играли в одной команде. Кальдер позвонил Лангхаузеру на всякий случай, особо не надеясь, что тот окажется в городе. Но он знал, что если просит об услуге один из однокашников, то его по крайней мере следует выслушать.

– Сколько же лет прошло с тех пор? – спросил Фредди. – Семь?

– Почти восемь.

– Неужели? Я слышал, что ты сбежал с корабля. Это так?

– В прошлом году. И должен сообщить, что за пределами «Блумфилд-Вайс» жизнь тоже существует.

– Какая приятная новость! – воскликнул Фредди. Кальдер вспомнил, насколько раздражающей была его манера смеяться, причем часто без всякого повода.

Фредди быстро расставил чашки. Было видно, что он спешит.

– Я не отниму у тебя много времени. – Кальдер сел в кресло. – Насколько я знаю, ты ведешь дела с хеджевыми фондами?

– Верно, – ответил тот. – После того как фондовые рынки получили такую взбучку, хеджевые фонды стали у наших клиентов все более популярны. Можно сказать, что за последние пару лет я приобрел некоторый опыт работы с ними. Стал своего рода экспертом.

– Тебе известно что-нибудь о фонде «Тетон»?

Фредди в ответ лишь улыбнулся.

– Считаю твою улыбку подтверждением.

– Всего лишь год назад я к нему бы не прикоснулся. Жан-Люк Мартель – парень толковый, но я думал, что он чрезмерно рискует. Кроме того, пара его инвесторов вызывают некоторое сомнение. Но после того как он обрушил евро, каждый возжелал получить от него хотя бы крошечный кусочек. И если люди хотят покупать, то кто я такой, чтобы их останавливать?

– Ты нашел для него инвесторов?

– Сделал парочку. Продолжаю работать в этом направлении. А если честно, то я его крупнейший клиент. Собираюсь в следующем месяце инвестировать три сотни миллионов.

– Три сотни! Ничего себе! И чьи же они?

– Ты же знаешь, что это закрытая информация. Но к чему эти вопросы? Может быть, с фондом «Тетон» что-то не так? Есть нечто такое, что мне следовало бы знать?

– Пока я ни в чем не уверен, но именно это намерен выяснить, – ответил Кальдер.

– Собираешься инвестировать? – оживился Фредди. – Если так, то учти – они не идут на прямые контакты. Я мог бы для тебя что-нибудь устроить, но инвестиции должны быть как минимум миллион долларов.

Попытка превратить любую встречу в торговую операцию являлась характерной чертой всех трейдеров «Блумфилд-Вайс», но Кальдер не мог Фредди в этом винить. Тем более что желание инвестировать могло служить хорошей легендой прикрытия.

– Да, я хочу где-нибудь разместить свои потом и кровью заработанные шиллинги, – сказал он.

В глазах Фредди мелькнул завистливый огонек – оказывается, у одного из его однокашников имеется миллион свободных баксов, которые тот готов вбросить в хеджевый фонд.

– Ты трейдер, и тебе известно, на какие риски идет Мартель.

– Со стороны это всегда крайне трудно оценить. Ты сказал что-то о вызывающих сомнение инвесторах…

– Да. Первоначальным спонсором фонда был «Шалмэ» из Женевы. Множество хеджевых фондов продают себя инвесторам за пределами США, где нет таких законодательных ограничений.

– Понимаю. И «Шалмэ» вызывает какие-то сомнения?

– Не столько «Шалмэ», сколько некоторые из его клиентов. У «Шалмэ» очень серьезные позиции в Латинской Америке, и, кроме того, они работают с деньгами Восточной Европы. Как тебе известно, швейцарские банки за последние десять лет стали значительно более осмотрительны в выборе клиентов. Но «Шалмэ», как мне кажется, не идет в общем потоке.