На острие

Мартель никак не мог сосредоточиться. Несмотря на все попытки, он не в состоянии был выкинуть из памяти свой ночной разговор с Черил. Как часто случалось, размышления о фонде «Тетон» снова не позволили ему уснуть. Провертевшись несколько часов в постели, он решил ей позвонить. В Женеве было три часа ночи, а в Нью-Йорке – девять вечера. Черил остановилась в их двухкомнатной квартире рядом с Центральным парком.

Трубку она взяла не сразу.

– Это я, mon ange.

– О… – с изумлением произнесла она. – Ах да. Как ты, милый? Ведь в Женеве сейчас глубокая ночь, не так ли?

– Да. – Мартель бросил взгляд на настенные часы. – Четыре ноль шесть. Рад, что смог тебя застать. Чем занимаешься?

– Да ничем. Просто читаю в постели.

– Так вот, значит, ты где, – сказал Мартель и попытался представить супругу, одиноко лежащей в огромной кровати. Интересно, во что она одета?

– Да, – произнесла она напряженно.

И затем Мартель услышал звук. Это был кашель. Мужской кашель.

– Что это было?

– Что именно?

– Я слышал кашель.

– Это телевизор.

Мартель напрягся. Полная нелепица. Кроме кашля, никаких других звуков слышно не было.

– Но теперь я ничего не слышу.

– Это потому, что я его выключила.

– Но в спальне нет телевизора!

– В чем дело, Жан-Люк? Ты позвонил для того, чтобы испортить мне настроение?

– Нет. Но я не понимаю…

– Ах вот как! Ты мне не веришь? – Теперь голос Черил звучал очень зло. Он осмелился назвать ее лгуньей, обвинить в том, что в ее спальне находится мужчина.

– Нет, mon ange. Мне просто показалось, что в спальне ты не одна.

– Не могу поверить своим ушам, – произнесла Черил. – А теперь я возвращаюсь к своей книге. – Она бросила трубку.

Мартель снова набрал номер, но после шести гудков включился автоответчик, и его собственный голос вежливо попросил оставить сообщение.

Оставлять сообщение он не стал.

Но это не может быть правдой, не так ли? Не может быть, чтобы в квартире Черил, в их квартире, находился другой мужчина. Мысль о том, что жена могла его обманывать, никогда не приходила ему в голову. Мартель думал, что если кто-то и станет кого-то обманывать в их браке, то это будет он, и всегда поздравлял себя с тем, что хранил супруге верность.

Возможно, Черил была настолько не удовлетворена сексуальными способностями мужа, что стала искать утешения на стороне? Сама мысль об этом больно ранила гордость Мартеля. Период нормальной сексуальной жизни после итальянского триумфа продолжался лишь месяц. Теперь же он настолько боялся, что даже не делал попыток заниматься с женой любовью.

Может быть, он уже рогоносец? Нет, нет! Этого он принять не может.

Когда они вместе окажутся в Джексон-Холл, он вытянет из нее все. Заставит сказать правду.

Мартель стал расхаживать еще быстрее. Ничего из этого не получится. Он знал, что не получится. Черил плохо воспримет такого рода инквизицию.

Если романа у нее нет, то ее ярость окажется вполне оправданной, а если есть, то она просто может от него уйти. Он ее потеряет. Сама мысль об этом была ему ненавистна.

На столе в углу вестибюля высилась гора журналов, среди которых Мартель увидел «Форчун». Он взял журнал – его интересовало, увидело ли наконец свет интервью, которое он дал несколько недель назад.

Да, увидело. И именно в этом номере. Статья называлась «Человек, который обрушил евро?». Мартель улыбнулся. Но улыбка исчезла, когда он заметил вопросительный знак. Что делает здесь этот знак препинания?

Он быстро нашел интересующую его публикацию. Она открывалась его фотографией – надо признать, отличной. На ней Мартель сидел в своем офисе, откинувшись на спинку кресла и заложив руки за голову. Красивое, покрытое ровным загаром лицо говорило о том, что этот человек уверен в себе и обладает острым умом. За ним через окно кабинета был виден величественный, укутанный в белую мантию Тетон. Статья занимала несколько страниц.

Он немедля приступил к чтению. Первая часть статьи была посвящена прошлому Мартеля, его триумфам и мыслям, высказанным им в разное время в связи с трейдингом, в том числе излагалась такая изотерическая теория, как наличие связи между Фрэнсисом Галтоном, Чарлзом Дарвином и Ричардом Талером. Эту теорию сам Мартель называл «Эволюцией толпы». Согласно теории Мартеля, рынок похож на живой организм, который эволюционирует и меняется в соответствии с законами естественного отбора и статистики. Журналист «Форчун» не до конца уловил все тонкости этой теории, но Мартель все равно был доволен. Наконец-то к нему стали прислушиваться. Во второй части статьи говорилось о событиях прошлой весны, когда Италия вышла из зоны евро. Пока все излагалось хорошо. Но затем тон статьи изменился: пошли выдержки из интервью других людей, многих из которых он просто не знал. Несколько экономистов утверждали, что операции Мартеля имели очень мало общего с решением Италии выйти из зоны евро. По их мнению, пресса и политики с радостью сделали его козлом отпущения, в то время как реальной причиной выхода было ужасающее состояние итальянской экономики. Прочитав это, Мартель страшно разозлился.

В статье приводились слова Уолтера Лессера – менеджера одного из нью-йоркских хеджевых фондов. Мистер Лессер заявил, что на него не произвели сильного впечатления аргументы Мартеля в пользу его игры на понижение с государственными облигациями Италии. Вместо того чтобы набраться мужества и признать свою ошибку, Лессер счел нужным сказать, что Мартель имеет репутацию человека, готового идти на необоснованный риск, что фонд «Тетон» в прошлом году был на грани полного краха и что Мартелю просто чертовски повезло.

На этом статья заканчивалась.

Мартель кипел яростью. Он вцепился в страницы, чтобы вырвать эту гадость из журнала. Какая наглость! И как Лессер осмелился говорить подобное? Все знают, что это он, Жан-Люк Мартель, с помощью своего гения и силы поставил Италию на колени.

Страницы с радующим сердце звуком выскочили из журнала. Один из клерков, высунувшись из-за стойки, спросил:

– Могу я это взять себе, сэр?

Мартель обругал его по-французски, и клерк, мгновенно съежившись, схватился за телефонную трубку.

Живот Мартеля снова давал о себе знать. Боль вернулась с мстительной радостью. Это произошло потому, что фонд «Тетон» опять сильно рисковал, и на сей раз риск был в несколько раз больше, чем год назад.

«Форчун» мог выражать сомнения в связи с масштабными итальянскими операциями Мартеля, однако на инвесторов по всему миру они произвели сильное впечатление. Средства продолжали поступать до тех пор, пока активы фонда не превысили трех миллиардов долларов. У инвесторов были огромные ожидания, и он просто обязан был их оправдать. В течение года он то там, то тут проверял температуру воды кончиками пальцев, скупая заклады, ценные бумаги Бразилии, золото, нефть и безуспешно изыскивая возможности для новой крупной операции. В конце концов он нашел такую возможность.

Япония.

Японская фондовая биржа за несколько последних десятилетий так ничего и не добилась. Экономическое чудо шестидесятых-семидесятых годов прошлого столетия стало далеким воспоминанием. Но Мартель, вернувшись из двухнедельного турне по Дальнему Востоку, пришел к убеждению, что там все скоро изменится. Он сумел уловить возросшее чувство уверенности у японских промышленников, а крупные бизнесмены и министры в Корее и Таиланде доверительно поделились с ним предположениями, что Япония вскоре вернет себе звание индустриального локомотива Юго-Восточной Азии. И Жан-Люк Мартель – человек, сокрушивший евро, решив, что для Японии настало время вернуть себе место под солнцем, начал скупать акции японских компаний. Он скупал их на миллиарды долларов, используя все известные ему трюки, для того чтобы об этом все знали. Эта кампания включала в себя и крупные покупки деривативов, которые Викрам проводил через «Блумфилд-Вайс».

Масштабы его покупок вынудили рынок в течение нескольких недель подниматься. Фонд «Тетон» получил приличную прибыль в несколько сотен миллионов долларов, но Мартель хотел большего. Им владела алчность, и он намеревался сделать те миллиарды, которых так ожидали его инвесторы.