Этичный убийца

— Он хочет, чтобы ты сделал еще одно пожертвование, — объяснила Дезире.

В последнее время она частенько выкидывала такие вот штуки — констатировала очевидные факты. Можно подумать, без ее помощи Б. Б. ни за что бы не догадался, чего именно Роуз от него хочет.

— Господи, Отто, ну неужели это так срочно?

— Вообще-то я пришел, чтобы рассказать тебе о журналисте. Просто я подумал, что раз уж здесь оказался, то почему бы не поговорить заодно и об этом. В конце концов, это время не менее подходящее, чем любое другое. Хотя я, конечно, понимаю: ты был занят. Ты занимался воспитанием мальчишки. Если воспитание детей для тебя важнее, чем бизнес, — ну что ж, дело хозяйское. Я, правда, уверен: ты вряд ли хотел бы, чтобы в деловых кругах стало известно о том, как много для тебя значат эти, с позволения сказать, воспитательные мероприятия.

Ну вот вам, пожалуйста. Ведь это уже форменное вымогательство. Этот чертов Роуз пытается обратить самые лучшие наклонности Б. Б. против него же самого. И так всегда: человек, который хочет помочь обездоленным, вынужден противостоять беспринципным циникам. Но самое мерзкое: Роуз вложит выбитые из Б. Б. средства в программы предупреждения преступности и дополнительного обучения для детей Овертауна. Никто и слова ему поперек не скажет — просто потому, что он черный, и дети эти тоже черные, а значит, Роуз уже не кто-нибудь, а настоящий святой. И ради всего этого дерьма Б. Б. приходится стоять тут на солнцепеке и обсуждать всякую хрень с членом легислатуры, в то время как Чак сидит за столиком в полном одиночестве и его дружелюбное настроение портится с каждой минутой.

— О какой сумме идет речь? — поинтересовалась Дезире.

— О той же, что и в прошлый раз, дорогуша.

О той же, что и в прошлый раз, — значит, о двадцати пяти тысячах долларов. Когда такие небольшие выплаты следуют одна за другой, в итоге набегает огромная сумма.

— Отто, дай-ка нам пару минут, — попросила Дезире. Она взяла Б. Б. за руку и отвела его в сторону метров на пять. — Ну и что ты думаешь?

— Я думаю, что не желаю давать ему больше ни цента.

— Естественно. Но рассуди сам: если этот законопроект пройдет, ты потом проблем не оберешься.

— Так ты что, считаешь, нужно заплатить?

— Можно и заплатить. Только четко объяснить, что это в последний раз. Нельзя допускать, чтобы он использовал тебя в качестве кормушки и приходил подоить тебя всякий раз, как ему понадобится пара баксов на карманные расходы. Все это напоминает шантаж.

Б. Б. согласно кивнул:

— Как только разберемся с этим — сразу же позвони Игроку и расскажи ему про журналиста. Пусть будут начеку. И пусть его команда заплатит, что положено, в начале той недели. Обязательно скажи ему, чтобы принес наличные.

— О'кей.

Они вернулись к Роузу, чья физиономия по-прежнему сияла как медный таз. Он стоял с таким видом, будто собирается спеть им здравицу.

— Я достану деньги к началу следующей недели, — сказал Б. Б. — Но запомни: это в последний раз.

— Да брось, приятель: ты же понимаешь, что я ничего не могу обещать.

— Мы тоже ничего не можем обещать. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

— Ну что ты, Б. Б., конечно.

— Я должен идти.

— Ах да, наверное, еще немного — и мальчик сам займется своим воспитанием, — съязвил Роуз напоследок.

Б. Б. вернулся в ресторан, а Дезире так и осталась стоять, опершись о его свежевымытую машину, скрестив руки на груди и глядя на Отто. Ветер нежно трепал ее русые волосы до плеч, а подбородок был слегка задран вверх. Дезире отлично знала, что при таком положении головы ее носик кажется еще острее. Дезире знала, что, если она приподнимет голову и наклонит ее вот так, вид у нее будет еще более суровый и рассерженный, а ей сейчас хотелось казаться очень сердитой. Хотя выступить против Б. Б. она пока что не была готова. Она даже не была готова сказать ему все то, что вертелось на языке. Рано или поздно это должно было кончиться, и она прекрасно отдавала себе в этом отчет, но кончать со всем именно сегодня не было никакой необходимости.

И дело было вовсе не в страхе: люди, которые никогда не встречались с Б. Б. лично, которые знали о нем только понаслышке или составили свое представление об этом человеке по тому, что знали о его деятельности, о ее масштабе и хитроумной организации, — такие люди его боялись. Но Дезире — совсем другое дело. Уж она-то его знала как облупленного. Нет, она его не боялась. Тут дело было скорее в чувстве долга — и жалости тоже. А вот Отто Роуза ей не было жаль.

— Да брось, Дезире. Ну, красавица, не смотри на меня так! Ты же прекрасно понимаешь: бизнес есть бизнес. Раз уж ты работаешь с таким человеком, как Б. Б., то не должна удивляться, если такие люди, как я, время от времени позволяют себе обращаться с ним, как он того заслуживает.

Дезире только покачала головой:

— Перестань, Отто. Ты же понимаешь, что, говоря гадости о Б. Б., ты загоняешь меня в угол.

— Да, я понимаю, ты права. Преданность прежде всего. Извини, я не должен был это говорить. Обещаю, что больше ни слова не скажу о Б. Б. Но о тебе-то можно сказать пару слов?

— А без этого никак? — Она несколько смягчила выражение своего лица, сделав вид, будто уже немного выпустила пар.

Отто подошел поближе.

— Ты чересчур хороша, чтобы работать на такого человека, как Б. Б. Я хочу сказать, ты хороша не просто как сотрудник, хотя уж в этом-то я убежден. Я хочу сказать, что ты очень хороший человек.

— Серьезно? Но ведь ты, кажется, не считаешь для себя зазорным работать с Б. Б.?

Отто рассмеялся:

— Детка, я — политик. Мне уже поздно становиться хорошим. А вот тебе еще не поздно. Ведь ты такая молодая, талантливая, симпатичная девушка! Почему ты не уйдешь от него?

Вопрос поставлен ребром, и, чтобы уклониться от ответа, придется выкручиваться. У Дезире даже возникло искушение ретироваться в буквальном смысле слова — просто повернуться и уйти. Все эти прощупывания ей были сейчас совершенно ни к чему.

— Послушай, Отто, я у него в долгу. Больше мне нечего ответить на твой вопрос.

— Я знаю, что ты у него в долгу. Но сколько же можно отдавать долги? Неужели же ты задолжала ему столько, чтобы выступать пособницей в его грязных делах? И, кстати, с мальчишками тоже.

— Отто, он их воспитывает — и ничего больше. Никто тебе дурного слова не скажет о его обращении с этими детьми. Не забывай, ведь я живу в его доме: я — его ассистентка и всегда должна быть под рукой.

— Ну да, разумеется. А слухи, будто ты его любовница, всем будут только на руку. Может быть, он и не делает с мальчишками ничего такого, но, Дезире, ты же должна понимать, что он этого хочет. И неужели ты думаешь, что рано или поздно он не даст волю своим желаниям?

— И слышать ничего не хочу. Говори, что хочешь: я тебя не слушаю.

— Дезире! Я вовсе не хочу на тебя давить. Я желаю тебе только добра. Я хочу тебе помочь — потому и переживаю. Ладно, давай не будем больше о Б. Б. Давай лучше о тебе поговорим, дорогая.

— Что я слышу? Уж не хочешь ли ты пригласить меня на свидание? — спросила она, стараясь придать своей интонации игривость: меньше всего на свете ей хотелось, чтобы в голосе ее прорезались горькие или саркастические нотки.

— Ну что ты, на такую удачу я не смею и надеяться, — ответил Отто. — Я бы хотел обсудить с тобой другой вопрос, не менее серьезный, но менее интимный. Я понимаю, что ты зависишь от Б. Б. С ним ты под защитой. И вот я подумал: а что, если найдется кто-нибудь другой, кто тоже предложит тебе свое покровительство? Быть может, тогда у тебя появится выбор?

— Уж не себя ли ты предлагаешь в качестве покровителя?

— Послушай, Дезире, я мог бы предложить тебе место в моей конторе. Я ценю тебя очень высоко и даю слово, что должность ты получишь соответствующую. Хотя, конечно, занимаясь политикой, зарабатываешь всегда меньше, чем заслуживаешь. И все-таки для юной леди, наделенной такими талантами, это была бы неплохая возможность реализовать свои способности.