Сулла

Численному превосходству марианцев Сулла противопоставил крайнюю ожесточенность своего войска, которое в Риме называли «войском головорезов и негодяев». Один сулланец противостоял трем солдатам. По всем правилам ведения боя победа должна была достаться Марию. Сулла с горечью наблюдал, как линия сшибки изгибалась по фронту, словно упругая лоза. Понемногу середина линии, если смотреть на нее сверху, приближалась – угрожающе приближалась к Сулле. У ног его упали два дротика, запущенные с большого расстояния. Полководец и бровью не повел.

– Уберите эти деревяшки, – презрительно сказал он.

Марианцы явно теснили тех, кто противостоял им в середине фронта, в то время как левые и правые фланги оставались на месте или почти на месте.

Все резервы пущены в ход. Сулла направил ординарца к Фронтану с приказанием помочь людьми, на которых можно более или менее положиться. Однако исход битвы мог решиться в ближайшие минуты.

Тяжеловооруженные солдаты Мария действовали очень уверенно. И в ответ на дикий рев и ругань сулланцев мечом прокладывали себе дорогу к недвижимому Сулле. В момент, когда казалось, что враг совсем близок к исполнению своих честолюбивых замыслов, Сулла приказал Дециму повести в бой всю преторианскую охрану. Децим вопросительно уставился на полководца и хотел что-то сказать…

Сулла процедил сквозь зубы:

– Ни слова! Сейчас моя жизнь не здесь, а там!

И он указал туда, где манипул противника особенно теснил сулланцев.

Децим скомандовал, и охрана Суллы бросилась за центурионом. Воины бежали, ругаясь и свистя. Сулла рассчитал очень верно: еще минута, и манипул тяжеловооруженных врагов прорвался бы к нему. Децим сумел быстро залатать прореху. И понемногу дело на всей линии фронта приняло несколько иной оборот. Военное счастье – пока еще едва заметно – повернулось лицом к Сулле. Можно сказать, вполоборота.

Полководец стоял бледный, ровный, неподвижный. Сейчас совершенно бесполезно отдавать какие-либо новые приказания: Сулла уверил себя, что все теперь зависит от счастья. Неужели оно отвернется от него именно сегодня? Правда, он не успел принести Юпитеру и Беллоне достойной жертвы. Но она будет, непременно будет принесена!

Сулла стоял один. Недалеко от него резали друг друга, душили, давили друг друга, ругаясь, стеная, плача и негодуя, тысячи и тысячи людей. Приходилось только удивляться: какая это сила заставила их резать, душить и давить друг друга? Полководец приписывал эту силу богам и себе.

Вскоре выяснилось совершенно отчетливо, что Марий проиграет это сражение. Марианцы отступали медленно, потом – быстрее и наконец побежали, оставляя тысячи трупов и тысячи умирающих соратников.

Военное счастье и на этот раз оказалось милостивым к Сулле…

…Сулла диктовал семейографу короткий, кровавый ультиматум гарнизону Антемны: три тысячи согласных присоединиться к Сулле должны уничтожить остальных и сдаться легату Руфу. Срок: двадцать четыре часа!

Второе письмо адресовано жене, с детьми бежавшей из Рима к окрестностям Капуи. Оно тоже краткое: верно, со дня высадки в Брундизии и Таренте прошло немало времени. Но теперь не пройдет и декады, как они свидятся на Палатине. В свидетели призывались все боги…

Так был уверен Луций Корнелий Сулла в своей конечной победе.

И на этот раз не подвела его великая и грозная Беллона.

Что скажут теперь эти сенаторы?

Часть четвертая

Победивший

1

На двенадцатый день до июльских календ на вечер приглашены только ближайшие друзья. Дворец сбежавшего купца-марианца Фавстика Сертория сверкал огнями: слуги не жалели масла для светильников и свечей для бронзовых ламп. Сад, посреди которого стоял дворец, окружен тремя рядами преторианцев. Трижды спрашивали Марка Лициния Красса, которого несли слуги на роскошных носилках, кто он и куда направляется. Ему трижды самолично пришлось объясняться с равнодушными центурионами. С бессмысленным видом они взирали на золотые награды полководца. Их ничуть не удивляли роскошные носилки, и никаких чувств они не изведали при объяснениях ликторов. Им требовались слова только того, кто сидел в носилках. Никакие протесты и брань Красса не возымели ровным счетом никакого действия. Они молчаливо, словно истуканы, стояли в ожидании его пояснений. Надо отдать им должное, стоически выдержали брань, не отвечали на нее. Более того: солдаты толпились довольно почтительно. Так, наверное, могли они простоять вечность, если бы не дождались удовлетворительного ответа.

– Разве не видите, олухи?! – кричал Красс. – Я же Красс! Вы слышали имя Марка Лициния Красса!

– Слышали, – отвечали из темноты.

– Так чего же вы медлите, олухи? Пропустите!

– Куда направляется господин?

– Вам же сказали, олухи! – кричал Красс. – К Сулле. По его приглашению.

Солдаты освещали факелами носилки под балдахином, молчали, что-то высматривали. Потом раздавался голос из темноты:

– Пропустить Красса!

И все это повторялось трижды!

Выйдя из носилок и ступив на мраморную лестницу, Красс ощутил на себе пытливые обволакивающие взгляды безоружной стражи. Дюжие парни улыбались, как бы пытаясь скрыть свои настороженные, колючие зрачки. Ликторов и носильщиков тут же увели в специально отведенное для них место. Подходы к площадке перед лестницей все время оставались свободными от людей. Красс заметил сверкающие дротики среди кустов и под деревьями. Сад, казалось, кишел солдатами настороженно, как на войне, следившими за каждым движением пребывающего… За каждым движением? Чьим? Врага? Но где здесь враги? Следили за друзьями? Скорее всего, так…

Красс замешкался на ступенях, оглядываясь вокруг и пытаясь уяснить, что же происходит здесь. В это время к нему подбежал центурион и вежливо – очень вежливо! – указал на тяжелую белую дверь.

– Сюда, прошу сюда, – сказал солдат. А сам не спускал с полководца глаз.

– Да я вижу, олух! – проворчал Красс. – Что это за представление у вас?

Солдат словно бы не расслышал этих слов.

– Сюда, прошу сюда, – настойчиво твердил он.

Красс махнул рукой и направился к верхней площадке лестницы – широкой как улица. Он с облегчением подумал, что наконец избавился от назойливых стражей. Ничего подобного Красс никогда не видел и не слышал. Правда, в Мавритании встречаются князья и царьки, окружающие себя все видящей охраной. Но такой, как эта?

Полководец повернулся назад, чтобы посмотреть, что делается там, внизу, на площадке, где он только что был. Однако внизу пусто. Никого. Будто никто и не встречал его и не расспрашивал. Высокий плечистый Красс с лицом квадратным, как у египетского князя, вдруг вспотел от непонятного чувства. Что за наваждение? – подумал он. Неужели все это приснилось? Куда исчезли солдаты?..

А когда, потерявшись в догадках, Красс решил продолжить свой путь – нос к носу столкнулся с высоченным детиной. То ли это мавританец, то ли загорелый самнит. Трудно сразу ответить на этот вопрос.

– Добро пожаловать, господин Красс, – чуть заикаясь, проговорил мавританец-самнит. И знакомая обволакивающая улыбка заиграла на лице и в глазах детины.

– Я тебя не знаю, – буркнул Красс.

– Это не удивительно, – ответил детина. – Зато знаю я тебя...

Красс быстро вошел в тяжелые и высокие двери, которые открылись как бы сами собою. А на самом деле ими управляли тоже солдаты, вооруженные наподобие гоплитов.

Атриум как бы выставлял напоказ все богатство хозяина этого дворца. Мрамор – белый и черный, бронза, золото и серебро – все брошено на пол, на стены, на потолок, на колонны. Светильники горели почти безо всякого чада. Их так много, что огромный атриум казался залитым солнечным светом.

За колоннами – через одну – тоже прятались какие-то субъекты. Полувоенные-полуцивильные. Они следили за входящим сюда тайно, не выдавая своего любопытства. Однако Красс явно чувствовал на себе изучающие, неприятные взгляды, уловить которые тем не менее очень трудно.