След Оборотня

– Я видела Джо, – сказала я Люси, когда та взяла трубку.

– О, – только и произнесла она.

Я поняла, что моя племянница пьяна.

– Люси! Приезжай домой.

– А дальше что?

– Дальше мы перевезем Джо из больницы ко мне, и ты будешь выхаживать ее. Ясно?

Сон не шел. В три часа ночи я села в постели и стала сочинять письмо Талли, комкая листы один за другим. Ни один из вариантов меня не устраивал. Я не ожидала, что буду так сильно скучать по нему. Меня это пугало.

Скомкав очередной лист бумаги, я посмотрела на телефон, высчитывая в уме, который теперь час в Лионе. Я представила, как Талли, в элегантном костюме, занимается делами, разговаривает с кем-то по телефону, сидит на совещании, напрочь забыв обо мне. Я вспомнила его мускулистое тело, подарившее мне столько наслаждения. Интересно, где он научился искусству любви?

После утренней летучки Роуз доложила, что меня хотел видеть Лэрри Познер.

– Не знаю, даст ли тебе это что-нибудь, – заявил Познер, когда я переступила порог его лаборатории. – Взгляни в микроскоп. Это диатомеи с твоего неопознанного трупа.

Я приникла к окуляру, рассматривая микроорганизмы. Одни напоминали формой лодки, другие – цепи, зигзаги, ущербную луну.

Познер заменил предметное стекло.

– А это твой образец из Сены, – объяснил он. – Симбелла, мелозира, навикула, фрагилария. Самые обычные виды. Все пресноводные. Но интересно процентное соотношение данных видов. Пятьдесят один процент – мелозиры, пятнадцать – фрагиларии. Я не стал бы докучать тебе такими подробностями, но это соотношение наблюдается в обеих пробах. Я даже назвал бы пробы идентичными. Между тем в двух местах, отдаленных одно от другого всего на какие-нибудь три-четыре десятка метров, флора может различаться самым кардинальным образом.

Я с содроганием вспомнила берег острова Сен-Луи и рассказы о голом мужчине, купающемся под покровом темноты возле особняка Шандонов.

– Если это диатомеи с его одежды, значит, после купания в Сене он не принимает душ. – А какие диатомеи обнаружены на теле Ким Люонг?

– Флора иная, чем в Сене, – отвечал Познер. – Но почти та же, что в пробе воды из реки Джеймс, которую я взял неподалеку от твоего дома.

Мне в голову пришла странная мысль.

– Мертвое море, Иордан, – взволнованно произнесла я. – Считается, что эти водоемы чудодейственно исцеляют больных.

– Думаешь, он купается в реке в это время года? – изумился Познер. – Должно быть, сумасшедший.

– Гипертрихоз неизлечим, – сказала я.

– А что это такое?

– Очень редкая аномалия. Врожденная волосатость всего тела. Волосы могут достигать в длину десяти-пятнадцати сантиметров.

– Брр!

– Может, он решил, что, купаясь голым в Сене, избавится от своего недуга. А теперь пытается излечиться купаниями в реке Джеймс, – предположила я.

У себя в кабинете я застала Марино.

– Марино, – сказала я, – похоже, убийца ищет исцеления от своего уродства в купании в реках. Возможно, он и здесь остановился где-нибудь поблизости от реки Джеймс.

Марино задумался. Тут в кабинет влетел Филдинг.

– Мы еще не успели прибыть на место происшествия, а ты уже известил прессу! – набросился он на Марино.

– Эй, потише, успокойся. О чем это я известил прессу?

– О том, что убита Диана Брэй, – сообщил Филдинг. – Во всех новостях передают. Задержана подозреваемая. Детектив Андерсон.

Глава 10

Небо заволокли свинцовые тучи, начинался дождь. На узкой улице, где жила Диана Брэй, всюду мелькали репортеры. Их легковушек и фургонов с телеоборудованием было здесь втрое больше, чем полицейских автомобилей.

– Ближе не подобраться, – сказала я Марино.

Он схватил меня за руку: перед домом Брэй стоял темно-синий «форд-контур», а за ним – патрульная машина, в которой сидели двое полицейских и Андерсон. Она что-то быстро говорила сердитым, истеричным голосом. Слов я не слышала.

– Доктор Скарпетта? – ко мне направлялся телерепортер.

– Узнаешь нашу арендованную машину? – тихо спросил Марино, глядя на «форд» со знакомым нам номером RGG-7112. По его лицу стекали струйки дождя.

– Доктор Скарпетта, вы можете сказать… – кричали со всех сторон журналисты.

– Нет, – бросила я, взбегая на крыльцо.

Мы поднырнули под желтую ленту. Дверь перед нами распахнулась, и полицейский по фамилии Баттерфилд впустил нас в дом.

– Рад вас видеть, – поприветствовал он нас. Мы надели перчатки. Баттерфилд затворил дверь.

– Рассказывай, что здесь, – скомандовал Марино.

– Из таксофона кто-то позвонил на номер «911». Мы прибыли на место и обнаружили вот эту картину. Кто-то забил ее до смерти, – сообщил Баттерфилд.

– Что еще? – спросил Марино.

– Изнасилование и, по-видимому, ограбление. На полу – бумажник, но пустой. Сумочка тоже пустая.

– Черт, у нее ведь были немалые бабки, – заметил Марино, восхищенно рассматривая богатый интерьер.

– Ты еще ничего не видел, – сказал ему Баттерфилд. Брэй любила английский антиквариат. В гостиной взгляд приковывал массивный сервант черного дерева. Расшитые золотом шторы из тяжелого полотна были задернуты. На стенах ни единой картины. Убранство дома выдавало в Брэй холодную, властную натуру.

– Откуда у нее столько денег? – спросила я.

– Понятия не имею, – ответил Марино.

– В гараже – красный «ягуар», – вставил Баттерфилд. – Девяносто восьмого или девяносто девятого года. Даже не представляю, сколько такой может стоить.

– Примерно две твои годовые зарплаты, – сказал Марино.

Они обсуждали вкусы и богатство Брэй так, словно в доме не лежал ее изуродованный труп. В гостиной следов борьбы я не заметила. Кухня имела нежилой вид. Столы и плита блестели. В шкафах, кроме пачки кофе, никаких продуктов.

Марино открыл холодильник.

– Похоже, она вообще не готовила, – заключил он, осмотрев полупустые полки, на которых лежали небольшой пакетик молока, мандарины и пакет с сухим завтраком.

После он занялся мусорным ведром, в котором обнаружил разодранную коробку от пиццы, одну бутылку из-под вина и три из-под пива. Марино сложил обрывки чека.

– Одна пицца с колбасой и сыром, – пробормотал он. – Заказано вчера вечером в пять пятьдесят три.

Он еще порылся в ведре и нашел грязные салфетки, три недоеденных кусочка пиццы и штук пять окурков.

– Брэй не курила. Очевидно, вчера у нее были гости.

– Когда поступил сигнал? – спросила я.

– В девять ноль четыре. Где-то полтора часа назад. И, сдается мне, утром она кофе не варила.

– К утру она уже была мертва. Я на сто процентов уверен, – заявил Баттерфилд.

Мы направились в спальню, расположенную в глубине дома. У ее открытой двери мы остановились как вкопанные. Беленые стены, пол и потолок были густо забрызганы кровью. Большая кровать, почему-то без постельного белья, тоже была вся в крови.

Диана Брэй, избитая до неузнаваемости – я даже не смогла бы определить ее расу, – лежала на спине. На полу валялись содранные с нее зеленая атласная блузка и черный бюстгальтер. Подошвы ног и ладони были изжеваны, и на этот раз Оборотень даже не потрудился уничтожить следы зубов.

– Марино, дай, пожалуйста, фонарь.

Я нагнулась осмотреть залитый кровью пол и заметила возле кровати длинные белесые волосы. На теле Брэй они тоже были.

– Нам приказано никого не пускать на место происшествия до появления начальства, – подал голос один из находившихся в комнате полицейских.

– Какого начальства? – уточнил Марино.

– Должен прийти сам начальник департамента Харрис, – объяснил Баттерфилд.

– Сколько человек сюда заходило? – спросила я.

– Не знаю, – ответил один из полицейских.

– Значит, много, – сказала я. – Медлить нельзя. – Я вынула из чемоданчика тампоны и химический термометр.

– Здесь слишком много народу! – заявил Марино. – Купер, Дженкинс, идите займитесь чем-нибудь полезным.