Страница 2 из 10
То, чего я хочу, сбудется.
*Л. Д. Менделеева; инициалы в рукописи густо зачеркнуты.
** Тело не может действовать там, где его нет! (лат.)
29 августа*
Пишу Вам как человек, желавший что то забыть, что-то бросить - и вдруг вспомнивший, во что это ему встанет. Помните Вы-то эти дни - эти сумерки? Я ждал час, два, три. Иногда Вас совсем не было. Но, боже мой, если Вы были! Тогда вдруг звенела и стучала, захлопываясь, эта дрянная, мещанская, скаредная, дорогая мне дверь подъезда. Сбегал свет от тусклой желтой лампы. Показывалась Ваша фигура - Ваши линии, так давно знакомые во всех мелочах, изученные, с любовью наблюденные. На Вас бывала, должно быть, полумодная шубка с черным мехом, не очень новая; маленькая шапочка, под ней громадный, тяжелый золотой узел волос - ложился на воротник, тонул в меху. Розовые разгоревшиеся щеки оттенялись этим самым черным мехом. Вы держали платье маленькой длинной согнутой кистью руки в черной перчатке - шерстяной или лайковой. В другой руке держали муфту, и она качалась на ходу. Шли быстро, немного покачиваясь, немного нагибаясь вправо и влево, смотря вперед, иногда улыбаясь (от Марьи Михайловны). (Мне все дорого.) Такая высокая, "статная", морозная. Изредка, в сильный мороз, волосы были спрятаны в белый шерстяной платок. Когда я догонял Вас, Вы оборачивались с необыкновенно знакомым движением в плечах и шее, смотрели всегда сначала недружелюбно, скрытно, умеренно. Рука еле дотрагивалась (и вообще-то Ваша рука всегда торопится вырваться). Когда я шел навстречу, Вы подходили неподвижно. Иногда эта неподвижность была до конца. Я путался, говорил ужасные глупости (может быть, пошлости), падал духом; вдруг душа заливалась какой-то душной волной ("В эти сны, наяву непробудные..."). И вдруг, страшно редко, - но ведь было же и это! - тонкое слово, легкий шепот, крошечное движение, может быть, мимолетная дрожь, - или все это было, лучше думать, одно воображение мое. После этого опять еще глуше, еще неподвижнее.
Прощались Вы всегда очень холодно, как здоровались (за исключением 7 февраля). До глупости цитировались мной стихи. И первое Ваше слово - всегда легкое, капризное: "кто сказал?", "чьи?" Как будто в этом все дело! Вот что хотел я забыть; о чем хотел перестать думать! А теперь-то что? Прежнее, или еще хуже?
Р. S. Все, что здесь описано, было на самом деле. Больше это едва ли повторится. Прошу впоследствии иметь это в виду. Записал же, как столь важное, какое редко и было, даже, можно сказать, просто в моей жизни ничего такого и не бывало, - да и будет ли? Все вопросы, вопросы - озабоченные, полузлобные... Когда же это кончится, господи?
* Черновик письма к Л. Д. Менделеевой.
31 октября. Перед ночью
Мне было бы страшно остаться с Вами. На всю жизнь - тем более. Я и так иногда боюсь и дрожу при Вас незримой. Могу или лишиться рассудка, или самой жизни. Это бывает больше по вечерам и по ночам. Неужели же Вы каким-нибудь образом не ощущаете этого? Не верю этому, скорее думаю наоборот. Иногда мне чувствуется близость полного и головокружительного полета. Это случается по вечерам и по ночам - на улице. Тогда мое внешнее спокойствие и доблесть не имеют границ, настойчивость и упорство - тоже. Так уже давно, и все больше дрожу, дрогну. Где же кризис - близко или еще долго взбираться? Но остаться с Вами, с Вами, с Вами...
1906
18 января
РЕЛИГИЯ И МИСТИКА
Они не имеют общего между собой. Хотя - мистика может стать одним из путей к религии. Мистика - богема души, религия - стояние на страже.
Относительно "религиозного искусства": его нет иначе, как только переходная форма. Истинное искусство в своих стремлениях не совпадает с религией. Оно - позитивно или мистично (то и другое - однородно). Искусство имеет свой устав, оно - монастырь исторического уклада, т. е. такой монастырь, который не дает места религии. - Религия есть то (о том), что будет, мистика - что было и есть.
Мистицизм в повседневности - тема прекрасная и богатая, историко-литературная, утонченная; она к нам пришла с Запада: это позитивизм. Между тем эту тему, столь сродную с душой "декадентства", склонны часто принимать за религиозную. Какая в этом неправда и какая богатая почва для обмеления! Ибо сильная душа пройдет насквозь и не обмелеет в ней, так как не убоится здравого смысла. А слабая душа, вечно противящаяся "здравому смыслу" (во имя нездорового смысла), потеряет и то, что имела. (Лучше ничего не иметь, чем иметь хлыстик вместо бича.)
Мистика проявляется наиболее (характеризуется) в экстазе (который определим как заключение союза с миром против людей). Религия чужда экстаза (мы должны спать и есть и читать и гулять религиозно), она есть союз с людьми против мира КАК КОСНОСТИ (?). NB: все, что в мире откроется как НЕ КОСНОЕ (может быть, и все), - сейчас же становится предметом религии. Просто и банально на примере: развратное отношение к женщине - косность (может быть, и мистика), чистое - религия.
Мистицизм повседневности обогащает ее. Это - что-то навязываемое творчески, требующее формулировки, рассуждения. После того как эти формулировки обмелеют (обнажатся, - ибо наступает и это), остается или уснуть (ждать терпеливо и Долго возвращения старого), или разбить окно и, просунув голову, увидать, что жизнь проста (радостна, трудна, сложна). Последнее (через нищету) - путь к религии.
Крайний вывод религии - полнота, мистики - косность и пустота. Из мистики вытекают истерия, разврат, эстетизм. Но религия может освятить и мистику, например: красное вино с золотыми (зелеными) змейками освящено уже. Краеугольный камень религии - бог, мистики - тайна; крайний мистик может стать машиной тайновиденья (Verhaeren), крайний позитивист - машиной понятновиденья (профессор). Оба они - одинаковы (профессор Verhaeren).
Мистики любят вожжаться с "городами" и "деревнями", они любят скарб; они - переплетчики, библиотекари, книголюбы, антикварии. Мистика требует экстаза. Экстаз есть уединение. Экстаз не религиозен. Мистики любят быть поэтами, художниками. Религиозные люди не любят, они разделяют себя и свое ремесло (искусство).
Мистики очень требовательны. Религиозные люди - скромны.
Мистики - себялюбивы, религиозные люди - самолюбивы.
* * *
Всякое стихотворение - покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует стихотворение. Тем оно темнее, чем отдаленнее эти слова от текста. В самом темном стихотворении не блещут эти отдельные слова, оно питается не ими, а темной музыкой пропитано и пресыщено. Хорошо писать и звездные и беззвездные стихи, где только могут вспыхнуть звезды или можно их самому зажечь.
21 декабря
Со мною бывает часто, все чаще физическое томление. Вероятно, то же у беременных женщин: проклятие за ношение плода; мне проклятие за перерождение. Нельзя даром призывать Диониса - в этом все призывание Вакха, по словам самого В. Иванова. Если не преображусь, умру так в томлении. [...]
Стихи Городецкого - вчера вечером он прислал мне "Ярь" с такими милыми словами на книге и в письме. Большая книга. Параллельно - читал кузминские "Крылья" - чудесные. Но Кузмин не выйдет из "страны". Городецкий весь полет. Из страны его уносит стихия, и только она, вынося из страны, обозначает "гениальность". Может быть, "Ярь", первая книга в этом году открытие, книга открытий, возбуждающая ту злость и тревогу в публике, которую во мне великое всегда возбуждает. Новое, молодое, стремящееся - а родные, знакомые и остальные им подобные мусорщики будут спорить, бурлить, брызгать слюнями, зевать и всячески так испражняться. Может быть, даже эта книга, несмотря на кабацкие рекламы Чуковского и знаменитость Городецкого, проваляется в складах. А склад - в "Труде", - может быть - первая "нетрудная" книга, избавленная от той грязи и проклятия, которые всякий труд за собой несет. Вчера я страстно и тщетно убеждал в этом изнервленного доцента Веселовского и медвежатину Верховского. Они упирались.