Последний гетман

Часть девятая

ЯСНОВЕЛЬМОЖНЫЙ, ПОРА СЛЕЗАТЬ!

I

Лето прошло. Наступила осень – несуразная, смешная. Весь август лили дожди, в конце сентября инея ударили, бахчи неубранные пожгли, а октябрь начался с обвального солнца. Хоть плачь, хоть смейся! В это лето и того, и другого хватало. Неизвестно, что творится в Петербурге! Дороги заколодило, обычная почта по шляху не иначе как на волах тащится, а курьеры перестали баловать гетмана. Оно бы и хорошо – меньше докуки, но как говорят бывалые военные: страшна не сама баталия – страшно молчание пушек перед ней. А разве мало их, пушек-то, в чиновном Петербурге? Такие мортиры за углами торчат, что не сносить головы, если высунешься. Гетман и не высовывался, маленько все же зная и без курьеров о негласных опалах. Старик Бестужев, первоначально избалованный лаской новой Государыни, опять стал не нужен. Ну, пьяницы, вроде фельдмаршала Бутурлина, само собой. Герой Прусской войны, молодой генерал Румянцев, не поймешь чем занимается; Иван Шувалов, что ни говори, мужик головастый, за границу, говорят, просится, поскольку дел в России для него нет; Екатерина Дашкова, громкоголосая весталка прошлой «революцьи» и ближайшая наперсница Екатерины, вроде как в свое имение убралась. А он, гетман?.. То на третий же день после переворота назначают, по сути, военным министром, в крайнем случае главнокомандующим – как же, отдают в подчинение все пехотные полки, петербургские, выборгские и другие окрестные гарнизоны, то столь же поспешно, без заезда в Петербург, отправляют обратно в Малороссию, что и сейчас не знай как понимать. Ведь гарнизоны-то все еще за ним числятся, за ним же любимый Измайловский полк, да хоть и Академия наук? Там тоже никто с президентства его не снимал. Просто позабыли, видно. Напрочь. А сношения с Петербургом всякие прервались. Хорошо ли? Плохо ли?

Старший брат своим царедворским нюхом что-то чувствовал, но писал с осторожностью, не доверяя почте:

«Любезный младшой! Старость поджимает, а руки чешутся, дел просят. Какие теперь для меня дела? Денег в проигрыш не берутза советами курьеров не шлют, камергерство и фельдмаршальство мое ни к чему не обязывает. Так что сижу в Гостилицах да венгерское попиваю. Одна утеха. Жизнь-то вроде как прошла?..»

Не нравилось младшему брату словоблудие камергера и фельдмаршала Алексея Разумовского. Мог бы и пояснее высказаться. Как ни велика власть у малороссийского гетмана, но она висит на поводке у власти царской. В случае чего не выбежишь на казацкий круг, не крикнешь зазывно: «Геть, казачки!» Ладно, Киев опять из-под гетманской руки забрали, посадили генерал-губернатора, напрямую подчиненного Петербургу. Слышно даже, вернувшегося из Прусского похода боевого генерала Румянцева, как мундир какой, к Киеву примеряют. Если слухи верны, так для Румянцева это опала. Пусть даже за дело: слишком угодничал, до последнего был верен «чертушке»; если б тот послушался старика Миниха и со своими голштинцами ринулся на соединение с прусской армией Румянцева – еще неизвестно, кто бы сейчас пребывал на троне, а кто на плахе… Румянцев-то – не безмозглый Гришка Орлов, из-под его руки уйти трудно. И если Фридриху удалось за седлом адъютанта ускакать из окружения, так Екатерина-то, со всем ее умом, все-таки не Фридрих же… Господи, прости истинно верноподданного гетмана!

А что, он не имеет своего разумения – и по фамилии-то Разумовский?

Мало, красавцы и краснобаи Орловы – жирная царедворная лиса именем Панин! Пусть воспитатель наследника Павла – но при коронации Государыни наследник-то не был коронован, как ожидалось. Да и не любила его никогда Екатеринушка и не знала толком, поскольку он с колыбели произрастал при бабушке Елизавете. А Никита Иванович Панин, любимец Петра III, как ни странно, стал любимцем Екатерины П. Опять же слышно – всеми иностранными делами ворочает. Мир ли, новая ли война с Пруссией? Спросите у Панина!

Поскольку у Гриши Орлова… что спрашивать.

Да, с этим перебором новых фаворитов и новых спальников с ума сойти можно. Особенно сидя в Батурине и доподлинно дел петербургских не зная. Даже на дела сугубо малороссийские ответа невозможно получить…

Университет-то Батуринский – дозволяется ли открывать? Сроки осенние, для студиозов самые лучшие, проходят, а когда новые наступят? Ведь и семинарию или там гимназию, человек на сорок, разного происхождения отроков, планировалось при университете же и содержать. Уж подбирали чубы хохлацкие. С ними-то как быть?

С чьей-то непонятной руки на границе Дикого Поля стали формироваться российские уланские полки, опять же не спросясь и даже не поставив в известность гетмана. Просто переманивая казаков, слонявшихся без дела. Вроде бы все едино: что уланец, что казак, на коне, и с пикой опять же. Но?.. Вербуют охочих до уланства казаков – и к строю регулярному приучают. Слыхано ль дело – казаку в строю ходить! Такая свара между казаками и российского происхождения уланами началась, что гетману пришлось вмешиваться.

Но уланские командиры только посмеивались: ну-ну, ясновельможный! Мы-то напрямую Государыне подчиняемся, не замай!

Одно на другое наслаивалось, неразбериху творило.

Не говоря уже о Киеве и новом генерал-губернаторстве…

Не говоря о сербских полках, после изгнания Хорвата тоже выпадавших из гетманских рук…

Дунайской войной Екатерина грозила. Почему бы в таком случае с гетманом малороссийским не посоветоваться? Начнись новая замятия с Турцией, все войска огромной лавой через Малороссию же и хлынут. Кто кормить-поить людишек и лошадок будет? Да и дороги, переправы ладить? Здесь ведь, окромя Сейма и Десны, Днепр-Славутич, а дальше – Прут и Дунай. Казаки хаживали и за эти реки, подвластные туркам, но вроде как сейчас не нужны самые надежные разведчики и сопроводители…

Без них обойдутся? Одним великороссийским налетом?

Фельдмаршал Миних вот так-то в Крым хаживал – да все войска в степях безводных и положил. Даже Петр Великий, сгоряча перескочив Прут, чуть собственной головы не лишился. Нынешние-то воители – умнее?

Ну посмотрим…

Истинно – хоть плачь, хоть смейся.

А что? Лучше уж посмеяться как след. Смех, он наравне с горилкой горло прочищает, никакая степная пыль тогда нестрашна. Посмеемся же, братцы!

Когда малороссийских комедиантов, научившихся за столь длительное обжорство уже порядочно балакать на полурусском, полухохлацком, терпеть дальше стало невыносимо, хозяин Батурина взял за шиворот лживого кастрата и приказал по-немецки:

– Веселье мне давайте! Смех! Скажи своим, чтоб через две недели. Иначе выпорю всех на конюшне.

И ведь помогла угроза! Ровно через две недели у парадного входа во дворец вывешена была, как полагается, красками писанная афиша: «Жизнь и похождения российского Картуша, именуемого Каином, известного мошенника и того ремесла людей сыщика! Ко-медь истинно русская, с песнопениями и танцами русскими же».

Весь гетманский, столичный Батурин теперь только тем и жил. Песни-то о российском Ваньке-Каине и сюда залетали. Полковники начали собираться еще дня за три, вместе с женами, дочками и отроками. Гетманские дворецкие, естественно, не могли всех разместить во дворце – слобода и казацкие хаты наполнились приезжими. Мало кто понимал, что будет, но всяк многозначительно мочил усы в кружицу, говоря:

– Тиянтер!

– Ага, кастраты! Когда мы швыдкали в Петербург, то ридны гетьман водил нас в комедь, тильки я ничого не памятую…

– Петровская тады була больно гарна!

– Ага, парсюками резаными визжали кастраты, мовляли, что им защемили штаны сумесно з гэтым… как бы казать…

– Знов защемют, трэба лепш в дол они плескать… Проходя мимо своих батуринских, черниговских или стародубских театралов, Кирилл Григорьевич, на эти дни позабывший о гетманстве, усмешисто качал серебристо-светлым париком: «Ну, будет потеха!»

Потеха началась еще с полудня, хотя театр открывался, как водится, вечером. Все лезли в кунтушах и жупанах, наголовных каракулях и при саблях, конечно. Была отведена раздевальная зала, были выделены служки, да кто ж их послушает? Да и какой казак позволит служке отобрать у себя саблю? Гетману – еще куда ни шло, можно отдать. Имеет право батько казацкий.