Страница 8 из 109
Наставник Теплов без теплоты в голосе отвечал:
– В самом деле, что? Мне останется – в солдаты к Фридриху записываться, а вам, Кирилл Григорьевич?..
Недолго раздумывал, отвечал:
– А я в гайдамаки, жизнь – стэпом, стэпом!…
Кончилось, конечно, все тем же: очередным походом в трактир, где расторопная Марта, отнюдь не тяжелая на ногу, загодя заказала столик на четыре изрядных персоны. Могла бы и не указывать число кувертов: трактирщик, добрый приятель покойного родителя, и без того знал: два или четыре… четыре или два… Уж как им заблагорассудится. «Ах, Ганс, добрый Ганс, знал бы ты, что делается в твоем доме… доннер вет-тер!…» Но что значит это пустячное ругательство против просоленного петербургского?..
Только то, что на имя его сиятельства камергера Алексея Разумовского шел очередной отч.ет-причет:
«А понеже сочли мы за благо показать Ивану Ивановичу Обидовскому края-берега европейские, так и предприняли, ваше сиятельство, опять же науки для, вояж изрядный и высокоучительный, на взбережье Балтийское, как бы лаская взорами волну кронштадтскую, по отечеству неотступно скучая, в трудах вседневных время провожая…
Понеже поиздержались маленько…»
Нет, все-таки и через тыщу верст слышал наставник Теплов, как хмыкал недовольный камергер:
– Можа, отозвать обоих да суместно выпороть? На что душа-Елизаветушка, будучи в добром настроении, отвечала:
– Выпороть! Да что он, тоже граф теперь как-никак, красный зад будет Фридриху показывать? Этот пройдоха уже знает, что я готовлю Указ на Кирилла Григорьевича, в гости, вишь, новоиспеченного графа приглашает. Его послы шпионят, да разве мои-то хуже?.. Все знают, все докладают!
VII
Не ошибалась Государыня Елизавета Петровна: именно так все и было. И послы все знали, и грозный Фридрих в печальную задумчивость впал: надо же, у российского трона два новых графа?! 16 мая 1744 года австрийский посланник, с нижайшими поклонами – как же, нужны ведь русские войска! – преподнес Императрице Елизавете вердикт Карла VII, в котором возвещалось о возведении обер-егермейстера Алексея Григорьевича Разумовского в достоинство графа Римской империи. Елизавета, чтоб не отставать от какого-то австрияка, в тот же день возьми да и издай другой вердикт, Государевым Указом называемый: возвести камер-юнкера Кирилла Григорьевича Разумовского в достоинство графа Российской империи. Возьми да выкуси, нищий Карла, бегающий по лесам от Фридриха! Так что было о чем задуматься не только обнищавшему императору австрийскому, но и королю прусскому. Круто закручивает в России дочь Петрова!
Не успел берлинский посланник, граф Чернышев, поздравить своего собрата-графа, как на другой же день в скромный частный пансион грянул курьер короля Фридриха. На взмыленных лошадях, весь в дорожной пыли. Но мешкать, чиститься не стал – собственной персоной в покои, при дверях которых и караула не стояло, лишь какая-то «медхен» побежала звать матушку. Но курьер предпочитал разговаривать с мужчинами, тем более что и таковой сыскался, представившись секретарем Ивана Ивановича Обидовского. Секретарь – это было уже посерьезнее. Курьер был сама любезностъ. Он прежде всего осведомился о здравии петербургского дворянина Ивана Ивановича Обидовского, а когда секретарь – Григорий Теплов – ответствовал, что Иван Иванович Обидовский, слава богу, пребывает в здравии весьма изрядном по крепкой своей молодости, курьер снял запыленную шляпу и не без лукавства изъяснил дальнейшее:
У меня повеление моего короля: поздравить его сиятельство Разумовского со званием графа Российской империи. Как быть?
Разговор происходил, разумеется, на немецком, которым Теплов владел в совершенстве, а курьеру и напрягаться было нечего, разве что о длиннющую фамилию спотыкался немецкий язык, как и о фамилию Оби-довского. Немного споткнулся и Теплов, хотя российским посланником, графом Чернышевым, они с новоявленным сиятельством были загодя оповещены – не только Указом своей Государыни, но и намерением короля Фридриха, ради чего и прискакал курьер. Однако ж не выказывать свое удивление, есть же дипломатический политикес?.. Как совместить господина Обидовского с графом Разумовским? Курьер был не по-немецки любезен, а Теплов не по-русски хитер. Он как след быть нашелся:
– Его сиятельство граф Разумовский как раз занят беседой с господином Обидовским. Не угодно ли офицеру достославного короля Фридриха снять плащ и откушать чашечку кофею? А он тем временем постарается сократить беседу старых друзей…
– О, да, да! – согласился курьер, у которого от долгой скачки пересохло в горле.
Теплов сам принял плащ прусского офицера и препроводил его в столовую, под покровительство вышколенного русского камердинера.
И на той же ноге – к новоявленному графу.
– Ваше сиятельство!… – ироничный поклон ему и вольготно сидящей на канапе Марте. – Дела серьезные: в столовой кушает кофе король Фридрих.
Марта вскочила как ужаленная – как же, слышала
кое-что о короле, а матушке доложить еще не удосужилась, вот здесь задержалась! – но Кирилл, уже поднаторевший на здешних приключениях, отнесся к такой серьезной вещи весьма равнодушно:
– Король? Прусский? Но у меня более важные дела…
Марта уже бежала к матушкиным дверям, отмахиваясь:
– Нет, нет, какие дела! Если король призывает!…
Кирилл, конечно, понял, что не сам же король кушает кофе в их скромной столовой, однако ж истинно по-графски повелел:
– Григорий Николаевич… прикажите тогда камердинеру подать лучшее графское одеяние. Впрочем, без лишней спешки, у них король, а у нас Государыня Елизавета Петровна и ее солдатушки, стоящие на границе. И казачки, казачки – тоже. Эва!
Такому лихому тону позавидовал и Григорий Теплов. Покачивая взбившимся париком, пошел утешать посланца короля, догадываясь, что новоявленный граф постарается не уронить достоинство своей Государыни.
Не меньше часа он тянул ничего не значащую беседу с посланцем короля, даже предлагал вина, от чего тот в ужасе отнекивался, прежде чем заявился в нарядной ливрее камердинер Тимошка и кое-как изъяснился:
– Его сиятельство… майн граф… посейчас изволят… коммен, коммен!…
Бог весть кого так подгонял Тимошка, но из-за его спины заявился и сам граф. Сделав два шага, остановился в ожидании. Прусский курьер, конечно, сам вскочил навстречу:
– Ваше сиятельство, мой великий король поздравляет вас с тем, с тем… – видно, подзабыл, с чем надо поздравлять, – любезно просит на аудиенцию в Потсдам, где сейчас пребывает!
Все-таки хорошо закончил курьер свое нелегкое сообщение. Кирилл радушно кивнул и поклонился, адресуя поклон не иначе как королю. Он прекрасно владел немецким, все понял, да и европейский «етикет» познал – ответствовал со всей любезностью:
– Если король просит – нельзя отказываться. Но как вы догадываетесь, мне нужно время на сборы…
– О, никакое время! – успокоил предусмотрительный курьер. – При мне королевская карета, специально посланная за вами. Возьмите, если изволите, самое необходимое, а все остальное – повелением моего короля! Король любит – быстро марш, марш, а я слуга короля, мне надлежит исполнять его волю.
Кириле жаль было расставаться с Мартой, не окончив такую важную беседу – об их общей будущности, – но Теплов грозно разводил руками: как же, король!
Новоиспеченный граф уже кое-что понимал в «дипломатической политик», к нему несколько раз заходил русский посол, граф Чернышев, передавал наказ брата; наверно, и самой государыни: на прусской границе пахнет войной, держи ухо востро! Чернышев не скрывал, что инкогнито Ивана Ивановича Обидовского раскрыто дошлыми прихлебателями европейских дворов, а особливо прусскими ищейками, прощупывавшими настроения русского двора, – как говорится, на ловца и зверь бежал. Фамилия Разумовских, подпиравших российский трон, была на слуху. Посему и наказывал его сиятельство граф Алексей Разумовский – понимай: Государыня, сама Государыня! – чтоб дальше Германии и Франции не изволили отлучаться, потому что в Европе вот-вот начнется военная замятия, при которой и Россия, вероятно, не останется в стороне. Весь вопрос – чью сторону принять: французскую, английскую или прусскую? Все остальные плясать будут под их военные дудки, даже не по чину горделивые австрияки, даже настырные шведы, коим неймется после позорного, Петром навязанного Нейштадтского мира. Не подпадите, Кирилл Григорьевич, под чье-нибудь коварное влияние! Так наказывает в депешах ваш высокородный брат.