Маори

— Почему он сказал что был другом твоего отца? Я никогда раньше не видела его здесь до той ночи в источнике.

— Я тоже никогда его не встречал, даже когда был мальчишкой, — он пожал плечами. — У моего отца полно друзей по всей стране. Он путешествовал по многим местам без меня и матери. Меня не удивляет, что среди его друзей был старый тоунга, наряду с капитанами промышленности и князьями коммерции.

Она нахмурилась.

— Что это за вожди?

Ухмыляясь, он нежно поцеловал ее.

— Отец всегда относился к ним, как к дешевому великолепию. Давай вернемся в лагерь. Еще так много дел.

Больше в тот день они не вспоминали о замечательном старике. Позже, ночью, в объятиях друг друга, они и подавно не думали о нем. Нельзя сказать, что это не понравилось бы Туото. Это значило только, что все идет своим чередом.

Глава 12

Больница была странным местом, но эта странность его не волновала. Его молчаливо переводили с места на место, из комнаты в комнату. Многие пакеа подталкивали и подгоняли его, задавая вопросы. Он старался отвечать, как мог, вежливо, но равнодушно. Не за этим он пришел сюда.

Теперь, когда разнеслась весть о катастрофе, вся страна мобилизовала силы, чтобы помочь уцелевшим при извержении Тараверы. Продовольствие и другая помощь текла из Окленда, Веллингтона и других округов. Даже те, кто был занят разгрузкой или отметкой продовольствия или помогал врачам и медсестрам, останавливались, чтобы с открытым ртом посмотреть на старого маори, который возвышался, как башня, над любым человеком в больнице, как, наверное, древние моа когда-то нависали над маори.

— Мы только оставим вас на пару дней ради предосторожности, — отрывисто говорил жизнерадостный молодой пакеа, который наблюдал за старым тоунга, чувствуя себя его покровителем. Туото слушал его вполуха.

— Подождите здесь, пожалуйста, пока я заполню некоторые бумаги. Потом мы подыщем вам комнату, — молодой белый человек поправил свои очки. — Еще одна небольшая проверка, и вы сможете хорошенько отдохнуть.

Туото уступчиво кивнул и отошел в другой угол комнаты. Она была наполнена людьми, пострадавшими от катастрофы. В основном они не обращали на него внимания, поглощенные собственными бедствиями.

Он посмотрел направо, потом налево. Серьезный молодой пакеа был занят своими бумагами. Туото знал, что белым людям для жизни нужны четыре вещи: еда, вода, воздух и бумаги. В молчании он пошел вверх по ближайшему коридору.

В нем было тихо. Никто не оспаривал его права там находиться. Он повернул за угол и пошел по другому пустынному коридору. Однажды он остановился, как будто прислушиваясь, прежде чем двинуться в другом направлении.

Все двери, мимо которых он проходил, были одинаковыми, отличаясь только номерами. Он остановился рядом с одной из них, не заботясь о том, чтобы разобраться в цифрах. Она отворилась от одного прикосновения. Войдя в затемненную комнату, он тихо прикрыл за собой дверь.

На единственной больничной кровати под простынями лежал пожилой человек. Он не был ни таким старым, как Туото, ни таким высоким. Тоунга приближался к кровати, пока не уставился в упор на едва дышащее тело. Глаза больного были крепко сомкнуты.

— Привет, мой друг, Роберт Коффин. Было скверное время. Но твой сын жив, и его женщина тоже. Я думал, что тебе захочется об этом узнать, и пришел, чтобы рассказать.

Фигура в кровати не ответила, не шевельнулась, никак не прореагировала на слова, но Туото знал, что Коффин все равно его слышал, хотя бы телом, если не ушами. Только это и имело значение. Глубоко вздохнув, тоунга поднял обе руки над кроватью и стал тихо петь голосом человека, гораздо более молодого, чем сточетырехлетний старик. Он пел каракиа, молитву. Очень важную и могущественную.

Закончив, он опустил руки, прислушиваясь к последним словам песнопения, растворявшимся в стерильном воздухе. Проходили мгновения. Потом веки Роберта Коффина затрепетали и открылись. Тело не пошевелилось. Но седовласая голова слегка повернулась.

«Макаве Рино», — подумал Туото.

Голос Коффина был слабым, невнятным.

— Туото?

Высокая, угловатая фигура, нависающая над кроватью, кивнула один раз.

— Да, капитан Коффин. Рад снова видеть тебя. Глаза на мгновение закрылись, на морщинистом лице выразилось напряжение. Потом они снова открылись.

— Я бы поприветствовал тебя, но не думаю, что смогу двинуться. Я очень устал.

— Все равно, мой друг. Ты уже поприветствовал меня. Слова Коффина едва можно было расслышать.

— Это было ужасно, ужасно. Эндрю? Возможно, он не слышал, подумал Туото.

— С ним все хорошо. И с той женщиной, на которой он женится.

— Отлично. Просто отлично, Туото, прости меня, но, кажется, я больше не могу разговаривать. Мне нужно отдохнуть.

— Миру нужно отдохнуть. Эта часть земли была ранена. Даже боги устали.

— Я не доделал еще многого, Туото. А наделал и много такого, что хотелось бы взять назад.

— Ты не был бы человеком, если бы не хотел этого, капитан Коффин. Все мы хотим вернуть что-то назад. Коффин выдавил слабую улыбку.

— Я старался уладить кое-что в последний момент. Но ведь всегда не хватает времени, правда?

— Да, капитан Коффин, никогда не хватает времени. Глаза снова закрылись. На этот раз даже песни Туото не могли помочь им открыться. Старый маори наклонился и, приложив четыре пальца ко лбу Коффина, тихо прошептал:

— Когда-то давным-давно ты позволил мне переехать с одного места на другое, капитан Коффин. Ты не обидел меня. Ты относился ко мне с уважением и не просил платы. Теперь я помогу тебе отправиться в твой путь из этого мира к По, стране покоя и тьмы. Твои муки успокоятся, как успокоились муки Земли. Я буду скучать по тебе, мой старый друг. Может быть, когда придет время, я присоединюсь к тебе в По, и мы вместе сядем на корабль и поплывем к удивительным местам, и будем говорить о людях и богах, как когда-то бывало, о земле и море, плывя по океану темноты.

Он убрал пальцы. Мучительные и едва заметные подъемы и спады груди Роберта Коффина прекратились. Туото повернулся и вышел из комнаты, не оглядываясь, закрывая за собой дверь в таком же молчании, как и входил.

Человек, перехвативший его в коридоре, говорил раздраженно.

— Вот вы где! Где это вы шатались? — он что-то пробормотал. — Ох уж мне эти маори! Совсем как дети, — он улыбнулся, хотя ему было не до смеха. — Пойдемте уж.

— Мне не нужно идти с вами. Я все здесь закончил.

— Вот уж нет, — молодой пакеа настаивал. — Вы не можете уйти в таком виде. Что подумают люди о нашем госпитале? — склонив голову на бок, он оглядел длинные пряди, падавшие с головы старика. — Вам необходима ванна и стрижка.

— Вы не можете этого сделать. Если вы искупаете меня и обрежете волосы, я умру.

Юноша не смог сдержать усмешки.

— Насколько я помню, когда вас привели сюда, вы сказали, что у вас шесть богов и умереть вы не можете.

— Если вы поступите со мной, как с пакеа, я умру.

— Чепуха! А я-то еще думал, что вы образованный туземец. Ну-ка, пойдемте. — Он протянул руку и взял тонкое запястье.

Старик был гораздо выше, но тонкий, как жердь. Сила, которая у него оставалась, была не физического свойства. Он не мог помешать молодому человеку тащить себя по коридору.

Туото оглянулся через плечо на комнату, в которой распрощался со своим старым другом. Он подумал о своей родине, где так часто отдыхал от своих путешествий. Она была разрушена. Хотя птицы и звери, леса и озера вернутся, он знал, что это не случится во время его жизни. Помочь ему не могли даже шесть его богов.

Поэтому он не стал возражать, когда сестры милосердия вымыли его и он стал чистым, каким никогда не был, или когда они остригли его волосы, как это было принято у современных маори.

— Так гораздо лучше, — наставительно сказал юноша, заботам которого его доверили.

Туото посмотрел на себя зеркало, задумчиво рассмотрел чистое лицо и обратил свой взгляд на юношу.