Королевства света

Из-за спин товарищей неожиданно подал голос Тай:

– Ручаюсь, что когда вы снова явитесь к ним без нас, они укоротят на три четверти другую часть твоего тела. Хотите знать, какую я имею в виду?

– Ты будешь следующим, сопливый ободранный певец без крыльев! – Подняв свою смертоносную правую руку, Куол угрожающе шагнул вперед. Как только он это сделал, его приятели в плащах широко раскрыли рты.

– Остановитесь!

На секунду растерявшись и испугавшись оттого, что его прервали, Куол так и стоял с вытянутой рукой и открытым ртом, готовый произнести заклинание, которому его обучили Мундуруку. Он поднял брови, когда увидел низкорослого жителя Оранжевой страны.

– Что тебе надо? Тебя это не касается… Если только, – добавил он после зловещей паузы, – ты сам не ищешь на свою голову приключений.

– Я хочу сказать только одно. Потом можете продолжать свои дела.

Пока Куол колебался, Оскар воспользовался наступившей тишиной.

– Отпустите его, Мундуруку он все равно не нужен.

Красномордый наемник кивнул.

– Ну, давай, говори и убирайся подобру-поздорову, не лезь в наши дела.

– Хорошо. – Выпрямившись во весь рост (совсем не такой уж большой) и убрав в сторону бороду, чтобы не мешала, Вильям начал со всей серьезностью рассказывать: – Жила-была гимпа в Доклафе, она хохлевала жирафу…

Оскар и его друзья в удивлении уставились на своего толстенького провожатого, а он продолжал тараторить. Куол и его приспешники, напротив, продолжали завороженно слушать его. Но когда Вильям стал заканчивать свою непонятную, но лихо закрученную песенку, начали происходить совершенно непонятные вещи.

Первой метаморфозы заметила Макитти. Началось это с подобия улыбки, появившейся на лице Оскара и постепенно расплывавшейся шире и шире. Рядом Какао наливалась оранжево-розовой краской по мере того, как рифмованная песенка плавно катилась к своей комической развязке. Тай начал хихикать, и даже обычно флегматичный Сэм широко улыбался. Вскоре они все стали посмеиваться, потом хохотать и, наконец, реветь от безудержного смеха.

По лицу Макитти уже текли слезы, а Вильям, не останавливаясь, перешел ко второй истории в том же духе и в два раза смешнее. Куол, Рата и Рут точно так же корчились от безудержного смеха, не в силах устоять перед веселой песенкой. Особенно гоготали над гоблинской считалочкой ребята-вампиры.

В короткие промежутки своего непрерывного потока веселых стишков Вильям умудрился вставить несколько словечек более серьезного содержания, предназначенные для ушей Оскара, который тоже хватался за живот от смеха.

– Поспешите! Я постараюсь задержать их подольше.

– Но как – хо-хо-ха! – ты это – хи-хи-ха! – делаешь о-ох? – От такого дикого смеха у него уже болели бока.

С третьей попытки ему удалось вложить меч в ножны и дать остальным знак, чтобы они следовали за ним. Хохоча и всхлипывая, они разрезали путы на Цезаре. Перерезая ярко-рыжие веревки, они все время тряслись от смеха, и оттого чуть не поранили своего спутника. Собираясь отругать их за неуклюжесть, Цезарь вместо этого сам согнулся пополам в приступе смеха.

Путники помогли ему подняться на ноги и, спотыкаясь, протопали мимо своих мучителей. Куол обернулся и попытался пойти вслед, но к тому времени уже так сильно смеялся, что едва мог стоять на ногах. Нескончаемый поток нелепой галиматьи буквально парализовал его и его клыкастых сподручных.

– Поверьте, – посмеиваясь, сказал Вильям Оскару, когда тот уже собирался вслед за друзьями скрыться в удивительном густом лесу, – для меня это нелегко. Я не разделяю страсти моих соплеменников выяснять, кто кого пересмеет. Но это не значит, что я сам не способен повеселиться. Можно даже сказать, что жизнь в одиночку, отдельно от всех, отточила мою способность жить весело и в гармонии с окружающим миром. С тем, что растет и падает, рождается и умирает.

– Будь – ха-ха-ха! – осторожен! – предупредил Оскар.

Когда Вильям на секунду отвлекся, Куол рубанул сплеча. Но прежде, чем его нож достиг цели, гном успел ткнуть его пальцем в смехоточку под ложечкой. От непроизвольного смеха Куол согнулся пополам. А потом и вовсе покатился по земле. Позади него на земле уже корчились Рут и Рата в приступе истерического смеха.

– Скорей! – поторопил Вильям хохочущего и рыдающего Оскара, который уходил заплетающимися ногами. – Легкое волшебство не сравнится с сильным юмором, но даже у самой хорошей шутки есть предел возможностей.

– Сколько – ха-а-ха-хи! – ты сможешь – о-хо-ха! – продержать их? – слабо выдохнул Оскар.

– Довольно долго, – заверил его Вильям со смешком. – К тому времени, как вы доберетесь до Желтого королевства, здесь уже будут Нугвот и его люди. Я тогда смогу предоставить им возможность веселить и сдерживать незваных гостей. Ну, теперь ступайте. А когда окажетесь в безопасности, и у вас будет немного свободного времени, выпейте за меня – только не облейтесь при этом.

Едва найдя в себе силы кивнуть, Оскар повернулся и заспешил за своими товарищами. Экзотические деревья и оранжевые цветы тянулись в сторону гнома, чтобы разделить его вдохновенное веселье. По мере того как непрерывный поток глупостей, распеваемых Вильямом, затихал, пес постепенно приходил в чувства. Его друзья тоже успокаивались, хотя в последующие часы бывали моменты, когда Цезарь встречался взглядом с Таем, Макитти или Какао, и все снова начинали смеяться, вспоминая о том, что только что произошло.

– Знаете, – говорил позднее Тай, у которого все еще болели бока от смеха, – если в последнем куплете Вильяма заменить косую корову на доярку Милкову, то получится еще смешнее, но…

– Ради Бубастика, – молила его Какао, – не смеши меня больше! – Слегка морщась, она держалась за бок, чуть пониже ребер. – У меня и так все болит, как будто из меня вытащили все внутренности и положили обратно как попало.

– Может быть, именно это и произошло с Куолом и теми двумя. – Пробираясь по лесу, Цезарь продолжал отдирать и вычесывать остатки красно-оранжевых липких веревок из волос и одежды. При этом он горевал, что в нынешнем положении не может достать языком до некоторых проблемных участков. – Если повезет, то Вильям насмешит их так, что они лопнут от смеха.

Время от времени они слышали, как в лесу позади них что-то буцкало и хрякало. Тогда они выхватывали оружие и вставали в боевую стойку. Но каждый раз оказывалось, что это всего лишь какой-нибудь необычный лесной житель со смехом и гоготом продирается сквозь чащу. Заметив путников и испуганно смеясь, он пускался наутек в другую сторону. Даже пища здесь была счастливая. Добыча гибла от их мечей без единого крика, всегда с улыбкой на лице и с последним смешком. Фрукты, когда их срывали с ветвей, радостно вздыхали, а ягоды хихикали высоким тонким голоском, попадая на зуб голодным путникам.

Скорчив рожу, Какао сплюнула что-то хихикающее и стала неохотно жевать сладкую мякоть.

– Чем быстрее мы выберемся из этого леса, тем лучше. Я предпочитаю есть дичь, которая молчит, а не дразнит меня, когда я ее жую.

– Могло быть хуже, – Оскар обернулся через плечо. – Она могла бы давать сдачи.

– Пусть бы она дралась, – прикрикнула на него Какао. – Мне нравится, когда моя добыча немного сопротивляется. Что хорошего в мышке, которая даже не пытается убежать? В чем тогда удовольствие? – Она поморщилась. – Я бы, наверное, не смогла убить мышь, которая смеется мне в лицо.

– Т-ш-ш-ш. – Макитти подняла руку, и все остановились. – Я думаю, лес скоро закончится. Стало заметно светлее.

Дальше они пошли осторожнее, и разговоры стихли. Они не знали, чего ожидать, но уже привыкли на границе между двумя королевствами быть готовыми ко всему. Их уже трудно было чем-то удивить. Но то, что они увидели, выйдя из густой чащи, явилось совершенно неожиданным.

Дневной свет, несомненно, изменился. Он не только стал ярче, он приобрел интенсивный лимонный оттенок. Он даже мог казаться нормальным, если бы в желтый цвет не было окрашено все остальное: высокая густая трава вместо леса, ленивая желтая река, прозрачные птицы, парившие высоко над головой в глубинах шафранового неба.