Страница 109 из 113
Вот первый лестницы достиг у лаза верхнюю ступешку, в чердачное окно глядит: к себе его манит окошко! А из окошка голый зад просунулся на смех народа! И в нос просунутый издал руладу пакостного рода! Мы объясним: монашек ждал от Робина опять атаки. И места он не отыскал для поцелуя лучше ср – ки. А первым взвился на чердак худющий местный проповедник! Трепло, доносчик и… дурак. Меж нами – ведьмин исповедник! Он кувырком летит назад, и я жалеть его не стану: молился ты на голый зад? Тогда сними, ханжа, сутану!
Народ за ним стремглав летит! Последним сверху – голый малый! И нечто у него торчит – сучек иль сук, причем немалый! Народ – ловить! Держи вора! Несутся с гиканьем и свистом! Тот – опрометью со двора, а впереди него – пиписка!
Вот как бывает: за добро остряк наказан злой толпою! Особо, если эта шутка… сброд не терпит шуток над собою! Давай Бог ноги! Как спастись? Как угодить толпе злосчастной? С сучком наперевес нестись – случается с людьми нечасто!
Но он родился сиротой! Ему не выжить без смекалки! И выход он нашел простой: дать примененье свой палке! Той самой, наших чресел меж! Она растет у нас, как дрожжи! Он – на плотине: видит – брешь! Сейчас он всем им тут поможет! Он к дырке в створе весь прильнул, засунул в паз свой уд гигантский. Своей пипиской брешь заткнул! Ну, точно мальчик тот голландский!
И вовремя! Вот-вот поток в отверстие б с бедой ворвался! Вмиг показал он – в нем есть прок – народу, что вверху собрался. – Держись, малыш! Мы все – с тобой! Сейчас забьем проран у дамбы! Да напрягай ты вкладыш свой! – А как напрячь его без бабы?
– Мы приведем к тебе их гурт! Их всех перед тобой разденем! Пока ты нужен будешь тут, не будет ревности и тени! – А как я буду их… ласкать? Когда мой парень в этой норке? – Их можешь в ж – пу целовать, или в пупок – и там есть норки!
И вот, построив женщин в ряд, им заголиться враз велели, потом свой перед или зад удобнее придвинуть к цели. На просьбу громко повопив, сначала больше для порядка, они все створки оголив, пошли на дамбу по порядку. И сразу меньше стала течь! Малец с весьма большим стараньем совсем не хочет пренебречь пупков и задниц целованьем!
Лишь иногда передохнуть ему приходится от дела. Тогда не прочь он и взглянуть на разные причуды тела! Вот ягодицы, как орех! А вот – как куличи на пасху! Один возможен с этой грех, с другой – другого рода ласка! Тут рыжая лиса в усах свой язычок наружу кажет! А вот в кудрях двугорбый пах радвинул губы – что он скажет? Вот нежным пухом алый грот еще чуть-чуть совсем покрылся! А вот старухи скорбный рот в седых морщинах провалился.
Он всем какой-нибудь сюрприз от юности щедрот находит: то гладит носом сверху вниз, то языком по ним проводит.
Дождь больше, глядь, уже не льет! Взошла луна, раздвинув тучи. К концу ремонт дыры идет. Осунулся и сук могучий. Не верится, что им была вот эта вот худая крошка! Уж больно стала плоть мала, что выпала вдруг из окошка! Задов и животов ряды продрогли враз и поредели, хозяйки ж – пы и п – ды их понесли к мужьям в постели!
Вы спросите: малец иль поп деревню спас от наводненья? Или ряды вкуснейших жоп стихию обуздать сумели? Поп ведьму так шугнул крестом, что накрепко в трубу забита! Так победили х-й с Христом: теперь они, надеюсь, квиты!
Но и без свеженькой пи – ды протухнет мир под вой гнусавый! Она для всех – глоток воды среди разлившейся отравы!
Я виноват перед Крестом – да что мне? Я им больно битый! Мир, верно, был спасен Христом, но что Христос без Афродиты?!
Монах-плутишка мелет хлеб. Джон Вейн все правит переправу… Да, верно, мир порой нелеп. Но как он славен, Боже правый!
23:32 P.M
Там, вдали, где темные аллеи…
С-вальный грех
«В саду шиповник алый цвел,
Стояли темных лип аллеи…»
Речь пойдет о Вале.
Той самой, о которой написал поэт.
Она все-таки была.
Когда-то я учился на блатных курсах, где мастера натаскивали будущих киношников. Им платили за это зарплату плюс почет и уважение бесплатно. Нам отваливалось на законом основании – стипендия и возможность бездельничать в эпоху закона о тунеядстве. Мастера были разные, мы их по глупости недооценивали. Мы не понимали, что из одного азарта и озорства они готовы были и нас сделать тоже мастерами. Мы – мелко плавали. Им становилось скучно. Кто-то из них попивал (мы выпивали почти все, за исключением двух-трех самых упертых в идею Успеха, который через годы к ним и пришел, нам же в основном был вручен судьбой большой шиш с маслом), другие все-таки возились с ретивыми, вытягивая из них эскизы сценариев и другие свидетельства равндушия и слабой одарености, что в сущности одно и то же.
Одни мастера ушли, отчаявшись, на смену им добавились другие. Прошло много лет (к курсам я еще вернусь), я обнаружил стихи одного из мастеров, самого тихого, скромного и непритязательного драматурга и сценариста, уже тогда в летах, он сделал несколько нашумевших сценариев и тихо сошел в небытие. Если бы я знал, что к нам приходил написавший эти строчки, я бы вцепился в него и… И что? Не знаю, но я верю, что моя судьба была бы другой, и его судьба тоже сложилась бы по-иному. Вот эти строчки:
Дальше там была еще строфа, я приведу ее позже, но натолкнувшись на эти строчки, я и тогда и сейчас должен остановиться и перевести дух.
Мятежная Валентина стучит своими каблуками в моем сердце. Без остановки. Стук моего сердца – это и есть стук ее каблуков.
Я присобачил к первой строфе свой «припев», я должен был оформить задним числом этот текст в форме чего-то вроде текста для песни, танго, под которое я намеревался и намереваюсь прожить-протанцевать остаток дней.
Валентиной звали девушку, которая работала секретаршей Директора того заведения, где вершились курсы и судьбы. До нас и после они выдали на гора дюжину сценаристов и полдюжины режиссеров, что окупило затраты на нас и оправдало усилия мастеров. Валя напрямую к курсам не относилась. Ее шеф возглавлял контору, которая давала приют курсам, позже их перевели. Но тогда сосуществовали мы бок о бок – курсы и контора.
К ней забегали позвонить по телефону или поболтать и выпить кофе, если на то была ее воля – она иной раз заваривала растворимый и угощала любимчиков. Нечего говорить, что я быстро попал в их число, но к кофе меня не тянуло. В нижнем буфете нам из-под полы – действовал какой-то там очередной полусухой закон – наливали в кофейные чашки водку, на закуску можно было взять бутерброд или салат из огурцов. Чего еще надо человеку для счастья? Разумеется, еще надо женщину. Так я зароманился с Валей.
Я до нее и после никогда не видел такого естественного симбиоза непорочности и испорченности в одной человеческой, точнее – женской, – оболочке.
Перманентная Невинность – самое точное название такому симбиозу. Этой невинности ее лишить было невозможно. Если бы дело сводилось только к восстановлению и нарушению девственной плевы – она бы с утратой оной ничем бы не отличалась от других женских особей. Но у нее невинность души и ее цветка как-то так были связаны, что первая бывала еще поколебленной ненадолго, вторая же – будучи нарушенной когда-то кем-то – словно восстанавливалась и требовала новых атак, чтобы превратить хозяйку в Женщину по образу и подобию всякой Женщины этой Земли!