Дама Пик

– А ведь ты был готов завалить всех нас, как капитан Флинт на Острове Сокровищ. Правда?

Знахарь сам до последней минуты старался не думать об этом, но другого выхода у него не было, и он понимал, что бывшие федералы, знающие о сокровище мурзы Казанского, ему совсем не нужны и даже смертельно опасны.

Он нахмурился и спокойно вытащил из кармана «Беретту».

Посмотрев на пистолет, а потом на Костю, он сказал:

– Расскажи мне подробно, что сказала тебе Наташа об этой поездке сюда.

– А рассказывать особенно нечего. Она позвонила мне и сказала, чтобы я взял двух ребят, но таких, чтобы не переживать за них в случае чего, и подтягивался в Казань. А когда я спросил ее, что у тебя здесь за дела, она засмеялась и ответила, что дела, как всегда, – миллионные. А про то, что дело пахнет кладом, я догадался уже здесь.

Знахарь держал в руке пистолет и молчал, глядя в песок.

Наконец он поднял на Костю холодный взгляд и спросил:

– Ты один?

– Да, я один, – ответил Костя, – я вообще детдомовский. А сейчас – ни жены, ни семьи, ни детей, ни друзей. Короче говоря – один в полном смысле этого слова.

– Теперь ты будешь со мной, – сказал Знахарь и решительно поставил «Беретту» на предохранитель, – я не убил тебя только потому, что ты по большому счету ничего не знаешь о моих делах.

– Я это понял, – сдержанно ответил Костя.

– Вот и хорошо, – сказал Знахарь вставая и беря две сумки и одну из лопат, – бери остальное и пошли. Нам нужно успеть ввести Алене вакцину, иначе мне придется попросить тебя, чтобы ты меня пристрелил.

– Не придется, – сказал Костя, вешая на себя оставшиеся сумки, – а какая вакцина нужна?

– Противостолбнячная сыворотка. Этот ублюдок вкатил девчонке такую толпу бацилл, что их хватило бы на целый полк.

Знахарь взглянул на часы и сказал:

– У нас осталось не больше четырнадцати часов. Потом может быть поздно. Надо спешить.

Костя кивнул, и они быстро зашагали по песку прочь от того места, где полтора часа назад гремели выстрелы и лилась кровь.

Огромное красное солнце опускалось в далекий лес на противоположном берегу Волги, и от него по воде протянулась ослепительная золотая дорожка, оканчивавшаяся у ног сидевшей на берегу девушки.

В руках у девушки был вороненый дробовик «Моссберг», но она забыла о нем. Ее мысли растворялись в плавящемся золоте солнечного отражения, которое тонуло в глубоком синем небе, опрокинувшемся в воду.

Заканчивался жаркий летний день.

Эпилог

На крыше одного из высоких старых зданий в самом центре Города располагался летний ресторан. Панорама, открывавшаяся перед его посетителями, была, как и говорилось в рекламе этого заведения, величественной и располагала к размышлениям о славном прошлом и неясном будущем Города.

За одним из столиков, который стоял с краю, рядом с каменной балюстрадой, огораживавшей плоскую крышу здания, сидели четверо молодых мужчин. Один из них был одет в летний холщовый костюм и белоснежную сорочку, имел при себе тросточку, а на его ногах красовались дорогие потертые штиблеты из крокодиловой кожи. Завершала портрет черная шелковая повязка, пересекавшая его загорелое, чисто выбритое лицо.

Троих других никак нельзя было назвать опорой нации.

Одеты они были аккуратно, но как-то уныло. На всех троих в этот жаркий летний вечер были черные брюки, черные ботинки с квадратными носами и темные рубашки. Короткие стрижки и маловыразительные лица с помятыми носами и ушами намекали на то, что от этих ребят нужно держаться подальше. А недобрые угрожающие взгляды, которые они по привычке бросали по сторонам, лишь подтверждали это.

– Так ты мне объясни, Знахарь, – сказал один из них, продолжая непростой разговор, который шел уже около получаса, – у тебя-то какой интерес во всем этом деле?

Знахарь повертел в руке пустую бутылку из-под пива «Грольш», и рядом со столиком тут же появился официант, который почтительно заменил пустую бутылку на полную. Знахарь кивнул, и официант исчез.

Налив себе пива, Знахарь с наслаждением приложился к высокому стакану и только после этого посмотрел на Ганса, ожидавшего ответа на этот непростой вопрос.

Пять дней назад двери «Крестов» неохотно распахнулись, и беспредельщик Ганс, сидевший под следствием по обвинению в вульгарном тупом бандитизме, вышел на свободу. Свобода эта была относительной, потому что вышел он под подписку о невыезде, но встретивший его на «Джипе» человек Знахаря, представившийся Костей, сказал, что это все ерунда, за все заплачено и дело будет закрыто в ближайшее же время.

Ганс был безмерно благодарен Знахарю, но выразить эту благодарность лично смог только через пять дней, когда ему сообщили, что Знахарь ждет его в ресторане на крыше одного старинного дома. Кроме приглашения на эту встречу ему передали, что он может взять с собой двух своих наиболее надежных людей. Ганс с радостью согласился, и рандеву произошло в назначенное время, в назначенном месте и к общему удовольствию.

Ганс понимал, что за такую непростую услугу, которой являлось освобождение из «Крестов», придется заплатить, но это не тяготило его. То, на что он рассчитывал, исходя из полунамеков, полученных от Знахаря еще в камере, вполне его устраивало и полностью совпадало с его собственными планами и убеждениями.

Но Знахарь…

Ганс не понимал, что ему нужно.

С одной стороны, все нормально. Знахарь хочет загасить и усмирить тех воров, которые давно отошли от понятий и сами превратились в жадных барыг. Тут все ясно. С другой стороны, он сам вор в законе и, похоже, не очень-то этим доволен.

Этого Ганс не понимал. Как бы то ни было, такое звание – это и власть, и авторитет, и возможности, и многое другое. Хоть Ганс и ненавидел этих фальшиво игравших в разбойничью честь двуличных крыс, но сам был уголовником и понимал, что отказываться от положения глупо. А Знахарь, хоть и не отказывается от сана, но… В общем, непонятно это все.

Ганс смотрел на Знахаря, смаковавшего пиво, и ждал ответа.

Наконец Знахарь облизнул губы и, поставив пустой стакан на стол, сказал:

– Какой, говоришь, лично у меня интерес в этом деле?

Конечно же, у Знахаря был свой интерес.

Но Гансу знать об этом не полагалось. Пусть продолжает думать, что одноглазый Знахарь действительно предпочел отжившим свое авторитетам молодых беспредельщиков. Пусть верит, что Знахарь встанет во главе новой криминальной волны, которая сметет старый уголовный мир и воцарится на всей территории России. Пусть мечтает, что любому, кто с уважением к себе скажет: «Я – вор», – можно будет ответить: «Вор? Иди воруй!». И тогда по земле будут ходить свободные люди, презирающие все законы, выдуманные дураками, и никто не будет пытаться захватить власть в сообществе этих людей и навязать им очередные никчемные законы.

Так думал Ганс, и его мысли вовсе не были тайной для Знахаря, сидевшего напротив и не спешившего ответить на заданный вопрос. Знахарь, конечно же, знал, что нужно сказать Гансу, чтобы он успокоился и обрел уверенность в том, что все идет так, как надо.

Он сказал:

– Видишь ли, Ганс… Я понимаю, что тебе хочется знать, почему это я, авторитет, вор в законе, иду против своих, против тех, кто выдвинул меня на такое высокое положение. Я могу удовлетворить твое любопытство лишь отчасти. Но этого должно хватить.

Он вылил в стакан остатки пива и, разглядывая медленно опускавшуюся густую пену, заговорил:

– Я начну с самого начала, и поэтому ты услышишь вещи, о которых знаешь сам, а кроме того, я буду повторять то, что уже говорил раньше. Но это будет моя окончательная речь, и поэтому потрудись ее запомнить. Можешь даже потом тезисы написать. Как Ленин.

Все засмеялись, и Знахарь, чувствуя, что шутка прошла нормально и погасила напряженное ожидание, продолжил: