Горюч-камень

— Не признаешь, что ли? Из Юрицкого я — Югов Моисей.

— Слышал о тебе, — сказал Воронин. — Давно разыскиваю. Идем.

Он повернулся и четко зашагал дальше, Моисей поспевал за ним с трудом. Они пересекали широкие улицы, сырые переулки. Воронин втащил Моисея в лодку, приказал перевозить, потом они снова шли куда-то, так и не обменявшись более ни словом.

«Зачем он меня разыскивал, что обо мне слышал? Ведь прошло столько лет, мог и позабыть, а теперь с кем-нибудь спутал», — думал Моисей, но спросить не решался.

Воронин спустился в подвал, распахнул дверь. Навстречу поднялись девушка и старуха. Не меняя голоса, Воронин сказал, что привел беглеца, не велел его никуда выпускать. Сапоги его быстро простучали по лестнице.

Только тогда Моисей узнал Таисью. Разговор с нею был долгим и принес рудознатцу много радости и боли. Поистине тесной была огромная земля и чудотворной, если после годов разлуки смогли встретиться побратимы за тысячи верст от родного Урала…

Встретились они немногословно, по-мужицки расцеловались, не стыдясь слез. Унтер-офицеры Игнатий Воронин и Данила Иванцов, мушкетеры Кондратий Дьяконов, Василий Спиридонов и Тихон Елисеев, фурлейт Еким Меркушев и беглый крестьянин Моисей Югов собрались вместе, чтобы начать новый бой за родную землю. Борьба в одиночку кончилась.

Моисей повлажневшими глазами вглядывался в каждого. К чему расспросы, когда все видно и так: солдатская лямка всем побратимам уже натерла шею. У Васьки не было двух передних зубов, Тихон вздрагивал при каждом шорохе на улице, глаза Кондратия совсем упрятались под брови. Еким стал скупее в движеньях и словах, курил трубку.

Каждый из них рассказал бы одно — чего стоило привыкнуть к перевязи, киверу, ранцу, сумке и подсумку, к воинским артикулам, к муштре на манеже. Высшие офицеры полка — вся придворная знать — несли службу только при юбках Екатерины да на смотру. Чего уж там, если сама матушка государыня была полковником! Реформы Суворова, который числился в Преображенском подполковником, особо гвардии не касались. «Бей и маленького: вырастет, неприятель будет», — любил в ту пору говаривать Суворов. А кого бить, истуканом стоя у дворцовых ворот да дверей? Зато младшие офицеры — дворянчики родовитых семей да иноземцы — знали, кого бить. Неужто служба подавила побратимов?

Перехватив взгляд Моисея, Васька неожиданно улыбнулся щербатым ртом:

— Пил я мадеру, да досталось спине и мундеру.

— Вот что, други, — сказал Еким. — Вместе так вместе. Пока не доберемся до государыни, службу нести исправно, делать дело крепко, чтобы ни один по глупости не сгинул. Пригодиться может каждый.

Моисей одобрительно кивнул, Тихон со вздохом проговорил, что, может, потом домой пустят. И Данила надеялся на то же.

— Дела у нас плохи, — ничего не скрывая, начал Моисей. — Без образцов никто, пожалуй, нам веры не даст.

— Приехала бы Марья, — горько пошутил Еким и осекся под взглядом Моисея. — Оставил я ей, — сказал он глухо, — фунтов десять горючего камня и раза в два больше золотой и серебряной руды. Надежней рук нету…

— Может, по санному пути обоз на Урал пойдет, — вспомнив совет Удинцева, перебил Моисей. На виске у него прыгала жилка.

— Обоз? — засмеялся Васька. — Лазарев небось по всем дорогам доглядчиков понаставил. — Он чуть было не смял в руках парик, но вовремя опомнился, отодвинул его подальше.

Воронин, казалось бы, не слушал, поигрывал луковицей, кидая ее с ладони на ладонь. Когда Васька умолк, Игнатий положил луковицу, поднялся, сказал, что через неделю дают ему отпуск, заслужил…

— Поедешь? — Голос Моисея сорвался.

— Привезу.

Васька кинулся было обнимать Воронина, но Моисей остановил, спросив, все ли решено с отпуском.

— Привезу, — повторил Воронин и, не прощаясь, вышел.

— И нам время, — сказал Ефим. — А тебе, Моисей, от нашего брата-солдата приказ: вернись в монастырь и жди. По Петербургу наверняка рыскают лазаревские соглядатаи.

— Может, помолишься в святом месте о деле нашем. — Кондратий поднял брови, посветлел. — Там к богу ближе.

Моисей развел руками:

— Не могу. Нагляделся на них.

— Ах ты, черт, придется тише воды, ниже травы жить! — руганулся Васька.

— Ты уж постарайся, Васенька. Только бы все вышло, только бы на Урал глянуть. — В голосе Тихона была лютая тоска.

Побратимы обнялись на прощание.

Когда Моисей добрался до лавры, было уже темно. Низкие мутные тучи заполнили небо, тонко поскуливал ветер. У калитки на камне сидел Удинцев. От него пахло вином, но говорил он твердо:

— Судьба тебе, Моисей, улыбнулась. Видно, таланный ты человек. Но без меня никуда боле не уходи, сын мой.

Полил холодный дождь, косыми струями ударил в захлопнувшуюся калитку.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Лазарев принимал в Ропшинском дворце тайных гостей. На дороги пал первый снег, и в покоях топили камины. Вытянув ноги к решетке, Лазарев слушал высокого господина, оживленно жестикулировавшего при каждом слове. Второй гость из темноты глядел на пылающие уголья, посасывал янтарный мундштук кальяна.

— Шах Мохаммед-ага не забудет ваших услуг, — говорил высокий, прижимая руку к груди. — Мы счастливы, что вы не забывайте родины отца своего…

— Короче, — сказал Лазарев, помешав щипцами золотые угла — Сколько будете платить и за что?

— Нам нужен чугун для пушек и ядер, — вынув изо рта мундштук, отрывисто пролаял второй.

— Персия готовит войну? — повернулся к нему Лазарев.

— Это угодно аллаху, — торопливо заговорил первый. — Грузия — исконные владения Персии. Петр Первый завязал дружбу с грузинскими князьями. Он был силен. Ныне Екатерина ослаблена войной с Турцией и шведами.

— Разумею. — Лазарев поджал ноги, завозился в кресле. — Чугун, отлитый в России, должен быть обращен против нее же. Вы это понимаете?

Он ушел в темноту, затих. Чуть слышно сопела вода в кальяне. Наконец заводчик спросил, а помнят ли его гости, какой опасности он подвергается. Они долго и горячо торговались.

У двери звякнул серебряный колоколец, Лазарев гневно сдвинул брови, шагами барса прошел к портьере, рывком откинул ее. Перепуганный насмерть слуга прошептал, что пожаловал сам князь Платон Зубов. Лазарев безнадежно развел руками, осмотрительные персы скрылись в другую дверь, и заводчик пошел навстречу государынину фавориту. Румяный от легкого морозца, в блестящем от золота и орденов мундире Платон Зубов показался Лазареву совсем юным.

— Милости прошу, князь. Польщен посещением.

— Развлеки, Иван Лазаревич. Государыня в гневе. Побила арапчонка, меня прогнала, как собаку. — В голубых глазах фаворита всплеснулась ненависть. — От нее дурно пахнет, — полушепотом сказал он, оглядываясь.

Лазарев спросил, что князь изволит пить, приготовился дернуть звонок, но Зубов перебил его:

— Да погоди ты!.. Напомнили государыне про бунтовщика Радищева, что сослан в Илимский острог…

— Коль ты приехал ко мне, князь, — беря его под руку, настаивал Лазарев, — то забудь о делах, будь гостем и развлекайся. Свежинка-то моя, наверное, слаще.

Игриво всхохотнув, Зубов одним глотком выпил вино. Лазарев подумал, что далеко этому воробью до Потемкина, опять любезно улыбнулся:

— Князь Платон, желаешь?..

Зубов опять захохотал:

— И где ты этих персиянок добыл, ума не приложу. Гибкие, как пантеры.

— Я все могу достать, чтобы угодить гостям. — Лазарев хлопнул в ладоши.

Появился гигантского росту негр в белой чалме, склонился до самого полу. Во рту его мелькнул обрубок языка. Зубов, еще хихикнув, последовал за негром. Заводчик успокоенно разглядывал перстни.

— Монах Александра Невского лавры просит принять по тайному и неотложному делу, — доложил невидимый голос.

— Какой еще монах? — Лазарев быстро зашагал по анфиладе комнат.

И в самом деле, неподалеку от двери на креслице сидел краснорожий гривастый поп, шипел толстым носом. В воздухе стоял спиртной и чесночный дух. Завидев Лазарева, поп вскочил, уменьшился в росте, закланялся: