"Эль Гуахиро" - шахматист

Когда они приблизились к погосту, густая тьма уже окутала все вокруг. Рамиро велел Рамону ждать у входа и наказал: если послышится шум или стрельба, пусть он спешит в конец, третьего ряда.

Не поспел Рамиро всего на несколько секунд. Или вспугнул? Когда же человек с легкостью спортсмена перемахнул через изгородь и вскочил на лошадь, Рамиро узнал Гуинче. Тот был один.

— «Каждое воскресенье», — пробормотал себе под нос Рамиро и подумал, что преследовать, даже окликнуть означало наверняка испортить все дело.

Рамиро Фернандес на следующий же день навестил падре Селестино. Сказал тому, что на кладбище Гуинче не застал, дал слово не проливать кровь, разве только защищая свою жизнь, и предупредил, что улетает в Гавану повидать семью, а вернется в субботу.

Падре напомнил Рамиро: лишь один бог еще знает, что Рамиро известен обычай Гуинче бывать по воскресным дням на могиле своего отца.

На самом же деле Рамиро вылетел в Баямо к майору Павону, где члены Комитета защиты революции селения Сарсаль вместе с оперативниками составили портрет-робот неизвестного в тех местах человека. Рамиро с трудом, но все же узнал по портрету контрреволюционера из Майами и вспомнил, что все обращались к нему по прозвищу Тостон.[91]

— Надо запросить наших людей в Майами, — предложил Рамиро майору. — Тостон в начале семидесятых работал официантом в баре на Седьмой авеню между Десятой и Одиннадцатой улицами, а затем продавцом в оружейном магазине на Восьмой улице Юго-Запада. Сомнений не может быть: он из группы Боша.

Решили немедленно установить негласное наблюдение за Тостоном, как только он еще раз появится в Сарсале, чтобы таким образом выйти на всю группу, фоторобот размножили и разослали во все отделения провинций Баямо и Сантьяго-де-Куба.

А в четверг группа вновь напомнила о себе. В горном селении Лас-Мерседес восьмидесятидвухлетней старушке показалось странным, что незнакомый мужчина закупает в лавке чересчур много черного хлеба и булок. Она из любопытства побрела за ним. Когда же человек вышел из селения и двинулся по дороге, ведущей в горы, старушка поспешила рассказать о своих подозрениях милисиано, дежурившему у гаража на окраине селения. Милисиано предупредил товарищей, оставил пост и последовал за неизвестным. Окликнул, но тот ускорил шаг, а затем побежал. Еще несколько секунд — и он бы скрылся за скалой, где в разные стороны уходили в горы сразу четыре тропы. Милисиано повторил свое требование и вскинул винтовку. Он хотел ранить беглеца, но пуля угодила тому в затылок. В мешке, который потом подняли со дна ущелья, кроме хлеба, ничего не было. В карманах убитого нашли деньги и складной нож, под рубахой — пистолет «ТТ». При тщательном осмотре тела под ногтем мизинца левой руки вместе с грязью и следами синтетического волокна, скорее всего из меха спального мешка, было обнаружено раздавленное яйцо бабочки огневки.

Из центра полковник Родригес сообщил, что радист группы диверсантов довольно часто и не в определенные сеансы, а в любое время, но из разных мест Сьерры-Маэстры, выходит в эфир. Короткие депеши, прочесть которые, к сожалению, не удавалось, еще раз подтверждали, что диверсанты, распространив яйца огневки, по-прежнему отсиживаются в горах и ждут новое задание. Две канонерки, чтобы задержать группу в случае ее бегства, круглосуточно курсируют в проливе Колумба между мысом Крус и Сантьяго-де-Куба.

Рамиро едва дождался воскресенья. В пятницу с утра он уже был вместе с Павоном в Пилоне. Порознь они осмотрели место, где находилась могила отца Гуинче. Она была полностью скрыта от постороннего взгляда, тем более ночью. Начальник местного отделения предложил установить микрофон у могилы, чтобы майор и оперативники на расстоянии знали, как развиваются события. Однако Рамиро воспротивился, и майор Павон с ним согласился, Микрофон в таком тонком деле мог бы только помешать. Решили поместить его в двадцати шагах от могилы основателя Пилона.

Аллея просматривалась с холма, возвышавшегося метрах в трехстах от ворот кладбища. Там обоснуется Павон с рацией и ночным биноклем. Тропа, по которой Гуинче может уйти в горы, на ближних и дальних подступах будет тщательно блокирована. Бойцы тогда выдвинутся из укрытия наперехват и станут действовать только по радиоприказу майора Павона.

Если Рамиро появится на аллее с зажженной сигаретой, то следует подождать, что он скажет, остановившись у могилы основателя Пилона. Отсутствие сигареты будет означать, что Гуинче необходимо брать силой.

Ближе к вечеру Рамиро зашел к падре Селестино, передал ему привет от Педро Родригеса, новые журналы, свежие столичные газеты и коробку шоколадных конфет. Некогда падре любил закусывать ими яичный ликер на роме. В поведении священника не было ничего подозрительного. Рамиро сказал, что попытается увидеть Гуинче, и ушел.

Церковь и ее связь с внешним миром, включат телефонную, контролировались, и, когда Рамиро приблизился к воротам кладбища, мимо проехал на велосипеде парень в красной рубахе — это означало, что падре Селестино за последнюю четверть часа не предпринимал никаких действий.

На одном из столбов, некогда державших чугунные створки ворот, висел щит рекламы: «Самый сочный! Кубинский грейпфрут содержит мало калорий, зато богат витамином С. В силу благоприятных климатических условий страны половину веса кубинского грейпфрута составляет сок. Экспортер Кубафрутас».

«Кого угораздило вывесить здесь, в Пилоне, да еще на воротах кладбища, никому не нужную, хотя и красивую рекламу?» — подумал Рамиро и решительно вошел.

Солнце касалось своим быстро темневшим краем острых горных вершин.

Гуинче появился неслышно, как тень. Положил у подножия креста белые цветы марипосы с желтыми усиками, словно у бабочки, перекрестился, обошел могилу и встал так, как если бы отец лежал на постели и Гуинче видел бы его лицо. Скрестил руки на груди и замер.

Послышался шорох, его рука метнулась к поясу, но незнакомый властный голос опередил:

— Спокойно, Гуинче! — Рамиро приставил дуло пистолета под лопатку Гуинче. — Достань, что хотел, но не дури! Достань! Вот так! Теперь швырни в сторону. Ну!

Гуинче подчинился лишь после того, как Рамиро сильнее надавил дулом в спину. Браунинг глухо стукнулся о землю. Рамиро сделал два шага назад, опустил оружие.

— Обернись, Гуинче!

Не сразу Гуинче повернулся, а когда стал спиной к могиле отца, часто заморгал. Голос не повиновался.

— «Гуахиро»! Ты? — выдавил с трудом.

— Я!

— Что происходит? Откуда ты?

— Не из могилы, ясно. Знаю, что тебе плохо, чуешь конец. Вот и пришел. — Рамиро передвинул собачку предохранителя на своем пистолете и бросил его. Он упал на траву в метре от браунинга Гуинче.

— Эй! Что происходит? — Голос Гуинче стал прежним. — Ты что, мне друг?

— Пока нет! Однако могу стать. Гуинче понимал, что это не сон, но поверить в реальность происходящего тоже не мог.

— Чего ты вдруг оказался здесь? — Рамиро тянул время.

— Отец у меня тут лежит. А я его не знал.

— Бывает. Кровь зовет?

— Всю жизнь ничего дороже памяти о нем у меня не было. А положили здесь, когда я еще на свет не появился.

— Как это?

Гуинче начал рассказывать с жаром, словно давно хотел выговориться, а возможно, и потому, что сознательно удалял миг роковой, скорее всего смертельной развязки.

И перед глазами Рамиро Фернандеса рисовалась живая картина.

…Глубокая темная ночь окутала все вокруг. Лишь издали доносился монотонный гул сентраля «Капе-Крус». Во дворе небольшого домика, там, где к небу устремляло свою пышную крону манильское манго, притаился отец Гуинче. В просторном кармане рабочей спецовки, набитом пучками пакли, лежала смятая записка, найденная случайно час назад на столе в управлении завода. То было письмо управляющего к его жене. Последняя фраза жгла сердце. «Этой ночью твой муж дежурит. Как пробьет двенадцать, обязательно буду!»

91

Тостон — на востоке Кубы так называют ломтик банана, зажаренного в масле (исп.).