Идет розыск

У того от усталости слипались глаза.

— Всюду ждут, — ответил он.

— Думаю, все же появится, — убежденно сказал Цветков. — Просто что-то случилось.

…А случилось самое простое и в то же время неожиданное. Не успел Глинский выбраться на машине из дачного поселка, как внезапно мотор заглох. Никакие попытки снова его завести не помогли. Видимо, засорился карбюратор. Сам Глинский, а тем более Коменков в этих делах ничего не понимали, и помощи искать было негде, все дачи вокруг оказались пустыми. В конце концов машину пришлось руками затолкать куда-то в кусты, а самим пешеходной дорожкой отправиться к станции.

В Москве решено было неприятное происшествие сгладить приятным обедом в ресторане с соответствующей выпивкой, конечно. После чего развеселившийся Коменков потащил всех к какому-то приятелю.

— А у меня деловой разговор с Раечкой, — упрямо, хотя и не очень твердо объявил Глинский. — Ей-богу, деловой. Правда, Раечка?

— Нет вопроса! — весело откликнулся Коменков. — Генка вернется только в семь, после работы. Ключи тут, — он похлопал себя по карману и лукаво подмигнул. — А у меня есть тоже деловой разговор, только в другом месте. Так что на время расстаемся, и все дела. Принято?

Вечером веселье продолжалось уже на квартире некоего Гены. А затем последней электричкой Раю отправили домой. Приятели распрощались, и сильно подвыпивший Глинский, подхватив такси, направился к себе, по дороге пытаясь сообразить, как ему завтра притащить в Москву свою собственную «тачку».

Однако в подъезде дома его размышления были не очень вежливо прерваны. Глинский попытался было сопротивляться. В результате слегка помятый он очутился уже совсем в другой машине и был доставлен на Петровку.

А утром злой, невыспавшийся, но вполне протрезвевший Глинский предстал перед Лосевым.

— Так, так, — насмешливо сказал Виталий. — Что-то неважный у вас вид, Глинский. Плохо спалось после всех попоек?

— Не ваше дело, — со злостью отрезал Глинский. — На каком основании меня задержали, извольте сообщить.

— Вас арестовали, а не задержали. На основании санкции прокурора.

— А я ничего не совершил. Это произвол, понятно вам?

— Вот и разберемся.

— Что ж, — Глинский поудобнее расположился на стуле, — надеюсь, разберемся мы с вами быстро. А вам вопрос задать можно?

Теперь уже усмехнулся Лосев.

— Что ж, в порядке исключения, задавайте.

— Кто, интересно, вам на меня пожаловался, кто оклеветать посмел? Уж не Леночка ли некая, а?

— Кто такая? — сдержанно осведомился Лосев.

— Знакомая. Да нет… Вы ж меня по адресу взяли. А она… И вообще такие сведения вы обязаны скрывать. Я не подумал. Извините за наивный вопрос.

Глинский постепенно осваивался с обстановкой и все больше наглел. Черные глаза его зло поблескивали, на сухом, крепком лице появилась и уже не сходила ироническая усмешка.

— Так что спрашивайте, спрашивайте, — снисходительно разрешил он. — По мере сил буду отвечать.

— Что ж, попробуем, — согласился Лосев. — И для начала очертим круг ваших знакомых. Даже два круга. Вот первый. Маргариту Евсеевну знаете?

— Ну, допустим, знаю. Что из этого?

— Веру тоже знаете, Хрисанову?

— Знаю.

— А Раю?

— Вы что, — насмешливо поинтересовался Глинский, — по моим амурным делам специализируетесь? С кем, значит, спал, да? А я, знаете, джентльмен и на такие вопросы…

— Какой вы джентльмен, я знаю, — невольно сорвавшись, угрожающе сказал Лосев и, досадуя на себя, уже ровным тоном переспросил. — Так Раю знаете?

Глинский бросил на него настороженный взгляд.

— Знаю, — коротко ответил он.

— Пока все, — заключил Лосев. — По первому кругу знакомств. Теперь второй круг. Шанина Диму знаете?

— Представьте себе, знаю, — с вызовом ответил Глинский.

— Бобрикова?

— Тоже знаю.

— Нину Сергеевну?

— Знаю.

С каждым новым именем настроение Глинского все больше портилось. Он начинал злиться и трусить тоже.

Лосев делал вид, что ничего не замечает, и все так же спокойно и ровно продолжал спрашивать.

— А Льва Константиновича знаете?

— Знаю… — в голосе Глинского впервые мелькнула неуверенность.

— Виктора Коменкова?

— Ну, и этого знаю. Что из того?

— А вы не догадываетесь?

— Даже не собираюсь догадываться. И вообще… — Глинский начинал нервничать. — Бросьте ваши дурацкие вопросы. Я вам могу еще сотню знакомых назвать.

— Не надо. Пока хватит, — возразил Лосев. — Это, ведь, не только круг ваших знакомых, но и круг известных нам дел, точнее, преступлений. И вы все прекрасно уловили, не притворяйтесь.

— Вы мне лучше загадки не загадывайте, — угрожающе произнес Глинский. — А то я вообще больше слова не скажу, увидите.

— Ладно, — покладисто, даже охотно согласился Лосев. — Не буду загадывать загадок, — и, неожиданно вынув из папки изготовленную Глинским доверенность, резко спросил: — Вы писали?

Глинский бросил взгляд на бланк, секунду помедлил, потом нахально посмотрел Виталию в глаза и с вызовом сказал:

— Ну, я.

Лосев вынул вторую доверенность.

— А эту?

— Ого! Какая коллекция! Ну, и эту писал.

— Такое признание делает вам честь, Глинский, — усмехнулся Виталий. — Выходит, сообразили, что отпираться бесполезно?

— Что я сообразил, вас не касается.

— Ладно. Так кто же вам платил за эту работу?

— Никто. Так, знаете, баловался, — насмешливо ответил Глинский.

— Ну, побаловались и кому отдали?

— Выбросил. И кто-то, видимо, подобрал.

— Так. Значит, на вопросы отвечать не желаете?

— А вы это только что сообразили?

— А вы сообразили, почему прокурор дал санкцию на ваш арест?

Это был для Лосева тот редчайший случай, когда человек оказался до такой степени враждебен и ненавистен ему, даже как-то внутренне неприемлем что ли, что контакт с ним никак не возникал, просто не мог возникнуть.

И Виталий сам начинал нервничать. Между тем, задача допроса была очень сложной. Чтобы дело двинулось дальше, требовалось не только изобличить Глинского и заставить признаться во всем, но добиться от него новых сведений, самых опасных для Глинского и поэтому тщательно им оберегаемых. А для таких признаний следовало заставить его прежде всего задуматься и еще — разбудить страх за собственную шкуру. И Виталий попытался взять себя в руки.

— Я почему-то надеялся, Глинский, что вы поведете себя умнее. Неужели не поняли, что я не случайно очертил два круга ваших знакомств?

— А вот не понял, представьте себе.

— Ну, что ж делать. Тогда на время отложим эту тему. Скажите, Глинский, почему вы работаете вахтером?

— К вашему сведению, у нас любой труд почетен.

— А какое у вас образование?

— Вас не касается. Впрочем… ну, кончил педагогический. Так сказать, учитель.

— Почему же стали вахтером, интересно?

— Вам в самом деле интересно? — насмешливо полюбопытствовал Глинский.

— В самом деле, — вполне искренне ответил Виталий.

Глинский, видимо, его искренность уловил, и это ему польстило. Ведь в данном случае интерес проявлялся к нему самому, а не к его поступкам, как до сих пор. А собой Глинский всегда необычайно, высокомерно гордился и ставил себя куда выше остальных людей.

— Почему вахтером? — снисходительно переспросил он. — Пожелал. Больше, знаете, свободного времени… для самообразования. И вообще, — он пожал плечами, — карьеру делать не хочу, строить там что-то — тоже не хочу. Не по мне это, товарищ…

— Гражданин.

— Да. Кстати, не знаю вашей фамилии. Какое-то у нас с вами одностороннее знакомство, я бы сказал. Это стесняет.

— Вот это верно, — согласился Виталий. — Извините, — и представился. — Инспектор уголовного розыска, старший лейтенант Лосев.

— Очень рад, — иронически поклонился Глинский. — Так вот, старший лейтенант, каждый живет, как умеет, как устроен. У меня другие радости в жизни. Вот, например, женщины. Это прекрасно!