Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 118

На кухне Андрей Т. прежде всего обследовал пространство справа от холодильника. Собственно, в прежние беззаботные времена никакого пространства там не было и быть не могло — стена там была, а не пространство. Однако сейчас стены там не оказалось. Оказалась там темная дверца… то есть даже не дверца, не было там дверцы, а — дыра, четырехугольная, беспросветно черная, размером с холодильник, и несло оттуда ледяной сыростью.

Эта дыра показалась Андрею Т. настолько непривлекательной, что ноги его сами собою прекратили движение свое и обнаружили тенденцию прирасти к полу. Представилось, что в этой ледяной дыре грязно, слякотно, мерзко, липко и тесно. Представились: ржавые крючья, ввинченные в стены и норовящие угодить в глаз. Представились: скользкие выщербленные ступени, уводящие куда-то в подземелье и вдруг обрывающиеся поганой ямой. И еще представились: какие-то серые, мохнатые, кругом в сосульках и с большими глазами, отсвечивающими красным…

Вообще-то Андрей Т. никогда не считал себя трусом в унизительном смысле этого слова. Просто он порой ратовал за разумную осторожность, И вот сейчас у него совсем было возникло ощущение, что пора, пожалуй, считать час действия своевременно оконченным и объявить, пожалуй, час размышлений и теоретических обоснований.

Первое, увиденное Андреем Т. в туннеле (коридор, где пахло канцелярией и по стенам были развешены многочисленные и весьма странные объявления), в черновике перенесено на позже (после испытания водой — бассейном), а вместо него описывалось следующее: „Во-первых, ледяная тьма тут же исчезла, сменившись хотя и тусклым, но все-таки светом. Во-вторых, в свете этом не обнаружилось ни слякоти, ни тем более каких-либо крючьев. Был тоннель с кирпичными стенами, низкий (идти пришлось на полусогнутых), сыроватый, но вполне опрятный и тихий. Непонятно было, правда, откуда идет этот свет, оранжевый, как у самых новейших уличных фонарей, и непонятно было, куда ведет тоннель…“

Далее следуют размышления о том, как тоннель этот может быть расположен в стене, выходящей на улицу, а затем идет первое испытание (водой), но описано оно по-другому:

Впрочем у Андрея не оказалось времени, чтобы как следует обдумать и разрешить возникшие вопросы. Тоннель вдруг расширился и — одновременно — стал выше, теперь это был уже не тоннель, а скорее некий зал. Оранжевый свет побелел и сделался гораздо ярче, исчезла подозрительная дымка, скрывавшая до сих пор все, что было впереди, и стало видно, что зал, в который попал Андрей Т., огромен, выложен кругом белым кафелем и что все это напоминает обыкновенный плавательный бассейн. Да, это был обыкновенный плавательный бассейн, шириною метров в десять, а длиною — все пятьдесят. Только в нем не было воды.

Нельзя сказать, чтобы Андрей Т. никогда в жизни не видел плавательных бассейнов. Он их видывал, а в одном из них даже пытался сдавать нормы на ГТО-отличник и яростно их сдавал до тех пор, пока его не вытащили уже с самого дна и не откачали, пользуясь новейшими достижениями медицины. Это малоприятное событие отнюдь не забылось, и Андрей Т. прежде всего попытался раскинувшийся перед ним бассейн обойти стороной. Ему очень не понравилось, что на чистом сухом кафеле дна были там и сям разбросаны какие-то заскорузлые тряпки. Непонятно было, что это за тряпки, но угадывались в них: шерстяные вязаные носки, что-то вроде старой футболки (с номером), брюки, продранные на коленках, и даже, кажется, дубленый полушубок, вывернутый наизнанку.

Далее следует путешествие по бассейну, заполняющемуся водой и паром. В окончательном варианте пар только упоминается, а в черновике о нем подробнее: „Откуда пар? — повторял он про себя, как будто это имело хоть малейшее значение. Откуда здесь взялся пар? Ведь вода не горячая, так почему же пар? Такие вот бессодержательные и бесполезные мысли скакали у него в голове, как воробьи по веткам…“

Встретившийся Андрею на другой стороне бассейна „дядечка“ в окончательном варианте: „Был этот дядя в комбинезоне с лямками на голое загорелое тело, отличался изрядным ростом и чем-то очень напоминал соседа по лестничной площадке…“ В черновике же: „Этот дядечка был совсем маленького роста, очень загорелый и ладный, и чем-то он напоминал учителя физкультуры…“ Хотя прозвище его было таким же — Конь Кобылыч. Во время длительных нравоучений его, когда Андрей Т. обсыхает и пьет чай, в черновике опять идет перебивка, которой нет в окончательном варианте:

Андрей Т. уже и не пытался вставить словечко. Он уныло погрузил нос в чашку с чаем, хлебал, кусал и жевал калач, но уже не чувствовал ни вкуса, ни удовольствия. Видимо, все взрослые таковы. Может быть, они и умны, по-своему, но простейших вещей понять не умеют. Совершенно как старший брат-студент: интегралы, дифференциалы, потенциалы, вариационное исчисление, а дашь ему задачку про трудодни, он ее без иксов-игреков решить не может, пыхтит только от злости… И все время говорят. Обожают говорить, и так, что возразить вроде бы невозможно, а все — не то. Не про то. А возразить нечего. Возразишь — говорят: не хами. Еще раз возразишь, уже по-другому, вежливо — начинаются вытекающие последствия.

Надобно было срочно менять тему беседы, и воспользовавшись тем, что Конь Кобылыч приостановился ненадолго, чтобы перевести дух и подлить кипятку в заварочный чайник, Андрей Т. ворвался в образовавшуюся паузу:

— А вы не знаете случайно, что тут вообще такое?

— Где? — спросил Конь Кобылыч, и темное лицо его стало еще темнее.

— Да вот тут. Везде. Тоннель какой-то, бассейн…

Конь Кобылыч посмотрел на Андрея сумрачно и вдруг шмыгнул носом.

— Не уполномочен, — сказал он. — Не мое это дело. Мое дело маленькое: доставать со дна разных-всяких, которые утопли от глупости. Достанешь его, откачаешь, просушишь и — домой, к мамочке.

— И много таких… которые?..

— Много ли, мало, а работы хватает. Телевизор посмотреть некогда, не говоря уж о том, чтобы театр посетить.

— Что же, они все плавать не умеют, что ли?

— Кто умеет, кто не умеет, а просушить всех надо, и объяснить надо каждому что к чему, а они — бестолковые. Говоришь, говоришь, а им — как горох об стену.

— Почему?

— Не знаю. Раньше, я понимаю, были в основном неграмотные, а теперь кого ни возьмешь, четыре класса уж точно окончил, а многие даже и все восемь. Казалось бы: образованные люди, должны разбираться что к чему. Нет, не разбираются…

— И все они идут Генку спасать?

— У каждого свой Генка, — сказал Конь Кобылыч совсем уже угрюмо. — Каждый по-своему с ума сходит, и каждого приходится обратно в ум вгонять… — Он оборвал и махнул рукой. — Эх-ма, да не об них речь. Вы-то как? Пообсохли? Самочувствие как? Нормальное?

— Нормальное, — сказал Андрей.

Он почувствовал, что беседа идет к концу, и это обстоятельство его почему-то обрадовало. Хотя Конь Кобылыч и говорил вроде бы вещи обыкновенные и казался добрым дядькой, но было в нем что-то такое неприятное. Есть такие люди, которым сказать нечего и именно поэтому они очень много и веско говорят. И еще есть такое раздражающее понятие: „практичность“. Оно вызывало в воображении некое неопределенное лицо с поджатыми губами и глазами, лишенными выражения. Конь Кобылыч был несомненно как-то связан с этим понятием, хотя губы у него были как губы, а глаза — скорее даже грустные и совсем незлые.

Андрей Т. принялся одеваться. Он очень спешил, ему хотелось поскорее отсюда уйти, и он только мельком удивился, откуда взялись эти роскошные джинсы „суперрайфл“, и какая-то попсовая рубашечка, изукрашенная иностранными надписями на непонятном языке, и уж вовсе невообразимые ботинки-сапоги все на молниях и почему-то с карманами.

— Вот и хорошо, — приговаривал между тем Конь Кобылыч, оказывая посильную, но непрошенную помощь в натягивании, застегивании, защелкивании и одергивании. — Вот и ладненько… И домой… К мамочке…

Приближался очень неприятный момент объяснения и расставления точек над „и“.