Страница 89 из 119
Поэты «третьей волны» эмиграции
Поэты этого поколения – созвездие ярких индивидуальностей: Иосиф Бродский, Дмитрий Бобышев, Александр Галич, Бахыт Кенжеев, Наум Коржавин, Лев Лосев, Ирина Ратушинская и др. Несмотря на разность художнических устремлений, всех их объединяет одно – принадлежность к народу, создавшему великую культуру.
В лирике Наума Моисеевича Коржавина (р. 1925), одного из старших поэтов «третьей волны», выехавшего на Запад в 1973 г., философско-публицистические размышления воплощаются в лаконичных формах прямой, автологической речи. Важнейшим качеством его поэзии всегда были социально-духовная насыщенность, взаимодействие гражданственности и лиризма. В поздних стихах поэта нарастает ощущение тревоги («Оторопь» (1987)), предчувствия беды, запаха «новой крови», опасного движения мира в пропасть, к бездне («Наше время», «Вагон», Ньюс» и др.).
Чувство смятения, горечи пронизывают и произведения Юрия Михайловича Кублановского (р. 1947), стихи которого отличаются верностью традициям русского стихосложения, большим чувством меры, никогда не эксцентричной, всегда оправданной по сущности метафоричностью. Другие неотъемлемые качества его лирики – глубинная сродненность с историей, насыщенность чувства. Нельзя оставить без внимания и достойную биографию поэта: после многих лет политических преследований он в 1982 г. был вынужден выехать в эмиграцию, где, наряду с европейскими впечатлениями, продолжал разработку русских тем. Затем первый изо всех эмигрантов бесповоротно, не в туристскую поездку, вернулся в Россию (в 1990 г.) и здесь отдал все свое внимание бедствиям нынешнего времени, особенно в своей родной Ярославщине.
На творчество Ирины Борисовны Ратушинской (р. 1954) оказал влияние тяжелый жизненный опыт тюремных мытарств, уготованных ей за правозащитную деятельность. Ратушинская приняла поэзию не как игру, а как «исповедь, проповедь, самое бытие» (Ю. М. Кублановский). Душевная щедрость поэта, богатство внутреннего мира позволили даже сквозь тюремную решетку и колючую проволоку увидеть прекрасное («Есть праздник любования луной…»). Вечная тема природы, ее хрупкой красоты раскрывается в острых драматических контрастах. Для поэта Родина – страдалица и святая. Стихи И. Ратушинской дышат действенной гражданственностью, готовностью идти до конца дорогой испытаний.
«Ниоткуда с любовью» (И. А. Бродский)
Космизм мироощущения
Выдающийся, всемирно известный поэт, лауреат Нобелевской и других престижных премий Иосиф Александрович Бродский (1940-1996)
Излюбленные темы Бродского – время, пространство, Бог, жизнь, смерть, поэзия, изгнание, одиночество. Исследователи отмечают трагедийность мироощущения поэта, «апофеоз одиночества» в его лирике.
В своем взгляде на личность Бродский сближается с мнениями и положениями философов-экзистенциалистов – Камю, Сартра, Бердяева, Кьеркегора и Хайдеггера. При этом они подчеркивают то, что человек, только полностью отказавшись от общества, найдет сам себя и сможет реализовать заложенные природой уникальные способности. Однако, чтобы выйти на свой личностный путь самоутверждения в мире, человек должен отказаться и от личных представлений о самом себе, которые сложились также под влиянием социальной среды. Как преодоление из обреченности возникает у Бродского тема языка, слова, речи. Поэт, в его понимании, – это инструмент языка. А язык важнее Бога, важнее природы.
Несомненна особая роль античности в философско-поэтическом мировидении Бродского. Поэт считал, что эллино-римское мироощущение было более достоверным и убедительным, чем «навязанное культурной традицией христианское мироощущение» («Орфей и Артемида» (1964), «Дидона и Эней» (1969), «Одиссей Телемаку» (1972), «Развивая Платона» (1976)). Бродский пристально исследует и мотивы Ветхого и Нового заветов («Исаак и Авраам» (1963), «Сретенье» (1972), «Бегство в Египет» (1988) и др.). С 1961-го по 1991 г. поэт написал более 10 рождественских стихотворений. В начале 1990-х были созданы такие шедевры, как «Рождественская звезда», «Колыбельная», «Что нужно для чуда?».
В «Рождественской звезде» (1987) Бродский дал свою философско-поэтическую интерпретацию библейских мотивов. Он излагает сюжет более конспективно, несколько декоративно. Условно-легендарное поэтически конкретизируется, обрастает зримыми, осязаемыми предметными деталями («желтый пар из воловьих ноздрей», «втащенные» в пещеру подарки волхвов) и в то же время одухотворяется. Ключевым становится образ звезды. Взгляды младенца (Сына Человеческого) и звезды (Бога-Отца) скрещиваются, а на их пересечении чувствуется пристальный взгляд матери.
Излюбленный жанр поэта – путевые заметки («Роттердамский дневник» (1973), «Темза и Челси» (1974), «Мексиканский дивертисмент» (1975) и др.). В 1995 г. вышел сборник «Пересеченная местность», в котором собраны сорок произведений «жанра путешествий». Каждое стихотворение сопровождается подробным комментарием автора. Так создается «с одной стороны, пейзаж, с другой – автопортрет».
Среди произведений Бродского, посвященных поэтам («На смерть Роберта Фроста», «Большая элегия Джону Донну», «На смерть Т. С. Элиота», «У памятника А. С. Пушкину в Одессе» и др.), особое место занимают 12 стихотворений с посвящениями А. А. Ахматовой и эпиграфами из ее стихов. Этот ряд, начатый еще при жизни Ахматовой, был завершен проникновенным и редкостным по художественному совершенству обращением «На столетие Анны Ахматовой» (1989). Это произведение отмечено космизмом мироощущения, классической простотой формы. В нем раскрываются поразительно гармоничная художественная концепция бытия и творчества, образ поэта в мире:
Наблюдатель и мыслитель
В своих поздних стихах Бродский предстает прежде всего как наблюдатель и мыслитель. Почти полностью исчезает мотив физического движения героя в пространстве. Ритм замедляется. Сам герой неподвижен, движутся его взгляд, его мысль: «Взгляд оставляет на вещи след» («Это – ряд наблюдений…»).
Иосиф Бродский открыл новую поэтическую традицию, соединив уроки нескольких поэтических школ и направлений в своей поэзии. Новаторство Бродского проявилось не только в особом видении мира, но и в принципах построения метафоры, которая чаще всего строится на зрительном сходстве: солнце на рассвете изображено как горячий уголь, тлеющий в серой золе неба («Эклога 4-я (зимняя)»). Но за живописным образом скрывается глубокая смысловая подсветка, мир обретает непостижимую глубину. Среди пурги появляются первые дуновения тепла: тепло тела; пламя загорается как страстное желание идеала; полыхающие сны.
Нетрадиционность метафор и сравнений Бродского проявляется и в том, что чувственно ощутимое уподобляется тому, что органам чувств недоступно.
Колыбельная трескового мыса[141]
В творчестве Бродского многое покажется странным, если следовать стереотипам читательского восприятия. Если строки воспринимать буквально, то получится полный абсурд: «Годы жизни повсюду важней, чем воды», «воды, рельсы. все эти вещи почти мгновенны» и др. Но в стихотворении речь идет о способах самоубийства. Слова «воды» и «рельсы» заменяют длинные фразы: «те мгновения, когда человек тонет», и «те мгновения, когда человек умирает под колесами поезда». Бродский сокращает фразу до одного слова, опуская логические связки. Читатель должен восстанавливать их сам.
140
Цит. по: Зайцев В. А. Русская поэзия XX века. – М., 2001. – С. 223.
141
Бродский И. А. Колыбельная трескового мыса // http://alexey-lao.narod.ru/ quote/brodskiy1.html.