Страница 109 из 119
«Тихая моя родина…» (Н. М. Рубцов)
Поэтическое наследство Николая Михайловича Рубцова (1936-1971) невелико. Оно умещается в одном томе, хотя очевидно, что в него вошло не все написанное. Часть рукописей оказалась безвозвратно утраченной во время скитаний поэта.
Его детство прошло, как писал он в своей автобиографии, в «различных детдомах Вологодской области». Рано лишившись родителей, будущий поэт со всей остротой ощутил горечь сиротства, скитаний, бездомности. Думается, что эти чувства во многом определили и жизнеощущение Рубцова, и его поэтическое кредо.
Первые публикации поэта приходятся на вторую половину 1950-х гг. Его ранние стихи, несмотря на несомненный поиск задушевной интонации, несут следы казенной риторики. Тем дороже встретить среди них подлинно рубцовские лирические произведения: «Деревенские ночи», «Первый снег», «Березы», которые захватывают непосредственностью, пронзительной искренностью чувства. К широкому читателю Рубцов пришел в средине 1960-х гг. В это время одна за другой выходят его книги «Лирика» (1965), «Звезда полей» (1967), «Душа хранит» (1969), «Сосен шум» (1970). Последняя книга поэта «Зеленые цветы» вышла уже после его трагической кончины, когда 19 января 1971 г. во время разыгравшейся бурной ссоры он был убит женщиной, с которой собирался связать свою судьбу.
Определяющей чертой поэтического мира поэта является стихия: стихия воды, света, ветра, всепроникающая стихия музыки, стихия странствий («одинокая странствий звезда»). Но сердцевину этого мира составляет образ Руси. Ощущение высоты, простора пронизывает «Видения на холме» (1962):
Поэт остро чувствует душевное родство с людскими судьбами, разделяя общее чувство неблагополучия, сиротства – результата всенародных бедствий, гибели близких, распада родственных связей («Как много желтых снимков на Руси»). Вопреки самокритичному признанию поэта: «Мой стиль, увы, несовершенный», – стилевая палитра Рубцова богата, многообразна. В ней естественно сочетаются импрессионистическая зыбкость красок, рисующих переходные состояния природы, времени суток, и отчетливая экспрессивность письма, когда речь идет о грозных явлениях («Во время грозы»). Важнейшими качествами истинной поэзии сам Рубцов считал «лиризм, естественность, звучность». Стихи поэта рождались с естественной необходимостью, в них нет ничего искусственного, придуманного, рассчитанного на эффект, в его стихах как будто застыла тишина, «подобная тишине глубокой чистой реки, в которой отражается окрестный мир» (А. К. Передреев).
«Противостояние застою»
«Инфляция поэтического слова» в 1970-е гг., «перепроизводство» бравурной стихотворной продукции, воспевающей стройки пятилетки и успехи социалистической экономики, – все эти кризисные явления не должны заслонять значительные произведения, появившиеся в эти годы, и, конечно, их создателей. Истинная поэзия продолжала жить, не укладываясь ни в какие строгие классификационные рамки.
На рубеже 1970-1980-х гг. особенно ярко обозначились различные формы противостояния «застою». Это не только создание неподцензурных изданий (альманах «Метрополь» (1979) и др.), различных неформальных творческих объединений (одним из наиболее значительных является авторская песня), но и стремление творить, не подчиняясь социальному заказу, раскрывать подлинную историческую правду. Большинство выдающихся произведений оказалось неудобным для официальной идеологии. Они были исключены из литературного процесса, составив обширный пласт «потаенной» литературы.
Ряд видных поэтов (И. А. Бродский, А. А. Галич, Н. М. Коржавин и др.) вообще были вынуждены эмигрировать. Их имена были на длительное время преданы забвению. Защита своих художественных принципов, не совпадающих с догмами социалистического реализма, отстаивание творческой свободы оборачивались гонениями и репрессиями, подавлением инакомыслия. Поэты представали перед судом (процесс над Н. Е. Горбаневской и В. Н. Делоне, осужденными за участие в демонстрации против вторжения советских войск в Чехословакию в 1969 г.), оказывались в психиатрических лечебницах (В. П. Соколов), за решеткой (И. Б. Ратушинская, обвиненная в антисоветской агитации и распространении стихов поэта Серебряного века М. А. Волошина).
В 1970-е гг. противостояние официозу выразилось и в рок-поэзии (Виктор Цой, Илья Кормильцев, Борис Гребенщиков, Александр Башлачев, Константин Кинчев, Юрий Шевчук, Андрей Макаревич).
Диалог с классикой
«Земное чудо» (А. А. Тарковский)
В поэтическом процессе 1970-80-х гг. особую остроту приобретает проблема традиций и новаторства, творческого освоения художественного опыта российской поэтической классики. В этот период выходят такие значительные книги, как «Гиперболы» (1972) Л. М. Мартынова, «Из лирики этих лет» (1972) А. Т. Твардовского, «Зимний день» (1980) А. А. Тарковского.
Жизнь Арсения Александровича Тарковского охватила чуть ли не весь XX в. Поэт родился в начале столетия, в 1907 г., в отсветах первой русской революции, а умер в 1989 г., в разгар перестройки. Первая книга Тарковского, пережившего страшный удар в 1946 г. (уже набранная книга стихов была отправлена под нож), «Перед снегом» смогла появиться на свет лишь в 1962 г., когда поэту исполнилось 55 лет. Спустя четыре года он выпустил сборник «Земле земное», еще через три года появился «Вестник».
Один из последних сборников был назван поэтом «Зимний день». Но зима – это не только пейзажные картины, это и символ умирания (зимний лес в «смертном сраме» и «на смерть готов», «снежный застой» и «лебяжья смертная мука», «снег лежит у тебя на могиле», «снежная балтийская пустыня»), и воплощение «снежного, полного веселости мира», зимнего простора и малинового снега, снежной шири и синевы, и образ старости.
Таким образом, в названии сборника возникает смысловой пласт «романа судьбы», времени подведения жизненных итогов. При этом временной отсчет ведется не с детства и юности поэта, а с исторического опыта, отложившегося в его личности, а вехи собственной биографии осознаются в свете истории и мифологии.
«Зимний день» начинается философским сонетом «И это снилось мне, и это снится мне…», в котором поэт преклоняется перед чудом жизни, а заканчивается патетической «Одой», воспевающей вдохновение, что дарит родство с Вселенной. Через всю книгу проходят события далекого и близкого прошлого, тени великих предшественников от Феофана Грека до А. С. Пушкина, библейских предков от Адама до апостолов, друзей и родных.
В книгу входит поэтический цикл «Пушкинские эпиграфы», включающий четыре стихотворения, написанные в 1976 г. Они объединены эпиграфами из разных произведений А. С. Пушкина и являются размышлениями лирического героя-поэта о человеческой жизни и творчестве как едином целом. Поэт обращается к Пушкину:
Разобрал головоломку,
Не могу ее сложить.
Подскажи хоть ты потомку,
Как на свете надо жить…[153]
В стихах возникает образ болота, способного поглотить героя. Потеря ориентации во времени намечена образом «чужого поколения», «хмель» которого «и тревожит, и влечет». Отторженность лирического героя Тарковского от героя Пушкина воспринимается поэтом XX в. как отторженность от цельного в своем единстве времени и пространства вечного мира высшего бытия.
Диалог с Пушкиным осуществляется Тарковским при помощи введения в текст различных пушкинских мотивов. Так, эпиграф, выбранный Тарковским из пушкинского стихотворения «К***» («Я помню чудное мгновенье…» (1825)) для второго стихотворения, вводит в цикл мотив преображения, прояснения души, сопряженный у Пушкина с образом женской красоты. Но в тексте Тарковского мотив преображения получает иную интерпретацию: это освобождение души через пробуждение творческого начала, «вдохновения». Эпиграф из «Стихов, сочиненных ночью во время бессонницы» (1830) вводит в третье стихотворение цикла мотив сомнения, столь характерный для лирики Пушкина рубежа 1820-30-х гг.
152
Рубцов Н. М. Стихотворения. – М., 2006. – С. 44.
153
Тарковский А. А. Зимний день. – М., 1980. – С. 54.