Страница 106 из 119
Особенно ярко сакрализация природы проявляется в рассказе «Дерево детства», в котором важнейшим символом становится ореховое дерево, превращающееся в метафору народной жизни, ее непреходящих ценностей: «Иногда я думаю, что дерево не просто благородный замысел природы, но замысел, призванный намекать нам на желательную форму нашей души, то есть такую форму, которая позволяет, крепко держась за землю, смело подыматься к небесам. Миролюбивая мощь дерева учит нас доброте и бескорыстию…»[149]
Органическое единение народа и природы является важнейшей частью жизненной философии автора. Его интересует прежде всего процесс интуитивного восприятия мира: жизнь показывается в ее многообразных визуальных, слуховых и иных чувственных проявлениях, обнажить рациональную подоплеку которых для Искандера означает уничтожить их. Но, отталкиваясь от впечатления, писатель постепенно приходит к глубокому философскому знанию, обобщающему ситуации, на которых строится рассказ. Рассказ «Тали – чудо Чегема», начинающийся описанием чудесной девочки Тали, отмеченной «знаками небесной благодати», завершается горьким утверждением о «небольшом праве на личную грусть». Такая грусть появилась у автора, когда из его любимого Чегема исчезла Тали со своей «утоляющей душу улыбкой».
Между радостью постижения и печалью вывода
Книги Искандера, полные гротеска, иронии и сарказма, печали и горечи, тем не менее не оставляют ощущения безысходности и тоски. Возможно, это связано с тем, что истории рассказаны с огромной теплотой и добротой.
Любовью к героям проникнуты повествования о жителях Чегема, рассказы о Чике. Доброта – великая часть художественного мира Искандера. Это то, что он так пристально высматривает в жизни.
Особенно важным этот поиск оказался для периода 1990-х гг. В это время Искандер создал ряд повестей о войне, любви и творчестве («Пшада» (1993); «Софичка» (1995); «Поэт» (1999)), роман в рассказах («Человек и его окрестности» (1993)). В них основы его художественного мира – свет, дом, род – остались неизменными, но время, как будто пронизанное «энергией безумия», бросило на них свой отсвет. Сила этой энергии такова, что однажды она может непоправимо разрушить мир. Вот почему так значим «юмор – последняя реальность оптимизма» («Человек и его окрестности»).
В новом тысячелетии Искандер создал ряд произведений, подтверждающих его неиссякаемую веру в противодействие «идее полноты мрака» («Ночной вагон» (2000); «Где зарыта собака» (2001), «Козы и Шекспир» (2001); «Гнилая интеллигенция и аферизмы» (2001); «Сон о Боге и дьяволе» (2002) и др.).
«…Раз в России был Пушкин – значит, гармония в России в принципе возможна», – говорит Фазиль Искандер, перекликаясь с другим мудрецом, Давидом Самойловым, который сказал:
Пусть нас увидят без возни[150]
Отечественная поэзия второй половины XX в
Трудности осмысления
История русской поэзии XX в. еще не написана, хотя на подступах к решению этой важной задачи сделано немало. Особенно «не повезло» середине и второй половине столетия, которые, если и уступают началу века по количеству и масштабу поэтических явлений, ярких художнических индивидуальностей, тем не менее тоже заслуживают серьезного читательского и исследовательского внимания.
Если представить драматический путь русской поэзии этого периода в реальности, нельзя не видеть всей сложности движения ее главных потоков: «официального», «неофициального», зарубежного – их расхождения и взаимодействия, их непростого воссоединения во второй половине 1980-х гг. В каждой из этих основных ветвей по-своему реализовалось творческое освоение опыта и традиций отечественной и мировой литературы. В том числе особенно – поэзии Золотого и Серебряного веков.
В осмыслении процесса развития отечественной поэзии 1940-2000-х гг. важную роль играет изучение эволюции поэтических жанров и стилей, проявления характерных черт в развитии лирики и поэмы, авторской песни и рок-поэзии, формирования различных течений, придерживающихся национальных традиций, и групп, ориентирующихся на опыт авангарда и постмодернизма, творческих поисков поэтов разных поколений и художнических индивидуальностей: А. А. Ахматовой и Б. Л. Пастернака, Н. А. Заболоцкого и А. Т. Твардовского, Л. М. Мартынова и А. А. Тарковского, Д. С. Самойлова и Б. Ш. Окуджавы, Ивана Елагина и И. А. Бродского, А. А. Вознесенского и Н. М. Рубцова, В. С. Высоцкого и Ю. П. Кузнецова, а также многих других.
Необходимо подчеркнуть, что нельзя в очередной раз начинать с перекраивания и переписывания истории, «сбрасывания» мнимых и подлинных классиков с несомненной целью немедленно взгромоздиться на опустевшие пьедесталы. Развернувшийся в 1990-х гг. закономерный процесс восстановления правдивой картины поэтического развития не сводится к вытеснению и замене одних явлений и имен другими. Речь должна идти прежде всего о расширении карты поэзии, о ее большей полноте и объективности.
«Сороковые, роковые…»
Любая война означает ужас, торжество насилия и хаоса. Любая война сопровождается отчуждением человека и от мира Природы, и от прежних гуманистических ценностей. Превращение убийства в безличный, кроме того, максимально технизированный акт приводит к утрате чувства святости, уникальности, неповторимости человеческой жизни. Но пережитая человечеством Вторая мировая война превзошла все мыслимые пределы жестокости, бесчеловечности, озверения. Кажется, в тяжелейших условиях фронтовой обстановки, когда «естественными» и привычными становятся смерть, ранения, контузии, разрушения, места для лирической поэзии не остается. Но в реальности все иначе…
Именно в лирике особенно глубоко и достоверно раскрывался душевный мир человека, оказавшегося в жестоких условиях войны, но не потерявшего способности любить, радоваться красоте природы и красоте женщины, шутить, грустить, размышлять. Безусловно, жестокая правда войны стала кредо целого поколения поэтов-фронтовиков: Б. А. Слуцкого, С. П. Гудзенко, Ю. Д. Левитанского, А. П. Межирова, Ю. В. Друниной, Мусы Джалиля. Вместе с тем многие их стихи носят глубоко исповедальный характер. Они пронизаны щемящим чувством утраты, ощущением вины (Д. Б. Кедрин и др.). Кажется, что даже поэтика их творчества рождена войной: ее голосами (звуками артиллерийских обстрелов, бомбежек) и красками жестоких картин боев. В лирике возникает тема мучительного осознания краткости человеческого существования, страшных переживаний, которые бередили их память даже спустя многие годы после окончания войны.
Однако жестокую реальность войны поэты видели глазами людей, сражавшихся «ради жизни на земле». Этим обусловлены острые контрасты, трагедийное и одновременно жизнеутверждающее звучание произведений («Соловьи» (1942) М. А. Дудина (1916-1994); «Перед атакой» (1942) С. П. Гудзенко; «Мечтатель, фантазер, лентяй, завистник…» (1942) М. В. Кульчицкого (1919-1943) и др.).
Война рождает в сердце солдата не только ненависть и злобу, но и мужество, верность, нежность (С. П. Гудзенко «Прожили двадцать лет» (1942); С. С. Наровчатов «В те годы» (1942); К. М. Симонов «Жди меня…» (1941); П. Н. Шубин «Маленькие руки» (1942) и др.). Память поэтов перенасыщена трагическими деталями (П. Д. Коган «Нам лечь, где лечь» (1941); Б. А. Слуцкий «Кельнская яма» (1944); А. И. Недогонов «Я, гвардии сержант Петров» (1945) и др.).
149
Там же.
150
Самойлов Д. С. Стихи // http://www.litera.ru/stixiya/authors/samojlov/all. html.