Искушение вампира

— Если б ты сделал ее одной из нас, мы были бы непобедимы, — прошептал Ридрек. — А вместо этого ты просто имел ее во все дыры.

— …Пока ты убивал ее придворных. Елизавета никогда тебя не любила, сам прекрасно знаешь. Она мирилась с твоим присутствием из-за меня.

Ридрек ухмыльнулся.

— Потому что я не ублажал «королеву-девственницу» так славно, как ты. В то время я спускал тебе с рук все эти развлечения.

Елизавете всегда нравились мужчины. Она беззастенчиво флиртовала с доброй половиной высшего света. В этот миг королева предстала перед моим мысленным взором — ангельское лицо в обрамлении золотисто-рыжих кудрей. Она стояла у камина, завернувшись в меха, чтобы уберечься от холодного английского ветра. В свете пламени Елизавета казалась очень бледной, словно всю ночь плясала с эльфами.

— Расскажи о кузине Марии. Как она живет в заключении?

Я запустил пальцы в мех, погладив нежную теплую щеку королевы. Я видел, как ее кожа розовеет от нарастающего возбуждения, и решил, что солгу лишь чуть-чуть.

— Мария рассержена и напугана, и это старит ее. — Довольная улыбка тронула губы королевы. — И все же она по-прежнему прекрасна, — добавил я. Улыбка исчезла, Елизавета оттолкнула мою руку.

— Уолсингему нет дела до красоты. Он несет службу протестантской Англии как крест Господа нашего.

— Мария тоже носит четки за корсажем. — Я умолчал о том, что мне стоило немалых усилий приблизиться к католической реликвии. Елизавета послала меня напугать Марию, и это не составило труда. Достаточно было забраться в высокое неприступное окно ее комнаты в Тауэре и показать клыки. Однако я уловил ее злость и вошел внутрь. У Марии был вкус вереска и безнадежности.

Елизавета повернулась ко мне и неожиданно кинулась на защиту своей кузины.

— В конце концов, она тоже королева. А Уолсингем снимет твою красивую голову, если узнает, чем мы тут занимаемся вдвоем. — Англичане всегда с готовностью жгли ведьм. Страшно подумать, что они сделают с тварью вроде меня. Я не стал отвечать на ее угрозы, а просто налил в чашу меда. Елизавета вздохнула, поднялась на ноги и подошла ко мне — так близко, что я ощутил тепло ее тела. Под горностаевой накидкой на ней не было ничего. Бесс взяла чашу из моих рук и отпила.

— Я твоя королева. А ты здесь затем, чтобы ублажать меня, не так ли? — В ее глазах мелькнула тень сомнения и тут же пропала.

Я улыбнулся.

— Повинуюсь. Я весь ваш. — Более не тратя слов, я отшвырнул чашу, подхватил Елизавету на руки и кинул на кровать, заглушив удивленный вскрик долгим поцелуем. Она сопротивлялась, пока мы оба не начали задыхаться. Наконец и оторвался от ее губ, и королева ухмыльнулась.

— У тебя вкус крови, — прошипела она.

— Да. Это кровь королевы Марии. — Я думал, что Елизавета снова закричит и оттолкнет меня, но она умела удивлять. Облизав губы, королева потянулась ко мне, чтобы попробовать еще раз…

Голос Ридрека вернул меня в реальность.

— Да, я позволял тебе развлекаться. Потом учил тебя охотиться.

После смерти Елизаветы — смерти такой же естественной, как и рождение — я едва не сошел с ума, а потом, утонув в своем горе, опять сошелся с моей вечной любовницей — яростью. Я рыскал по Лондону, охотясь на пару с Ридреком, будто мы были лордами этой земли. Словно право убивать и калечить было дано нам свыше.

Но нет; божественная воля не имела с нашими делами ничего общего.

Однажды вечером мы поднялись на торговый корабль, недавно приплывший из южных стран, груженный рабами и специями. Мне вспомнился запах корицы, карри и давленых оливок. Я метался по палубе, убивая команду, пока Ридрек освобождал рабов от их цепей и их крови. Словно зачарованный, я наблюдал, как он обезглавил одного раба, потом удушил другого. Вместо того чтобы бросить очередную жертву на палубу, Ридрек держал ее на весу, раздирая артерии, наслаждаясь криками и судорогами. В конце концов, мы так раздулись от крови, что едва добрались до своих гробов. И все же я не чувствовал ни удовлетворения, ни покоя.

— Или ты не помнишь, как это было? Мы ели, когда хотели и сколько хотели. Бродили по улицам и пили сладкую кровь… — Ридрек смотрел на меня в упор, и я знал, что он ищет слабину. — Как давно ты в последний раз ел? Я хочу сказать: ел по-настоящему, до полного насыщения и удовлетворения?

Возможно, никогда. Во всяком случае, очень и очень давно, хотя я не собирался в этом признаваться. Я научился контролировать свою жажду и способен сдержать себя, если речь заходит об охоте. С помощью Элеоноры я нашел несколько добровольцев-доноров и довольствовался этим.

— Я утоляю жажду другими способами, — отозвался я, увильнув от прямого ответа.

— Покажи мне, — сказал Ридрек. — Стань моим проводником в Новом Свете. Покажи, как здесь умирают и как обедают.

Он бросал мне вызов, желая узнать мои привычки и склонности. Сосредоточившись, я закрыл от него мысли об Элеоноре и обо всем, касавшемся моей измененной крови. Если бы мне удалось убедить Ридрека, что у него есть шанс обратить меня на свой путь, я выиграл бы время. И тогда, возможно, я сумел бы отыскать способ разделаться с ним. Во всяком случае, есть вероятность на время отвлечь его от Джека.

— Где ты бросил машину мэра?

— На парковке возле какой-то вашей церквушки. Такая симпатичная, с золотым крестом в витражном окне. Отличная шутка; не находишь? А почему ты спрашиваешь?

— Потому что она нам понадобится, — ответил я. — Как только сядет солнце, я повезу тебя на охоту.

ГЛАВА 9

Кто- то стучал в дверь.

— Пять минут, — пробормотал я.

— Джек!.. — послышался приглушенный голос Дейлода. Я застонал. Память вернулась ко мне. Инициация Шейри. Ее жуткие крики. Слишком много виски. Я даже не мог вспомнить, как забрался в гроб.

— Джек, солнце садится. Мелафия велела напомнить, что у тебя еще масса дел. А Уильям сказал, что ты слишком много выпил, и велел мне разбудить тебя, иначе ты проспал бы все на свете.

— Наш босс везде поспевает, верно? — Я приподнялся на локте, размышляя, какого черта у меня так болит запястье. Потом вспомнил и об этом. Я откинул крышку гроба и воззрился на Дейлода.

— Да-да-да. Встаю. Уже встаю.

Он вздохнул с заметным облегчением.

— Я иду наверх. Дай мне знать, если что-то понадобится. — Человеко-пес развернулся на каблуках и исчез в коридоре.

Я посмотрел на гроб Шейри. Она больше не долбила изнутри по его крышке как по маримбе и не визжала так, что закладывало уши. В подвале стояла тишина. Мертвая тишина, если тут будет уместно такое сравнение. Я выпрыгнул из гробa. Едва ноги коснулись пола, я почувствовал себя так, словно кто-то бил меня по макушке чугунной сковородой. Если вы думаете, что у вампиров не бывает похмелья, то сильно ошибаетесь.

Мне было худо, очень худо. Подозреваю, я и выглядел не лучшим образом. Один из тех дней, когда радуешься, что не видишь своего отражения в зеркале. Иначе немудрено и заикой стать. Я осмотрел свою одежду. Джинсы в грязи, рубашка измята, а магический пиджак заляпан кровью, Шейри бросит на меня один-единственный взгляд и снова заорет. Особенно когда я расскажу ей о финальном этапе сотворения женщин-вампиров.

Наверное, пиджак лучше снять и положить в укромное местечко для пущей сохранности. Ему и так уже здорово досталось. Я похлопал по карманам и обнаружил, что святая вода по-прежнему здесь. И что мне делать с этой штуковиной, скажите на милость?

Можно, например, устроить публичную акцию протеста — разбить пузырек и облить себя водой. Мое воображение мгновенно нарисовало эту картину: вот от меня поднимается пар, вот я начинаю кипеть. «Прошу прощения. Не возражаете, если я тут слегка подымлюсь»? Я подумал: может, просто-напросто выплеснуть воду в раковину? Но кто знает, не пригодится ли она в один прекрасный день. В крайнем случае, я верну ее Конни, когда с этим Ридреком будет покончено. То есть, если я, конечно, переживу эту историю.