Страница 30 из 55
— И тогда откроется дверь? — спросил лейтенант.
— Если бы! Скорее она крепче запрется.
— Тогда зачем все это? — Мэттисон был раздражен тем, что теперь он должен опуститься до роли ассистента старого профессора.
Но Гарденер уже настолько овладел положением, что не обратил на это никакого внимания.
— А вы, — повернулся он к репортеру, — стойте на углу коридора и, как только свет погаснет, пройдитесь еще раз к двери и обратно.
Потом он махнул рукой, Мэттисон послушно отключил ток, репортер дошел до двери и крикнул: «Нет, она действительно не открывается!», — вернулся ощупью и сказал:
— Можете снова включать!
Когда снова вспыхнул свет, они увидели, что «14» уступило место «16».
— Идиотство! — пробормотал Гарденер.
— Да в каждом порядочном магазине есть фотоэлементы, — проворчал раздосадованный Мэттисон. — Чего тут странного?
— Я не это имею в виду, — дружелюбно ответил ученый, — но ваше представление о случившемся кажется мне неполным.
— Предоставьте это мне, — грубо парировал лейтенант. — Думайте лучше над тем, как нам выйти!
— Минутку, дядя Сэм! — вмешался репортер. — Мы все сидим в одной лодке, и я считаю, что мистер Гарденер — единственный среди нас, кому подходит роль рулевого!
Чарльз Гарденер вернулся к теме, сказав:
— Давайте сядем и поразмыслим. Все остальное бесплодно.
Они сели. Чарльзу вдруг показалось, что неприятный запах разложения стал почти неощутим. Конечно, вентиляция! Техника должна быть удобной, и дверной замок тоже, несомненно, имеет удобное решение, только вот пока не поддающееся разгадке.
— Итак, что же это за цифры? — спросил репортер.
— Просчитайте сами! — ответил Гарденер. — Конечным числом было шестнадцать. Четырежды вы пересекали луч по моей просьбе. Вычитаем, остается двенадцать. Затем мы трое ходили к двери и обратно — итого шесть импульсов, остается шесть в запасе.
— Правильно! — воскликнул Уилкинс. — Это и было как раз то число, которое я сначала увидел!
— Вот видите, — отозвался Гарденер, — а до этого мы трое вошли сюда, это составляет три импульса, итого осталось три, — Ученый замолчал, словно этим было сказано все.
— Ну, а дальше что? — спросил Сэм.
— Ой, послушайте! — взволнованно сказал репортер. — Мне теперь все ясно. Один импульс, когда Баткинс вышел из дома, второй — когда он вернулся. Итого два. А от кого третий?
— Может, кто-нибудь обнаружил дверь открытой, — предположил лейтенант, — и решил прогуляться по дому? А что вы думаете — сколько еще бродяг кругом!..
— Но тогда он должен быть еще здесь! — вскочил Уилкинс. — Мы должны тут все обыскать!
— А кто, — спросил без малейших признаков волнения Гарденер, — кто выключил свет?
Лейтенант и репортер недоуменно смотрели на него.
— Скорее всего, дело обстоит так, — медленно объяснял ученый, — что дверь не отпирается и не запирается, пока отключен ток. Таким образом, Джим Баткинс не мог выключить ток, прежде чем уйти, иначе он не вошел бы. В то же время, когда он отпирал дверь, ток еще должен был быть включенным, иначе он не смог бы ее отпереть, — это уже доказал мистер Уилкинс. Кто-то должен был отключить свет именно в тот момент, когда Джим Баткинс уже открыл дверь. Кстати, в этом и объяснение, что Баткинс со страху не нашел рубильника и перепутал направление. Но кто это был?
— А здесь действительно только один вход?
— Конечно, этот факт был даже предметом гордости Баткинса. К тому же пришло это письмо. Кто-то ведь отправил его.
— Что за письмо? — спросил с любопытством репортер.
Гарденер молча протянул ему конверт, полученный им сегодня пополудни.
Лейтенант тупо размышлял. Его безмерно бесило то, что он здесь протирал штаны, как школьник, в то время как, возможно, в каком-нибудь ящике шкафа в этом доме лежат спрятанные вещи, которыми директор банковского филиала мог бы заинтересоваться больше, чем самим вымогателем. Нет, хватит! Пора действовать!
Он встал, не зная, с какой из дверей лучше начать. Но тут ему бросилось в глаза, что двери не имели ни ручек, ни замков. Когда он, не раздумывая больше, подошел вплотную к одной из них, она сама беззвучно ушла в стену…
За дверью они обнаружили чисто прибранные, уютные и комфортабельные жилые помещения: кухню, спальню — лишь с одной кроватью, как отметил лейтенант, — и жилую комнату. В этой последней Гарденер сделал открытие, очень его удивившее. На столике рядом с креслом-качалкой валялась целая куча уголовных и бульварных романов дешевого сорта, а напротив кресла, в отдалении, стоял телевизор. Это поистине совершенно не соответствовало образу человека, с которым был знаком Чарльз Гарденер, и противоречило всему, что когда-либо говорил о таких вещах покойный.
Из гостиной они попали в настоящую анфиладу лабораторий и мастерских небольшого размера, один вид которых привел Гарденера в упоительный восторг. Лейтенанту и репортеру эти приборы и машины, механизмы и приспособления ни о чем не говорили, зато старого ученого не покидало чувство изумления, к которому примешивалась обычная зависть, — у него просто руки чесались от желания поработать со всеми этими современнейшими приборами. По оборудованию лабораторий он заключил, что в последнее время Джим Баткинс должен был заниматься без малого дюжиной областей науки, и он задал себе вопрос, не было ли это нечто большее, чем баловство, физика, химия, физиология, биохимия, бионика, физика высоких частот, электронно-вычислительная техника — как мог одиночка успешно работать во всех этих отраслях, где и поныне еще малейший прогресс в какой-нибудь частичной проблеме был немыслим без совместных усилий целой группы ученых?
— Да пойдемте же, — настаивал лейтенант, — это, возможно, и очень интересно для вас, но сейчас нам ничем не поможет!
Следующая дверь, открывшаяся перед ними, привела их в рабочий кабинет, выполненный с геометрическим изяществом. Все здесь в изогнутых линиях, поверхностях и объемах напоминало о математических функциях. Конечно, опять лишь Чарльз Гарденер смог оценить это по достоинству, но и на остальных, кажется, увиденное произвело впечатление.
— Вероятно, хозяин враждебно относился к жизни? — спросил недоверчиво репортер. — Видно даже по мелочам.
— Не к жизни, скорее — к людям! — пожал плечами Гарденер.
Лейтенант не участвовал в разговоре. Он подошел к письменному столу и вынул из ящика для бумаг записку.
— Что это такое? — спросил он и подал бумагу Гарденеру. Там стояло только несколько букв ENIHCM.
Ученый долго созерцал их. Потом признался:
— Не знаю. Это не формула, но и не сокращение, по крайней мере из известных мне. Шифр? Не думаю. Он бы запрятал его во что-нибудь реальное, но не вызывающее подозрений.
Гарденер положил записку в карман. Лейтенант хотел возразить, но передумал. Где-то здесь могли находиться бумаги, которые так беспокоили директора банка. Сейфа нигде не было, он бы бросился ему в глаза. Да и к чему он, раз весь дом — сейф. Если такие бумаги вообще были… Он сел за письменный стол и невольно провел рукой по ребру крышки. Справа и слева от него бесшумно открылись ящики.
— Мне скоро жутко станет от этой идиотской автоматики! — ругнулся он, потом, изумленный, полез в один из ящиков, вытащил оттуда целую гору книг того же сорта, что и в жилой комнате, и вывалил их на стол. — И все это ради такого дерьма!
Здесь, в этом царстве техники, даже лейтенант уловил неуместность подобной макулатуры.
— А тут что? — он вынул книги из другого ящика. — «Грамматика», «Словарь», учебник по лексике… — Бумаг, которые он искал, явно не было.
— Во всяком случае, хозяин дома был с причудами! — констатировал репортер, но Гарденер, которому адресовалось это замечание, едва ли его расслышал. Ему вдруг вспомнилось одно совершенно абсурдное, глупое, ненавистническое пари, которое ему однажды предложил Баткинс…
— Ну, что? Что вы так уставились на «Грамматику»? — спросил лейтенант. — Что-нибудь пришло на ум?