Сильвия

Между тем дни Сильвии текли не только в слезах и скорбных мыслях. Напряженная светская жизнь поглощала все ее время. Чуть ли не ежедневно знакомилась она с новыми людьми, а новые люди всегда будили ее любопытство. Она встречалась с нью-йоркской знатью, с людьми, обладавшими такими же состояниями и занимавшими такое же блестящее общественное положение, как и ее будущий муж. Весть о том, что Дуглас ван Тьювер остановил свой выбор на провинциальной девушке из южных штатов, была встречена в этом кругу без восторга. А подробности романа, расцвеченные фантазией хроникеров, произвели на нью-йоркских аристократов неприятное впечатление. И лишь благодаря своей красоте, находчивости и остроумию Сильвии удалось скоро победить царившее против нее предубеждение…

Среди ее новых знакомых были и милые, чуткие люди, с которыми она могла бы и рада была бы подружиться, если бы у нее было время. Но до дружбы ли было в этом беспрерывном вихре развлечений, блестящих балов, пышных обедов, ужинов, завтраков, торжественных приемов? Майор нашел неограниченный кредит для этих последних безумных трат на Сильвию. Ван Тьювер вместе со своей теткой, миссис Гарольд Клайвден, осыпал Сильвию ценными подарками. Она была окружена роскошью, деньги струились золотым потоком, и ей казалось порою, что вся ее настоящая жизнь – сон, сказка из «тысячи и одной ночи».

Приходили старые друзья и грелись с лучах ее лжесчастья… Мисс Аберкромби, воспитавшая ее для светских успехов и побед, поздравляла ее, захлебываясь от радости. Удача Сильвии была самым блестящим аттестатом ее педагогическим талантам, громкой рекламой ее заведению…

Приезжала миссис Винтроп и, закатывая свои мечтательные русалочьи глаза, мистическим шепотом говорила о счастье, ожидающем Сильвию, о важности роли, которую она взяла на себя, и о том, что она должна быть достойной своего высокого удела… Когда она ушла, ван Тьювер, присутствовавший при этом визите, рассмеялся.

– Чему вы смеетесь? – спросила Сильвия.

– Когда вы станете миссис Дуглас ван Тьювер, вы не будете слушать миссис Винтроп с таким почтительным вниманием. Вы поймете позднее, что она всегда хлопочет о себе и, конечно, больше, чем о других. Она ищет связей. Ей необходимо занимать положение в обществе…

Сильвия задумалась.

– Она богата? – спросила она.

– Вот в том-то и дело, что нет, – ответил ван Тьювер, смеясь. – Ее муж – грубый, неотесанный человек. Она вышла за него ради его денег, но он предлагает ей любовь. Ей же нужны только его деньги.

Сильвия ничего не ответила, только сдвинула брови и опустила голову.

– Что с вами, Сильвия? – воскликнул он.

– Ничего! – ответила она дрожащим от слез голосом.

– Но в чем дело? – раздраженно повторил он.

– Да об этом говорить бесполезно. Сколько раз вы обещали мне не думать, не говорить так много о деньгах. Мне порою страшно становится за вас: вы никогда не будете верить в людей – только в деньги.

Она заметила на его лице так трогавшее ее выражение печали.

– Вы знаете, что вам я верю! – сказал он.

– Вы сказали когда-то, что я поразила вас и внушила вам уважение ко мне отказом выйти за вас. Ну, а теперь, когда этот ореол недоступности померк, вы, пожалуй, станете думать обо мне так же, как о миссис Винтроп?

Он ничего не ответил. Только молча и почтительно склонился к ее руке.

Через день приехали мистер и миссис Кассельмен, так что для размышлений и воспоминаний у Сильвии не оставалось уже ни одного свободного мгновения. Надо было показывать подвенечный наряд, приданое, подарки, строить планы будущей жизни, принимать поздравления. «Мисс Маргарет» непрерывно волновалась, и слезы радости сменялись у нее слезами грусти.

– Сильвия, я знаю, – ты будешь счастлива! – восклицала она и вслед за тем повторяла с грустью: – Сильвия, надеюсь, – ты будешь счастлива.

А через минуту снова:

– Сильвия, как мы будем жить без тебя. Мальчик теперь совсем разбалуется. Кто теперь решится наказать его?

Самым тяжелым испытанием было для нее объяснение с отцом. Он увел ее в другую комнату, взял ее руки в свои и, глядя в глаза, словно желая заглянуть в ее душу, спросил:

– Дитя, скажи мне правду, ты надеешься быть счастливой?

– Я надеюсь, папа! – ответила она, стараясь выдержать его взгляд.

– Я бы хотел, чтобы ты поняла меня, Сильвия. Даже теперь, даже в последнюю минуту ты не должна совершать этого шага без глубокой уверенности в том, что будешь счастлива.

Мысли вихрем закружились в ее голове, она едва не бросилась к отцу на грудь и не крикнула: «Я люблю Франка Ширли!», но вместо этого лишь поспешно ответила:

– Он искренно любит меня, папа.

– Самая серьезная минута в жизни отца, – сказал майор дрожащим голосом, – это та, когда его любимая дочь делает этот бесповоротный шаг. Я хочу только твоего счастья и всегда готов сделать все для того, чтобы ты была счастлива.

– Я знаю, папа.

– Если я когда-нибудь бывал строг, то лишь потому, что это казалось мне необходимым в твоих же интересах.

– Я знаю, папа.

– Я уверен, Сильвия, что этот человек любит тебя. И мне кажется, что он хороший человек, что он сумеет сделать тебя счастливой. Но знай, Сильвия, если надежды мои не оправдаются и ты не будешь чувствовать себя счастливой, – мой дом всегда будет открыт для тебя и руки мои всегда с любовью прижмут тебя к сердцу.

– Дорогой мой папа! – прошептала она.

Он обнял ее, и она тихо заплакала на его груди. Если бы она могла всю жизнь прожить рядом с этим дорогим, таким сильным и таким слабым человеком! Если бы не было этой ужасной вещи, называемой браком, вырывавшей ее из одних рук и бросавшей ее в другие, ненавистные ей объятия…

Это было самое ужасное – такое непобедимое физическое отвращение к ван Тьюверу. Она знала уже ход его мыслей, душевный его склад, но физически он не только не волновал ее, но был ей совершенно чужой, как первый встречный на улице. Она могла спокойно разговаривать с ним, забывала тревожившие ее мысли и вдруг улавливала его взгляд, скользивший по ее фигуре, жадный, алчущий взгляд. Тогда она переставала владеть собою и срывалась с места, с тем чтобы прервать цепь его оскорбительных для нее мыслей. Она чувствовала себя добычей хищного зверя, который терпеливо ждет лишь потому, что уверен – рано или поздно добыча будет в его когтях.

Накануне свадьбы ван Тьювер давал прощальный обед своим холостым друзьям. Перед обедом он заехал к ней на несколько минут. Их оставили вдвоем. И во внезапном порыве страсти он обнял ее. Она сделала над собою усилие и не вырвалась из его объятий. Но когда он стал ее целовать и она почувствовала на своем лице его горячее дыхание, то похолодела от ужаса, вскрикнула и оттолкнула его от себя.

– Все еще нельзя? – прошептал он, глядя на нее лихорадочно блестевшими глазами.

– О, как вам не стыдно! – воскликнула она.

– Пора же, наконец, привыкнуть ко мне! Сильвия, поймите же, я не могу дольше, – заговорил он вне себя от волнения. – Вы не понимаете, как мучаете меня. Я безумно люблю вас и ни малейшей ласки, – ничего, ничего! Я даже сказать не смею, как я люблю вас!

Страсть, звучавшая в его голосе, внушала ей отвращение и в то же время жалость к нему. Ей стыдно стало ее обращения с ним.

– Что же я могу сделать? – заговорила она. – Бог мне свидетель, я ничего не могу. Я даже спрашиваю себя, имею ли я право выходить за вас…

– Мне думается, теперь уже несколько поздно поднимать этот вопрос, – ответил он.

– Я знаю, знаю. Я могу только сказать в свое оправдание, что не ведала, не понимала, как это тяжело. И я должна вам сказать, что убедилась теперь, – я не должна выходить за вас, и вы не можете жениться на мне. Но если вы все-таки решаетесь, зная, что я не люблю и не могу любить вас, то ответственность будет лежать только на вас.

– И вы полагаете, что это очень благородно с вашей стороны? – сказал он, и необычные суровые нотки прозвучали в его голосе.