Сильвия

– Да, конечно, – сказала Сильвия, – но ведь это игра, а брак – дело серьезное.

– Это мы делаем из этого серьезное дело, – возразила Гарриет. – Я смертельно скучала, а эта история с Борегардом всколыхнула меня. Родные его говорят, что мне не быть его женой, а я хочу и буду. Я непременно войду в его семью и натяну нос всем его старым теткам.

Она громко расхохоталась и поехала быстрей.

– Солнышко, – начала она опять, – вот что я скажу тебе. В тебе никогда не было снобизма – ты слишком горда для этого. Но представь себе, что бы ты почувствовала, если бы к тебе вечно относились покровительственно? Ах, как мне это надоело! Борегард – это мое спасение. Я выйду за него, если только смогу. Я решилась. Я составила целый план действий, и тебе отведена в нем значительная роль.

– Какая же моя роль, Гарриет?

– Несложная. Я хочу, чтобы ты влюбила в себя Борегарда.

– Чтобы я влюб…

– Да. Я хочу, чтобы ты наказала его так жестоко, как не был наказан еще ни один мужчина.

– Но почему и зачем?

– Он любит меня, но слишком труслив, чтобы жениться на мне. И я хочу видеть его страдания, но такие, какие ты одна можешь ему причинить. Я хочу, чтобы ты скрутила его, искромсала его, изорвала в клочки, превратила в студень, иссушила и смолола в порошок. Ну, а тогда, когда он будет совсем готов, – тогда верни его мне.

– И тогда ты исцелишь все раны, которые я ему нанесу? – спросила Сильвия, спокойно выслушав свою кровожадную подругу.

– Быть может, – ответила Гарриет. – Как говорила твоя прабабка Леди Ди: «Мы тогда лишь крепко держим в руках мужчину, когда он возвращается к нам рикошетом, как брошенный мяч».

На следующий день Сильвия каталась с Дебнеем верхом, а через два дня он стоял перед нею на коленях и умолял ее быть его женой. Она, конечно, пришла в ужас.

– Как! Да ведь вы влюблены в лучшую мою приятельницу?

– Мисс Сильвия, это правда, я любил Гарриет, – ответил растерявшийся несчастный вздыхатель. – Гарриет – прелестная девушка! Семья ее неважная, но я думал, мы уедем куда-нибудь, где ее отца никто не знает, там ее примут, как мою жену, происхождение ее будет забыто. Она красива, интересна, конечно. Но поймите, Сильвия, кто же не предпочтет вас… Гарриет Аткинсон! Вы… вы совсем другая! Вы девушка моего круга.

Сильвия пришла в ярость от его наивной спеси, но ответила ему очень ласково. Она рассказала ему, что она тоже влюблена, что семья ее против ее выбора и что она очень несчастна. Она совершенно недостойна любви такого человека, как он, Борегард. Несчастный всячески старался доказать ей противное и в течение десяти дней ходил за ней по пятам и изводил ее своими вздохами.

Сильвия ежедневно докладывала Гарриет о его терзаниях, пока, наконец, Гарриет не заявила, что ее жажда мести утолена. Тогда Сильвия, вернувшись домой, увела своего обожателя в сад и нанесла ему последний удар, который приготовила для него.

– Мистер Дебней, – сказала она, – эта игра смертельно надоела мне.

– Какая игра? – удивленно спросил он.

– Вы знаете, что я всегда считала и считаю себя другом Гарриет Аткинсон. Когда вы пришли ко мне и сказали, что любите Гарриет, но предпочитаете жениться на мне, потому что я более знатного происхождения, вы, очевидно, и не думали о том, какое впечатление произведут на меня ваши слова. Что же мне оставалось думать? Одно из двух – или это нелепая шутка, или вы, извините пожалуйста, чванливый дурак. И я сказала себе, что должна проучить вас, и проучила. Поймите же, я никогда и нисколько вашей особой не интересовалась. Вы менее кого бы то ни было в мире способны внушить мне какие-либо чувства. И я понять не могу, как и чем вы могли пленить Гарриет. Уверяю вас, у вас нет ровно никаких оснований для такого высокого мнения о своей особе, какое вы составили себе.

Несчастный юноша смотрел на нее во все глаза. Он не верил своим ушам. Сильвии стало жалко его.

– Впрочем, возможно, у вас есть и что-нибудь симпатичное. Даже вероятно, но если бы только у вас была смелость быть самим собою. Ваши дядюшки и тетушки, очевидно, сумели запугать вас и сделали из вас отвратительного сноба…

– Вы серьезно считаете меня снобом?

– И самым неприятным, какого я когда-либо встречала. Но как мне вам это объяснить! Позвольте только дать вам один совет. Если вы находите, что не можете удостоить девушку чести назвать ее своей женой, то не говорите ей, что любите ее. Откровенно говоря, я не очень сокрушаюсь о том, что тут произошло, потому что вы, наверно, погубили бы Гарриет, а вы, право, не стоите ее. И я нисколько не огорчена тем, что вы потеряли ее…

– Вы… вы думаете, что я потерял ее? – пролепетал Дебней.

– А вы этого не думаете? – начала опять Сильвия и прикусила язык, испугавшись, что излишней резкостью отрезает Дебнею пути к Гарриет.

– Я не знаю, – добавила она, – я знаю только, что она гораздо лучше и добрее меня.

Борегард выслушал ее, покорно приняв головомойку, осознал свою вину и ушел от нее, негодуя на своих родных, считая их одних виноватыми в своей слабости. Он говорил себе, что действительно недостоин Гарриет и что поступил в отношении ее, как жалкий трус. Он стал менее многословен, более сдержан, и Сильвия видела, что он поглощен мыслью о том, как бы помириться с Гарриет.

Она вызвала Гарриет к телефону.

– Он скоро придет. Надень самое красивое платье. Дело было сделано, и только теперь Сильвия подумала о том, как огорчены будут ее собственные отец и мать тем, что она не сумела удержать Борегарда. Час спустя Гарриет позвонила ей: – Ну, что – спелись? – спросила Сильвия.

– Солнышко, – ответила Гарриет, – ты превратила его в тесто. А теперь уже я сумею создать из него какую угодно форму.

Борегард Дебней послал всех дядей и теток к черту, поехал за Гарриет на ее дачу на берегу моря и нетерпеливо ждал дня, когда поведет, наконец, ее под венец. Он горел желанием доказать и самому себе, и главным образом Сильвии Кассельмен, что он не трус и не сноб.

Франк Ширли приехал неожиданно в Кассельмен Холл, когда игра Сильвии с Дебнеем была в самом разгаре. При виде его Сильвия, конечно, мгновенно забыла о существовании Дебнея. Но несчастный Борегард воспылал ревностью. И в Сильвии проснулся лукавый бесенок. Ей захотелось видеть, как будет держать себя Франк в присутствии мнимого соперника. Она совершила этот опыт, но радости из него извлекла мало. Франк был один из тех людей, которые молчат и под пыткой. Он наблюдал за пылким Дебнеем, видел, как довольны родители Сильвии пребыванием в их доме этого отпрыска старинного рода, и молчал. Сильвия уезжала в горы, и Борегард говорил, что поедет за нею. Там будут, конечно, и другие почитатели, и одному из них рано или поздно будет оказано предпочтение. Франк уехал домой и в течение целой недели не давал о себе вестей.

Между тем история с Борегардом подошла к благополучному концу, и Сильвия в письме к Франку сообщила, что выполнила свою задачу – Дебней помолвлен с Гарриет. Франк ничего не понял. Он не был посвящен в эту интригу и мог расценить письмо Сильвии или как насмешку, или как оправдание в чем-то…

Сильвия, чувствуя, что он чем-то раздражен, всеми способами со дня на день оттягивала отъезд в горы, но неожиданно получила от него записку, в которой он извещал ее, что уезжает в Колорадо. Умерла его тетка, и он должен был поехать принять оставленное ею небольшое наследство – этого требовали интересы его сестер. Записка была холодная, деловая, без единого слова сожаления о том, что он вынужден уехать. Сильвия залила записку слезами. Она не чувствовала никакой вины за собой, про свой флирт с Дебнеем в присутствии Франка она, конечно, забыла и уверяла себя, что в возникшем между ними недоразумении виноват он один. Франк, в свою очередь, решил, что она раскаивается в том, что дала ему слово, и говорил себе, что его долг – облегчить ей желанный разрыв.

Оба провели печальное лето. Сильвия без всякого увлечения и интереса бывала на вечерах, участвовала в пикниках, на которые ее звали. Она скучала, томилась, худела и бледнела, несмотря на горный воздух.