Александр II

IV

– Что же, – поднимаясь на стеклянный балкон и проходя через него за дамами в столовую, говорил Карелин, – вы показали нам сегодня, Афиноген Ильич, не премировку лучших выездов, которые и премировать нельзя, так различны они и так каждый по-своему хорош, а три политические программы, три настроения, три веяния нынешнего времени.

– Что вы, Аким Петрович. Уверяю вас, об этом и не думано.

– Охотно верю-с. Да вышло-то оно так.

Генерал просил к столу.

– Пожалуйте, баронесса, рядом со мною. Вы, графиня, к сыну, Суханов с Верой рядом, Аким Петрович напротив баронессы…

– Это интересно – то, что вы сказали, Аким Петрович, – сказала баронесса Тизенгорст, садясь по правую руку генерала. – Поразительно верно. И действительно так… Три нации, три направления нашей политики.

– Ваше высокопревосходительство, вы на празднике будете в каске? – спросил Фролов.

– Ну, натурально, Алексей Герасимович. На иллюминацию и концерт «при пароле» объявлена форма одежды – обыкновенная – каски без плюмажей[98].

– Совсем будете как, я видал на картинках в «Иллюстрации», князь Бисмарк.

– Вот я и говорю, – продолжал Карелин, – наш генерал с его брэком и ганноверскими конями, с его собаками – это прошлое – блаженной памяти государь Николай Павлович, манёвры русских и прусских войск под Калишем[99] тридцать пятого года. Совсем недавнее прошлое – когда мы дали маститому императору Вильгельму возможность молниеносно разбить французов под Седаном и войти в Париж – памятный семидесятый год… Мудрая вековая политика. Она слабеет последнее время, и ваш сын, Порфирий Афиногенович, предвосхищает близкое будущее – славянофильскую политику, обращение вспять от Европы – птицу-тройку со всею её анархической лихостью… Да-с, Порфирий Афиногенович, – повернулся Карелин к Порфирию, – ваша птица-тройка сама прелесть, но и анархия-с!.. Русь – не Россия, но Русь!.. Подлинная Русь – и вы, пожалуй, почти современны. В сферах идут колебания… Так вот-с… Ну, а молодой человек, вы далеко пройдёте-с… Предвосхищаете-с будущее-с… Альянс с Францией… Самодержавную Русь под руку с демократической республикой Францией.

– Да что вы, Аким Петрович, – запротестовал Фролов. – У нас, батюшка, марсельеза запрещена. Попробуйте заиграть или запеть – квартальный на цугундер[100] потащит… Какой же альянс?..

– И тем не менее, Алексей Герасимович, наша обожаемая цесаревна, чернокудрая с голубыми глазами, отразившими датские воды Северного моря, принцесса[101] Дагмара, имеет все причины ненавидеть объединённую Германию и тяготеть к иному государству. А – ce que la fernme veut – Dieu le veut[102].

– Но государь ещё не стар, – нерешительно сказал Гарновский. – Ему всего пошёл пятьдесят восьмой год.

– Не стар, но сдаёт, – переходя на французский язык, возразил Карелин. – Он поддался общественному мнению. К чему нам этот славянский вопрос, раздуваемый так в Москве? Поверьте мне – Катковы, Аксаковы, Хомяковы не менее вредны России[103], чем полоумные студенты, что идут просвещать народ в деревни. В нашем дворянстве и в офицерских кругах сердце превалирует над разумом. Идут к Черняеву сражаться за сербов, забывая, что они русские офицеры и их долг думать о России, а не о Сербии.

– Не слушается старого князя Бисмарка, – буркнул себе под нос старый Разгильдяев.

– Позвольте возразить вам, – сказал Порфирий. Он покраснел и был возбуждён. Успех его тройки, а он ощущал его без слов, выпитое вино кружило ему голову. Ему было жарко. Мелкие капли блестели на его высоком, переходящем в лысину лбу.

– Пожалуйста. Du choc des opinions jaillit la verite[104], – сказал Карелин, выбросил монокль из глаза и занялся форелью, положенной ему лакеем на тарелку.

– Мой товарищ по Пажескому корпусу Николай Киреев, мой камер-паж – Дохтуров, лейб-гусар Раевский, гродненский гусар Андреев едут к Черняеву в Сербию. Такие люди!.. И, конечно, с высочайшего разрешения.

– Я о том и говорю-с.

– Да ведь это – подвиг, Аким Петрович, самый настоящий подвиг. И я сам сейчас всё бросил бы и поехал туда, где братья славяне, если бы не был уверен, что и без того попаду на войну за освобождение славян.

– Эк куда хватил! – сказал сердито Афиноген Ильич. – Да неужели ты думаешь, что мы будем драться за каких-то братушек? Этого только недоставало!..

– Иначе и быть, папа, не может. Если государь император разрешит этим доблестнейшим офицерам ехать к Черняеву, значит, сербская война и сербская победа угодны его величеству… Государь за славян… В «Новом Времени» статья о неудачах и бедствиях сербских дружин заканчивается: «…нет, не выдадим мы  н а ш е г о  Черняева». Этим  н е  в ы д а д и м  дышит вся Россия – от последнего мужика до нас, офицеров корпуса колонновожатых, до самого государя!..

– Н-да-а, – протянул Карелин. – Птица-тройка сорвётся, понесёт сама не знает куда. В гору, под уклон ли, ей всё равно. Хоть в пропасть.

– Нет… Будет война!.. – с убеждением сказал Порфирий и залпом осушил большую рюмку лёгкого белого вина.

– Какая война? – недовольно сказал Афиноген Ильич. – Брось молоть ерунду. Никто ни о какой войне не думает. Сербам прикажут сидеть смирно, а Черняеву вернуться назад.

– Comment, mon colonel, vous voulez avoir la guerre? – спросил Гальяр.

– Mais certainement. C'est notre devoir.

– Vos troupes sont excellentes, mais votre administration et surtout vos trains laissent beaucoup a desirer[105].

– Смею уверить, mon colonel, опыт 1855 года не прошёл для нас бесплодно. С введением всеобщей воинской повинности армия переродилась. Вы не узнаете нашей реформированной и теперь ещё перевооружающейся прекрасными скорострельными берданками армии.

– Ну, ну, – сказал Карелин, – достойный похвалы патриотизм. Не забудьте, милый мой, что за Турцией стоит Англия и возможно, что и Австрия… Перевооружение, о котором вы говорите, ещё и не коснулось армии, а только гвардии, кавалерии и стрелковых частей. Обуховские и пермские клиновые пушки хуже английских и немецких…

– Люблю, когда штатские говорят о военных делах!

– Нам, дипломатам, дано и нужно знать военное дело. Ведь, по Клаузевицу, его, вероятно, вы знаете, – война есть продолжение политики[106]. Позвольте нам, прежде чем допустить начало войны, всё взвесить. Сколько раз мы воевали с Турцией. Зачем?.. Форсировать теперь Дунай невозможно. Там, где он узок, Никополь и Рущук, первоклассные крепости, запирают его, и при современной артиллерии как вы ими овладеете?.. Там, где крепостей нет, Дунай так широк, глубок и быстр, что представляет из себя непреодолимую преграду. Это признали и немецкие авторитеты.

– Может быть, нарочно, – сказал Фролов.

– Нет, Алексей Герасимович, – совсем не нарочно, а из расположения к нашему благородному государю императору. Откуда, Порфирий Афиногенович, вы подойдёте, наконец, к Дунаю, который не лежит в пределах Российской империи?

– Подумаешь!.. Сколько трудностей, сколько трудностей, – вздыхая, сказала графиня Лиля.

– Да хотя бы через ту же Сербию, – быстро сказал Порфирий.

– Никогда Австрия этого не позволит. Для неё это – casus belli[107]. А дальше Балканские горы…

– Да! Балканы, – подтвердил Афиноген Ильич, – в бытность мою в Берлине говорил мне князь Бисмарк, что немецкое командование считает, что переход через Балканы для современных армий с их снабжением совершенно невозможен.

98

Украшения из перьев на головных уборах и конской сбруе.

99

Калиш – город в Польше. Здесь, а также в Бреславле 27-28 февраля 1813 г. был заключён между Россией и Пруссией Калишский союзный договор против Наполеона I. Этот договор положил начало 6-й антинаполеоновской коалиции.

100

То есть тащить на расправу; привлекать к ответу.

101

В России «цесаревич» – официальный титул наследника престола. С 1797 г. передавался только по мужской линии. Речь идёт о Софии-Доротее, дочери датского короля Христиана IX, будущей императрице Марии Фёдоровне – супруге Александра III, наречённой при замужестве Дагмарой (слав. Маргарита). Бракосочетание состоялось 28 октября 1866 г.

102

Что хочет женщина – того хочет Бог (фр.).

103

Катков Михаил Никифорович (1818 – 1887) – публицист, издатель журнала «Русский вестник» и газеты «Московские ведомости». В 30-е гг. был членом литературно-философского кружка Н. В. Станкевича (1813 – 1840). В 60-е – умеренный либерал. Позже апологет правительственного курса. Один из вдохновителей контрреформ правительства Александра III, заключавшихся в пересмотре реформ 1860-х гг., введённых Александром II, а именно: восстановление предварительной цензуры, введение сословных принципов в начальной и средней школе, отмена автономии университетов, введение института земских начальников, установление бюрократической опеки над земским и городским самоуправлением. Аксаков Иван Сергеевич (1823 – 1886) – публицист и общественный деятель. Сын писателя С. Т. Аксакова (1791 – 1859). Один из идеологов славянофильства. Редактор журналов «День», «Москва», «Русская беседа», «Русь». Выступал за отмену крепостного права. В годы русско-турецкой войны был организатором кампании за освобождение славян от турецкого ига. Хомяков Алексей Степанович (1804 – 1860) – религиозный философ, писатель, поэт, публицист. Один из основоположников славянофильства. В целом его религиозно-философские взгляды основывались на восточной патристике, то есть на учении и произведениях «отцов церкви» II-VIII вв., в которых изложены основы христианского богословия и философии. Всё это сочеталось у Хомякова с элементами философского романтизма. Выступал с либеральных позиций за отмену крепостного права, смертной казни, за принятие законов о свободе слова и печати.

104

Из столкновения мнений выясняется истина (фр.).

105

– Как, полковник, вы хотите воевать?

– Ну разумеется. Это наш долг.

– Ваши войска великолепны, но управление ими и особенно снабжение оставляют желать лучшего (фр.).

106

Клаузевиц Карл (1780 – 1831) – немецкий военный теоретик и историк; прусский генерал. Участвовал в войнах с Францией. В 1812 – 1813 гг. находился на русской службе. Последователь философии Г. Гегеля, И. Канта, И. Фихте. Во взглядах его сочетались прогрессивные буржуазные идеи и прусский национализм. В основной работе «О войне» применил диалектический подход к военной теории, разработал принципы стратегии и тактики ведения войны, сформулировал положение о войне как продолжении политики.

107

Повод начать войну (лат.).