Страница 122 из 150
«Ну, – подумала она, – унынию предаваться нечего. За дело! Вижу, мужчины тут без меня ничего не приготовили. Тоже – революционеры!.»
VII
Работа была нелёгкая. Производить подкоп надо было скрытно. Нельзя было рыть, глубоко уходя под землю, – ни времени, ни сил для этого не было, и некуда было девать вынимаемую землю. До полотна железной дороги, куда вели подкоп, было двадцать саженей.
В подвальном этаже прорыли наклонный колодезь, на две сажени глубины. В этот колодезь спускался по очереди один из гостей или сам хозяин Гартман и отрывал по компасу галерею. Землю клали на железный лист, который по мере наполнения вытягивали верёвкой. Работали от семи часов утра до девяти часов вечера и за это время успевали вырыть от двух до трёх аршин. Галерея была так узка, что работать надо было стоя на четвереньках и даже лёжа, и одежду приходилось снимать и работать только в двух рубахах.
Всё время шли дожди. Сверху разбухала и грязнилась, обращаясь в болото, улица. По ней возили лошадьми воду в этот и соседние дома, ездили телеги с досками и брёвнами. Было страшно, что нога лошади или колесо тяжёлого воза провалится в подкоп, и всё будет обнаружено. Галерею, по мере продвижения её вглубь, обшивали досками, но, несмотря на это, в неё проникала вода, приходилось останавливать работу и вёдрами вычерпывать воду.
Перовская сидела внизу, в подвале, и смотрела, как Михайлов и Исаев вытягивали лист с землёю из прокопанного колодца. За листом показались грязные ноги, задранная мокрая рубаха, волосатое тело. Гартман с загасшей свечой в руке выполз из колодца.
– Невозможно, товарищи, – сказал он, задыхаясь. Лицо его было зеленовато-белое. – Совсем как в могиле. Такое ощущение, будто заживо погребён и скребёшь землю, чтобы вылезти из могилы. И доски, как гробовая крышка. Свеча гаснет. Какие-то миазмы идут из земли. Воздух отравлен… Сколько времени я проработал?
Перовская взглянула на часы.
– И пяти минут не работали, Лев Николаевич, – сухо сказала она.
– Не могу больше, Арончик, дайте воды. Кто-нибудь за меня, – опускаясь на стул, сказал Гартман.
Все молчали. В подвале горела одна свеча. Было темно, сыро и неуютно. Отверстие подкопа было как отверстая могила.
– Эх вы, мужчины! – с презрением сказала Перовская. – Прозываетесь – сильный пол!
Нервными и быстрыми движениями она расстегнула пуговки, скинула блузку, юбки, панталоны и, оставшись в одной рубашке, чулках и башмаках, решительно подошла к Гартману.
– Давай свечу, – резко сказала она.
Засветив свечу, она подошла к колодцу, придержала внизу рубашку и быстро поползла вниз по галерее.
Гартман, Михайлов и Арончик подошли к отверстию и следили, как всё дальше и дальше удалялся жёлтый отсвет свечи и скользила, извиваясь, как змея, верёвка, привязанная к железному листу. Шорох листа и ползущей женщины не стал более слышен. Свет исчез. Холодом, мраком, смрадом и тишиною могилы тянуло из отверстия подкопа.
– На восемнадцатой сажени работает, – тихо сказал Гартман.
Верёвка задвигалась, давая условный знак вытягивать землю. Михайлов и Исаев потянули лист.
– Какая вонючая земля, – сказал Исаев, относя землю в угол подвала.
– Я и говорю - миазмы, – как бы оправдываясь, сказал Гартман. – Дышать нечем. Свеча гаснет.
Лист за листом вытягивали с землёю, и пустые втягивались обратно Перовской.
– Сколько времени она работает? – глухим голосом спросил Гартман.
– Уже третий час.
– Не может быть…
– Я говорю вам, – сказал Арончик.
– Дьявол помогает ей.
Наконец за листом показались облепленные желтоватой глиной чёрные чулки, белые, вымазанные землёй ноги, и Перовская торопливо выскочила из галереи, в измокшей насквозь рубашке, с растрёпанными, покрытыми глиной волосами. Её лицо было красно, глаза выпучены, казалось, сейчас её хватит удар.
– Мы на девятнадцатой сажени, – восторженно сказала она, задыхаясь. – Завтра кончим!.. Вот, товарищи, как надо работать!
Схватив в охапку своё платье и укрывшись им, Перовская побежала по лестнице наверх в свою комнату. Она торжествовала.
VIII
Девятнадцатого ноября утром Ширяев принёс условную телеграмму из Харькова. Телеграфировал Желябов. Из этой телеграммы узнали, что подготавливаемый им взрыв у Александровска не удался.
– Как я рада, – сказала Перовская. – Значит, это мы! Это нам будет принадлежать честь взрыва… Товарищ Ширяев, идёмте закладывать мину и провода. Лев Николаевич, – обратилась она к Гартману, – узнай, голубчик, на станции, когда примерно ожидается царский поезд в Москву?
На Курском вокзале царские поезда ожидались в одиннадцатом часу ночи. Сначала должен был пройти так называемый «Свисток», идущий почти пустым для проверки пути, за ним пройдёт царский поезд.
Мина была проверена, провода проложены в комнату Перовской на втором этаже, где и установили на столе спираль Румфорда. Соединить провода должен был «химик» Ширяев. Перовская взяла на себя самое опасное – она прошла на пути, охраняемые сторожами, устроилась в кустах и потайным фонариком должна была дать знать Ширяеву, когда надо будет давать ток.
Стояла холодная ноябрьская ночь. Всё кругом было бело от снега. Над недалёкой Москвой в небе светилось красное зарево – отсвет уличных огней.
Низкий лозняк без листьев, росший вдоль пути, плохо скрывал залёгшую в его хлыстах Перовскую. Она лежала, тщательно укрыв полою кофты небольшой фонарик, и поглядывала то на путь, двумя стальными полосами убегавший к Москве, то на чуть видное тёмное окно в доме, откуда за нею следили её товарищи.
Ночь была тёмная. Чёрные снеговые тучи низко нависли над землёю. Далеко-далеко чуть виднелись красные и зелёные огни семафора.
Проследовал обычный курьерский поезд. Долго за ним гудели рельсы. Потом всё стихло, и страшно медленно потянулось время ожидания.
Совсем недалеко от Перовской прошли два человека с фонарями. Они внимательно осматривали рельсы и стучали молотками по стыкам. Потом прошёл солдатский патруль, и Перовская догадалась – сейчас должен появиться царский поезд.
Она услышала быстро приближающийся гул и увидела, как со страшной скоростью мимо неё промчался поезд из трёх вагонов, окутанный белыми парами. Кое-где в вагонах сквозь спущенные занавески был виден свет.
«Свитский» поезд.
Перовская лежала, приникнув к земле. Её сердце часто и сильно билось. И снова, всё нарастая, приближался жёсткий металлический гул. Мимо Перовской помчались большие синие вагоны. Перовская встала во весь рост и, всё позабыв, ни о чём не думая, как только о том, что сейчас должно было свершиться, высоко подняла фонарь и трижды взмахнула им…
В тот же миг оглушительный гул раздался в нескольких саженях от неё. На неё дохнуло горячим воздухом, она упала на землю, вскочила и, ничего больше не помня, побежала к месту взрыва.
Два паровоза и багажный вагон оторвались от состава. Багажный вагон и восемь громадных синих вагонов сошли с рельсов и громоздились друг на друга. Оттуда слышались стоны и крики о помощи. Там бегали и суетились люди с фонарями. Удалось!..
Перовская вприпрыжку бежала в дом. Колокола радостным звоном звонили в её сердце. Взрыв удался!.. Удался!! Удался!!!
В доме она уже никого не нашла. Как было условлено, в момент взрыва все обитатели его ушли и скрылись кто куда.