Страница 14 из 21
— Надо все-таки заглянуть в Сан-Андреа, — говорит Пьер. — Два подлинных Гойи. Зайдем, хотя бы для того, чтобы не жалеть потом.
Входят какие-то люди. Женщины. Пьер ни на кого больше не смотрит.
— Я устала, — вздыхает Мария. — Идите, я подожду вас.
— Что же ты пила? — спрашивает Клер.
— Бутылку коньяка. Я подожду вас в машине. К полудню мне станет лучше.
Они обменялись быстрым взглядом. И об этом они, наверно, говорили ночью и в который раз надеялись, что Мария образумится. И надеялись, и порадовались бы, будто она чем-то занята вдали от них, а не погружена в свое новое горе.
Они спускаются по лестнице. Прохлада после душа так мимолетна, и, когда Мария выходит в знакомый двор, снова наваливается усталость, неодолимая, как рок. Сколько понадобится сил, чтобы вырвать Родриго Паэстру из пшеницы, с его пшеничного ложа. Придется все им рассказать, встать на пути их нарождающегося желания, не ехать в Мадрид, где должна свершиться сегодня вечером их любовь. Мария смотрит, как они укладывают вещи в машину, — она не помогает им, — и они смеются, выполняя вдвоем эту мелкую поденщину, от которой Мария бы стонала.
Она садится впереди, рядом с Пьером. За ее спиной Клер, ни о чем не спрашивая, складывает валявшийся на сиденье плед. Мария видит, как она это делает, но ничего не объясняет. Они едут через городок, тем же путем, что и Мария ночью. Одиннадцать часов. Четверо полицейских еще несут охрану на площади; после ночи бесплодных поисков они так же вымотаны, как и Мария. Церковь Сан-Андреа тоже на площади. Рядом с мэрией. Тела убитых, должно быть, еще там. Их охраняют.
— Они так и не поймали его, — говорит Пьер.
Он останавливает машину в тени, напротив кафе, которое было открыто этой ночью. Очередная церковь. Очередной Гойя. Очередные каникулы. Зачем, от чего спасать Родриго Паэстру? Каким будет на сей раз кошмарное пробуждение Родриго Паэстры? Забрать это тело из пшеницы, бросить его в машину, бросить на растерзание неутоленному желанию Клер. Десять минут двенадцатого.
— Нет, правда, — говорит Мария, — я так устала, я останусь здесь.
Клер уже вышла из машины с Жюдит. Пьер не закрывает дверцу, ждет Марию.
— Всего десять минут, — говорит он. — Ты можешь, Мария, идем.
Нет, она не хочет. Он хлопает дверцей. Втроем они идут к церкви Сан-Андреа. Входят внутрь. Мария больше не видит их.
Настанет полдень, и Родриго Паэстра поймет, что его бросили. Мария на минуту закрывает глаза. Вспоминает его? Да. Она вспоминает его взгляд, как его глаза смотрели на пшеничные поля, не узнавая их, и другой взгляд, когда глаза открылись в солнечных лучах. И она открывает глаза и видит двух ребятишек, которые завороженно смотрят на «Ровер». А их все нет. Наверно, обнаружили там еще что-нибудь, кроме Гойи, древность какую-нибудь. Она видит: держась за руки, они любуются вдвоем другими пейзажами. Вплывают в открытые окна дальние холмы и долины, леса, деревушка, стадо коров. Над лесом в закатном свете парят ангелы, идет стадо, поднимаются дымки от деревушки на холме, и воздух над этими холмами напоен их любовью. Озеро вдали — оно синее, как твои глаза. Они держатся за руки и смотрят друг на друга. В тени, говорит он, как это я раньше не замечал, твои глаза еще синее. Как это озеро.
Марии надо встать, надо пойти выпить мансанильи в этом баре — вот он, прямо напротив. У нее уже дрожат руки, она представляет себе, как алкоголь обжигает горло и растекается теплом по телу — ощущение такое же сильное, как от струящейся по телу воды в душе. Если они сейчас не вернутся, она пойдет в этот бар.
Они возвращаются. Между ними вприпрыжку бежит Жюдит.
— Там не только Гойя, — сообщает Пьер. — Ты зря не пошла.
Клер открывает дверцу. Мария жестом останавливает ее. Пьер стоит к ней вплотную.
— Сегодня ночью, — начинает Мария, — ночью, пока вы спали, я нашла этого парня, которого искала полиция, Родриго Паэстру.
Клер сразу становится очень серьезной.
— Ты опять напилась, Мария, — говорит она. Пьер не шелохнулся.
— Нет, — качает головой Мария. — Чистая случайность. Он был на крыше дома напротив отеля, прямо напротив балкона. Я увезла его за четырнадцать километров отсюда, по шоссе в сторону Мадрида. Сказала, что вернусь за ним в полдень. Он лег на пшеничном поле… Я не знаю, что теперь делать, Пьер. Пьер, я не знаю, я совсем не знаю, что делать.
Пьер берет Марию за руку. После ее слов стало очень тихо, и она понимает, что кричала.
— Прошу тебя, — говорит он. — Мария.
— Это правда.
— Нет, — вмешивается Клер, — нет. Это неправда, я готова поклясться, что неправда.
Она шагнула в сторону от машины, выпрямилась, такая величавая, что Мария опускает глаза.
— Я думаю, ему все равно, поедем мы туда или нет, — говорит Мария. — Ему это совершенно все равно. Мы вполне можем туда не ехать. Наверно, даже лучше будет, если мы не поедем туда.
Пьер вымученно улыбается.
— Но ведь это же неправда?
— Правда. Городок совсем маленький. Он был там, на крыше, прямо напротив балкона. Один шанс на тысячу, чтобы я его увидела, но это правда, правда.
— Утром ты нам этого не сказала, — замечает Клер.
— Почему же ты не сказала, Мария? Почему?
Почему? Клер удаляется от машины, взяв за ручку Жюдит. Не хочет дожидаться ответа Марии.
— Это тоже случайность, — говорит Мария Пьеру. — Когда я в первый раз его заметила, ты был на другом балконе с Клер.
Мария смотрит, как Клер возвращается к ним.
— Только гораздо позже, когда вы оба уже спали, я уверилась, что это был он, Родриго Паэстра. Было очень поздно.
— Я знал, — говорит Пьер.
Какие-то люди остановились посреди площади. Они смотрят на Клер — на Клер, которая неспешным шагом возвращается к «Роверу».
— Я сказала тебе, — продолжает Мария, — когда мы лежали и разговаривали. Но ты уснул.
— Я знал, — повторяет Пьер.
Вот и Клер, снова стоит рядом.
— Так что же, значит, он тебя ждет? — шепотом спрашивает она.
Такой она вдруг стала кроткой. Она рядом с Пьером, как никогда рядом с ним. В ней таится угроза, но она осторожна. А Пьер уже серьезно обдумывает рассказ Марии.
— Ох, я не знаю, — стонет Мария. — Я думаю, ему это безразлично.
Пьер смотрит на часы.
— Двадцать минут двенадцатого.
— Я совсем не хочу туда ехать, — говорит Мария. — Поступайте, как знаете.
— Куда? — спрашивает Жюдит.
— В Мадрид. А можно поехать в другую сторону.
Снова полицейские обходят площадь тяжелым усталым шагом. Время близится к полудню, и жара изнуряет. Солнце уже высушило улицы. Каких-то два часа — и ни капли влаги не осталось в канавках.
— Плед, — вспоминает Клер. — Это был он, да?
— Да. Ох, прежде всего я хочу выпить стаканчик мансанильи. Все остальное потом.
Она откинулась на спинку сиденья и смотрит, как они переглядываются. Идут искать на площади открытое кафе. Они будут разрешать ей пить, всегда, если ей захочется выпить, они всегда ее поддержат.
— Идем, — зовет ее Пьер.
Они идут во вчерашнее кафе. Мансанилья ледяная.
— Зачем ты пила коньяк? — спрашивает Клер. — Хуже нет — пить коньяк на ночь.
— Просто ужасно захотелось, — отвечает Мария.
И заказывает еще стаканчик мансанильи. Они не возражают. Даже Пьер — он думает теперь только о Родриго Паэстре. Он попросил у официанта газету. На первой полосе — фотография Родриго Паэстры, маленькая, нечеткая, наверно, переснятая с документа. И еще два снимка. На одном — Перес. На другом — совсем молоденькая женщина, круглолицая, с темными глазами.
— Они были женаты всего восемь месяцев, — говорит Пьер.
Клер берет у него из рук газету, читает, отбрасывает на стул. К ним подходит официант. Показывает пальцем на полицейских.
— Он мой кореш, Родриго Паэстра, — сообщает он. Смеется и делает жест рукой: мол, ищите, ищите хоть до скончания века.
— Они не поймали того дядю, — говорит Жюдит.
— Еще мансанилью, пожалуйста, — просит Мария.