Страница 20 из 26
Песка здесь нет, а на покрытой листьями тропе вряд ли что можно будет разобрать и днем. К тому же Маруська в школу пока не ходила и, вполне возможно, не умела еще читать.
Волк разочарованно посмотрел на девочку. Тяжело вздохнул и потянул из кустов тяжелую, длинную, почти сухую ветку. Та неприятно царапала десна и никак не хотела нужным образом укладываться в пасти.
Раздраженно фыркая и отплевывая грязную кору, Володька наконец кое-как зажал проклятую ветку зубами и очень осторожно шагнул вперед, заставляя ее выметать тропу чуть впереди него.
Маруська, наблюдая за его героическими усилиями со стороны, озадаченно пробормотала:
— Ты яму ищешь, да? Ловушку?
Волк сердито рыкнул и продвинулся еще на пару шажков к болоту. Тошнотворный запах холодного железа и смазочного масла усилился. Мощные челюсти судорожно сжались. Ветка затрещала, но Володька вовремя спохватился и опять опустил морду к земле, тщательно исследуя своей валежиной тропу.
Все же звонкий щелчок, хруст переламываемой ветки и сильный рывок застали Володьку врасплох. Не закричал он просто потому, что не мог физически. Перепуганный же волчонок лишь тоненько завизжал и резко отпрянул в сторону, нечаянно сметая в кусты малины зазевавшуюся Маруську.
Девчонка пискнула, попадая в довольно неласковые, колючие объятия и изумленно прошептала:
— Капкан! И какой большущий…
Волк осторожно приблизился к уже безопасному железу и осторожно тронул его лапой: «Петро! И за что он меня так ненавидит? Я же ничего плохого ему не сделал…»
Маруська, жалобно поскуливая, выбиралась из малинника и бормотала:
— Какой ты умный! Почуял его, верно? А я бы наступила, это точно. У меня-то твоего нюха нету…
Она подбежала к волку и тесно прижалась к нему:
— А теперь что? Дальше пойдем?
Володька судорожно вздохнул и неожиданно почувствовал, что он жутко голоден: в его рту уже почти сутки не было ни крошки! С тех самых пор, как он вырядился в эту проклятую шкуру. На секунду Володька ощутил себя предателем: все же она только что выручила его. И, оправдываясь, подумал: «Если б остался человеком, сейчас преспокойненько ужинал бы! А не бродил по этим страшным болотам. И капканов на меня не ставили бы…»
Хваткие пальчики Маруськи, привычно вцепившейся в густую, жесткую шерсть, постепенно привели Володьку в чувство. Он глухо заворчал и осторожно двинулся вперед, старательно обходя страшную игрушку, перегородившую тропу. А, миновав ее, лег на землю и мотнул головой, указывая девчонке на спину. Дождался, когда Маруська займет свое место, и насмешливо фыркнул: «Ну, елки, жизнь пошла! Не соскучишься. Еще и лошадь изображаю…»
Солнце спустилось еще ниже, и Володька заторопился. Свернул к болоту, с досадой отмечая, что ветер сменился. Тянуло уже не с торфяников, а из леса. Запах-то намного приятнее, но вот как ему теперь искать священный источник? Покружить придется!
По своей неопытности, Володька совершенно не подумал о другой возможной опасности, что несла в себе смена ветра. Попадись им сейчас на дороге следующий капкан…
Но мальчишку беспокоило только время. Найти крошечный родничок на таких огромных пространствах было непросто.
Поэтому, когда на его пути, как чертик из коробочки, выскочил торжествующий Петро, волк просто оцепенел. А Маруська, услышав щелчок взводимого курка, испуганно закричала:
— Не стреляй, это же я!
— Пшла вон от оборотня, дура, — сквозь зубы проворчал парень, невозмутимо поднимая ствол своего превосходного охотничьего ружья.
— Петя, не стреляй! Это не оборотень!
— А кто? Такса карликовая, что ли?! Уйди, сказал!
— Не стреляй… — заплакала девочка, теснее прижимаясь к Володьке, застывшему камнем. Она обхватила его обеими руками, будто стараясь прикрыть собственным телом.
Горячая слезинка расплавленным свинцом упала ошеломленному волчонку на нос и невольно привела его в чувство. Он пронзительно взвизгнул и изо всех силенок рванулся прочь.
Оглушительным громом в его ушах отозвался выстрел. Жгучим огнем опалило правое предплечье. Перепуганная Маруська слабо пискнула и, теряя сознание, жалким комочком скатилась с его спины в тухлую лужицу.
И это мгновенно остановило бешеный бег раненого волка в никуда. Он горестно взвыл и стремительно развернулся. И, пластаясь в фантастическом прыжке, забыв о боли, полетел обратно.
Страшный гнев на этого деревенского идиота в секунду заглушил в Володьке остатки соображения. Мальчишка на время перестал быть человеком. Он стал зверем. Страшным зверем: подранком. И бросился на противника, забыв обо всем. Сейчас волчонка не пугало даже ружье в руках врага.
Петро нападения явно не ожидал. Он был уверен, что попал, и теперь опасался лишь бегства перепуганного, неопытного еще оборотня. Искать его всю ночь на бескрайних болотах парню совершенно не хотелось.
Про девчонку же Петро в своей ненависти вообще не помнил. Она его абсолютно не интересовала.
Поэтому взбешенный Володька застал Петро врасплох. Да и что мог поделать вооруженный только ножом человек против страшного, громадного, разъяренного животного и его чудовищных клыков?!
По счастью, первую злость волк сорвал на ружье. Наследство прадеда — прекрасная тульская двустволка, жалко хрустнула на острейших зубах. Зверь небрежно выплюнул обломки и свирепо шагнул вперед. Странные, серо-голубые глаза горели холодноватым огнем. Больше всего настораживало Петро то, что оборотень действовал молча.
Ошеломленный парень попятился, пытаясь нащупать ножны, прилаженные на правом боку. Но выхватить охотничий нож не успел. Зверь оказался много быстрее: он рванул зубами всю перевязь и порвал широкий, толстый ремень, словно бумажный, прихватив при этом и приличный кусок одежды вместе с кожей.
И вот тут Петро в первый раз испугался. Испугался по-настоящему, до дрожи в коленях, до леденящего сквознячка между лопатками.
Разодранный хищником бок моментально запылал. Горячая кровь неприятной струйкой побежала вниз. Поврежденные мышцы свело неожиданной судорогой…
Оборотень оскалил окровавленные клыки и торжествующе зарычал.
Парень, стараясь не споткнуться, снова попятился назад. Ему казалось: стоит упасть, и проклятая тварь вцепится ему прямиком в беззащитное горло. Он машинально прикрыл его руками и бросил панический взгляд на неторопливо наступающего на него зверя. Только сейчас Петро заметил, что у волка разворочено плечо, и страшная рана пузырится черной в свете заходящего солнца кровью. Бешеная радость опалила мозг: «Подохнет! Пусть чуть позже!»
Тут до Петро дошло, что прежде это чудовище вполне успеет до него добраться. Лоб парня мгновенно взмок, а сердце застучало как сумасшедшее. Умирать он никак не собирался! Убивать да, но …
Петро запаниковал и, забыв об осторожности, прибавил скорость. И тут же поплатился за это: споткнувшись о какую-то полусгнившую корягу, он с размаху полетел в болото.
Зверь разъяренно рявкнул. Торжествующе рванулся вперед, и буквально через долю секунды над оцепеневшим от страха Петро нависла страшная, оскаленная морда. Волк зарычал, с кинжальной остроты клыков на лицо парня сорвалась подкрашенная его же кровью пена. Зверь еще больше ощерился.
Неожиданно где-то за их спинами громко заплакала девочка. Володька вздрогнул, нехотя приходя в себя, и застыл в нерешительности.
Проблему разрешил Петро: воспользовавшись растерянностью оборотня, он молнией перевернулся на живот и на четвереньках метнулся вглубь болота. И почти сразу же пропал из виду, затерявшись в сгущающейся темноте между многочисленными кочками и мелким кустарником. Только хлюпанье воды доносились до волчонка, ошеломленного бегством врага, да неприятный запах потревоженного болота щекотал его ноздри.
Тоненький, жалобный плач Маруськи не смолкал, и Володька наконец повернул назад. И едва не рухнул: такой жуткой, острой болью отозвались поврежденные крупной дробью мышцы.
С трудом заставляя себя двигаться, волчонок мрачно подумал: «Теперь нужно точно спешить к воде. Хоть умру человеком…»