Вечный союз

— А как насчет тысяч жизней, отнятых этими людьми? — холодно поинтересовался Калин.

— Их не вернуть, — печально ответил Касмар, — но если мы позволим этому сейчас встать между нами, то погибнут и все их семьи. Души убитых сейчас сверху взирают на нас и, несомненно, не желают такой страшной участи для своих любимых. Настало время, когда надо забыть о мести.

Калин горько вздохнул. Действительно ли Винсент погиб? Калин знал, что Винсент хотел бы, чтобы он сделал все для спасения Тани и детей, даже если бы при этом он отказался отомстить за его смерть, какой бы подлой она ни была.

«О Кесус, — взмолился про себя Калин, — неужели все должно так закончиться? Неужели моя мечта о свободе привела к этому?»

Он посмотрел на своих врагов.

— Мое первоначальное предложение остается в силе, — заявил Кромвель. — Если ты не согласишься, Калин, вынужден сообщить, что я устрою в твоем городе настоящий ад.

Михаил рассмеялся и поднялся со стула.

— Холоп, я все так и задумал с самого начала. Ты дурак. Если бы я был на твоем месте, то повесил бы тебя на ближайшем же дереве, а ты, как полный идиот, позволил мне участвовать в этой бессмысленной затее под названием республика.

Продолжая смеяться, Михаил вышел из комнаты. Кромвель на мгновение задержался, его глаза не отрывались от лица Касмара, как будто он хотел сказать ему что-то еще. Калин с ненавистью посмотрел на него, и взгляд Тобиаса затвердел. Кромвель выскочил из кабинета Касмара и с грохотом захлопнул за собой дверь.

— Ну и что теперь? — с горечью в голосе спросил патриарх.

У Калина слова застряли в горле.

— Что с нами будет?

— Мне пора возвращаться к своим людям, — наконец вымолвил президент Руси. — Если мои враги опередят меня, они могут открыть по мне огонь, когда я буду пересекать площадь.

Калин еще раз низко поклонился священнику, и Касмар осенил его крестом. Надев шляпу, Калин открыл дверь и нервной походкой, выдававшей его гнев, вышел в коридор.

Священник, который привел его сюда, сопровождал Калина и на обратном пути. Калин видел, что его спутник сгорает от желания узнать, чем закончились переговоры, но ничего не сказал ему. Пересекая неф, он вновь преклонил колена, быстро поднялся и пошел к выходу.

— Господин президент, ваше оружие, — произнес священник, дрожащей рукой протягивая ему револьвер.

Калинка выхватил у него свою пушку.

— Было бы лучше для всех нас, если бы ты не отбирал его у меня, — срывающимся голосом сказал он.

Священник опустил глаза. — Патриарх дал клятву, что ваша встреча в соборе произойдет без оружия, — прошептал он, отодвигая засов. Четверка телохранителей метнулась к нему через площадь. Солдаты, защищавшие фланги, взяли мушкеты на изготовку.

Телохранители снова прикрыли его своими телами и бегом ринулись обратно, фактически таща его на себе Едва они отбежали от здания собора на несколько шагов, как из развалин сената громыхнуло вражеское орудие. Картечью положило немало солдат, прикрывавших отход Калина. Один из телохранителей, подталкивавший его в спину, рухнул на мостовую и остался лежать. Из зданий, расположенных на противоположной стороне площади, раздался залп, и над головой Калина засвистели пули. Через несколько секунд президент оказался у распахнутой двери, и его охранники силой втолкнули Калина внутрь штаба. Остальные солдаты поспешили найти укрытие в узком переулке, куда не долетали неприятельские пули.

Один из тех, кто вбежал в дом вслед за Калином, бросил взгляд на опустевшую площадь и увидел, что над его раненым товарищем склонился человек в рясе. Священник пытался помочь раненому подняться, когда мушкетная пуля высекла искру из мостовой в дюйме от его ноги.

— Безбожные карфагеняне! — взревел телохранитель Калина и бросился обратно на площадь. Вместе со священником ему удалось втащить раненого в дом, несмотря на град пуль, обрушенный на них карфагенянами.

— Отличная работа, солдат, — похлопал его по спине Ганс.

— Этим людям ничего не стоит убить священника, — произнес Калин, глядя на побледневшее лицо своего недавнего проводника.

— Пожалуй, мне не следовало отбирать у тебя револьвер, — прошептал тот.

— Что они предложили? — спросил Ганс.

Калин жестом предложил ему следовать за собой. Пробравшись сквозь возбужденную толпу солдат, они вошли в комнату, расположенную в глубине здания, и закрыли за собой дверь. Там их ждали оставшиеся верными республике сенаторы, которые тут же окружили Калина и засыпали его множеством вопросов. Президент молчал, пока не стихли все крики.

— Все, как мы ожидали, — сообщил своим сторонникам Калин. — Сдавайтесь, или город будет разрушен. Президентом будет Михаил, но он всего лишь кукла, управляемая Кромвелем. А Кромвель признал, что он продался меркам.

— Значит, у нас нет надежды, — простонал Василий. Калин обвел комнату взглядом:

— Мы будем сражаться, и она появится!

— Как мы будем сражаться? — вскричал другой сенатор. — Почти все наши силы сосредоточены в укреплениях, окружающих фабрики. Город обороняется ополчением. Если за спиной у карфагенян стоят Тугары, или мерки, как они себя называют, то мы не выстоим.

— Если понадобится, мы будем сражаться голыми руками, — ударил кулаком по столу Калин.

— И все равно в итоге все погибнем.

— Неужели вы все готовы сдаться? — воскликнул Калин. — Вы попробовали вкус свободы, но через два года оказалось, что вы слишком слабы, чтобы сражаться за нее. Вы сидите передо мной и хнычете: «Мы погибнем». — В голосе Калина зазвучали саркастические нотки. — Вы сенаторы, так выполняйте свою работу. Народ Руси заплатил большой кровью за то, чтобы добиться свободы, а в вас должно быть сосредоточено все лучшее, что есть в нашем народе, а не худшее!

— Он прав, — тихо произнес Василий. — Нам нельзя забывать свой долг.

— Но мы все равно проиграем, — заметил его товарищ. — Надо смотреть фактам в лицо. Кромвель ослабил нас, а мерки закончат работу.

— Черта с два, — произнес у них за спиной знакомый голос.

К огромному изумлению Калина, в дверном проеме стоял О’Дональд с неизменной сигарой в зубах. Ирландец отступил на шаг назад, и в комнату вошла Кэтлин. При ее появлении все тут же встали. — Вы бы не могли снова сесть? — попросила Кэтлин. — Мне кажется, сейчас совершенно неподходящее время, чтобы соблюдать эти дурацкие правила этикета.

— Скажите мне, пожалуйста, — недоуменно спросил Калин, — что вы здесь делаете?

— Намекаешь на то, что нас не приглашали? — рассмеялся О’Дональд.

— Пэт, ты напился, — резко бросил Ганс.

— Ганс, ты же знаешь, что я легко могу перепить тебя, это было доказано сотню раз. Чтобы напиться, мне надо вылакать куда больше спиртного, чем я пока что успел.

— Скажите мне, сенаторы, — перебила его Кэтлин, не давая ирландцу развить свою излюбленную тему, — как прошла встреча?

— Как и ожидалось, — нехотя ответил Калин.

— И вы готовы прекратить борьбу? — Голос Кэтлин мог заморозить всю воду в Нейпере.

— Я буду драться до конца! — выпалил Василий, и воодушевленные сенаторы поддержали его воинственными криками.

— Рада это слышать, — произнесла Кэтлин. — Я не в том положении, чтобы задать вам трепку, но, если вы сейчас струсите, можете не сомневаться, что Эндрю вам ее устроит.

Калин смотрел на нее выпучив глаза.

— Надо было, конечно, сразу показать ее вам, — выступил вперед О’Дональд, приобняв Кэтлин за талию, — но я решил, что будет лучше, если ее милость первой услышит эти новости.

Театральным жестом артиллерист вытащил листок бумаги.

— Телеграмма со станции Бангор на реке Волге. Туда прибыл гонец из русской армии. В телеграмме написано: «Мы возвращаемся. Передайте Кэтлин, что я ее люблю». Подписано: «Полковник Эндрю Лоуренс Кин».

— Ай да парень! Я знал, что он не пропадет, — заорал Ганс, стуча в восторге кулаками по столу.

О’Дональд довольно осклабился, вытащил из кармана еще одну сигару и воткнул ее в рот старому сержанту. Ганс откусил кончик и начал жевать «гавану».