Сигнал сбора

Готорн вернулся на линию огня и через силу улыбнулся Дмитрию:

— Ты умеешь плавать. Дмитрий?

— Я могу научиться очень быстро, — сказал крестьянин. — В самом деле, очень быстро.

— Будем надеяться, что ты успеешь научиться.

— Шевелитесь, шевелитесь! — кричал Майна. — И инструмент, ради всего святого, возьмите инструмент.

Бригады рабочих сновали взад и вперед, подбирая все, что можно было перевезти. Свисток поезда пронзительно заверещал, и, направляясь к двери, Майна увидел, как «Бангор» отъезжает от порохового завода. Вагоны были набиты бочками, вагонетки наполнены углем, серой и селитрой, которые можно было переработать вручную в городе.

Выйдя из здания, Майна стал взбираться по лестнице на трубу. Достигнув вершины и крепко уцепившись одной рукой за верхнюю перекладину лестницы, он стал смотреть на север. Дождь кончился, сменившись легким западным ветерком, который принес клочья дыма с перевала. На всем обозримом пространстве он видел сотни костров, на которых люди Флетчера сжигали все, что не могли увезти. Костры горели уже несколько дней, дым стоял над Русью, от самых отдаленных районов до болот на границе с Вазимой в сорока милях отсюда. Врагу не оставляли ничего. Каждый амбар, каждое поле с неубранным урожаем сжигались; телеги, которые не могли увезти, разбивали вдребезги, а оставшуюся на них провизию втаптывали в грязь. Тысячи тонн жизненно необходимого пропитания уничтожалось просто потому, что не было времени его вывозить. По крайней мере, тугары, придя, не найдут ничего, что могло бы помочь им.

Дорога вдоль реки была забита солдатами, направляющимися в город. Ворота во внутренней стене уже были закрыты, и подходящие части двигались прямо на определенные им позиции за огромным земляным валом. Из восточных ворот тянулся многотысячный поток ополченцев, устремлявшихся на свои позиции. Джону Майне казалось, что весь мир сошел с ума.

Со всех сторон к городу мчались повозки, груженные урожаем с полей, погонщики яростно подстегивали лошадей. Казалось, повсюду воцарились хаос и безумие. «Бангор» издал пронзительный свисток и двинулся к городу.

Джон смотрел на все, что создал, на маленькую промышленную империю, которая там, дома, была бы предметом зависти. Все, что он сделал, должно было вот-вот исчезнуть, и, проливая горькие слезы, Джон начал спускаться вниз, чтобы помочь с погрузкой последней партии.

Перевал был чист, и Эндрю вздохнул с облегчением. Некое подобие порядка наконец восстанавливалось. Люди Киндреда, вызволенные из их опасного положения, бежали мимо него в сторону Суздаля.

Был напряженный момент, когда их выводили с передовой. Только артиллерийское искусство О’Дональда, которого тугары, по-видимому, боялись, удержало их в отдалении, пока теснимые врагом полки отходили по перевалам.

Враги шли в основном в пешем строю, а артиллерия, которая, отступая, не прекращала боевых действий, не позволяла им приблизиться. Слава Богу, тугарская кавалерия, зажатая в узком проходе перед перевалом, еще не дышала в спину.

Взойдя на вершину следующего холма, Эндрю увидел Суздаль в нескольких милях впереди. Повернувшись в седле, он вдруг осознал, что доносившаяся с перевала канонада смолкла. Он подождал минуту и, развернув коня, поехал за своей армией.

Он отвоевал городу одиннадцать дней. Оставалось только молиться, чтобы цена не оказалась слишком велика.

— Пора! Теперь бегите! — закричал Готорн.

Побросав свои мушкеты, солдаты нарушили строй и изо всех сил помчались к реке, до которой было пятьдесят ярдов.

Он на минуту остановился рядом с Данливи.

— У меня нет шансов, мальчик, — сказал артиллерист, держась за свой бок. — Я подарю им прощальный подарок. А теперь уноси отсюда свою задницу.

Готорн потряс его руку и, глотая слезы, бросился как сумасшедший к реке. Дмитрий, который ждал его, побежал рядом.

«Оганкит» стрелял частыми залпами, сметая ряды тугар, подходивших с севера. Но те, которые наступали с юга, были уже близко.

Ему казалось, что он бежит по какой-то каше, его ноги увязают в ней, и он двигается страшно медленно.

За ним послышался треск. Оглянувшись через плечо, Готорн увидел, как легкое орудие подпрыгнуло и перевернулось, выпустив тройной заряд картечи в противника, окружившего позиции Данливи. Размахивающий орудийным шомполом Данливи скрылся из виду.

Люди прыгали в воду, а команда «Оганкита», громко крича, бросала им с борта канаты. Залп стрел просвистел мимо них, пустив по воде круги. Дмитрий споткнулся и упал.

Готорн остановился, схватил его и потащил.

— Оставь меня! — кричал Дмитрий, держась за ногу.

— Иди к черту! — заорал Готорн и, почти неся своего друга, свалился с ним в реку.

Все еще держа Дмитрия, он ушел под воду, вынырнул на поверхность и сделал бросок вперед. Стрелы дождем сыпались вокруг него, в то время как он, держа свой груз одной рукой и изо всех сил перебирая ногами, продвигался прочь от берега.

С корабля сбросили конец, и, ухватившись за него, он вместе с Дмитрием повис на нем, а один из матросов тащил их к судну.

Град стрел стучал о борт «Оганкита», и корабль бил похож на гигантского дикобраза, из которого во все стороны торчали иглы.

Вокруг него в воде барахталось более сотни человек, судорожно цепляясь за канаты.

— Оставайтесь в воде! — прокричал кто-то сверху. Судно содрогнулось, когда заработал единственный винт, отводя его к середине реки. Все еще держа Дмитрия, Готорн крепко вцепился в канат. И почему это с ним вечно случаются какие-нибудь неприятности, когда он оказывается около воды, подумалось ему.

Огромный корабль покачивался, развернувшись кормой вниз по течению и прикрывая, как щитом, людей, прижавшихся к его правому борту.

Еще десятки канатов были брошены в воду, спустили также шлюпки. Некоторые моряки даже прыгали за борт, пытаясь спасти людей, которые вот-вот могли утонуть. Сильные руки схватили Готорна и втащили его в шлюпку вместе с Дмитрием. Отплевываясь и задыхаясь, он прислонился к борту, хватая ртом воздух. Шлюпку подняли на корабль. Оказавшись на палубе, он едва смог передвигаться на ослабевших, дрожащих ногах.

Дмитрий измученно посмотрел на него.

— Выходит, я все-таки научился плавать, — прерывисто дыша, проговорил крестьянин.

Стараясь не заплакать, Готорн огляделся. Выживших было меньше сотни. Это было все, что осталось от восьмисот солдат двух полков и тех ста, которые обслуживали батарею.

Он должен держать себя в руках, подумал он угрюмо. Повернувшись, он направился к корме и поднялся на ют. Сжав губы, Тобиас смотрел на него. Готорн отдал ему честь.

— Полковник Готорн, командир Пятого и Одиннадцатого Суздальских полков, докладывает, — произнес он слабым голосом.

— Вы отвечали за это? — спросил Тобиас, показывая на то место на берегу, где теперь уже тысячи тугар сплошным потоком двигались к югу.

Палубная батарея разразилась еще одним залпом. Теперь, когда оборонявшие перевал были спасены, артиллерия стремилась уничтожить как можно больше врагов, но они продвигались вперед, несмотря на потери.

— Да, сэр, я, — ответил Готорн спокойно.

— Сколько вам лет, мальчик? — спросил Тобиас.

— Восемнадцать, сэр.

— Черт меня побери, это было самое глупое из всего, что мне здесь довелось повидать, — буркнул Тобиас.

Готорн напрягся, взгляд его стал суровым.

— Но также и самое смелое, — ворчливо добавил после паузы Тобиас.

— Благодарю вас за вашу поддержку и спасение, — невозмутимо проговорил Готорн. — Я отмечу это в моем докладе.

— Чтоб мне сдохнуть! Доклад восемнадцатилетнего мальчишки, подумать только!

— Сэр, теперь я — полковник Готорн. Я заплатил за это звание там, на поле боя, и Бог свидетель, сэр, я имею право ожидать, что ко мне будут относиться с соответствующим уважением.

Все еще качая головой, Тобиас одобрительно посмотрел на паренька, который весил всего сто двадцать фунтов и стоял перед ним, промокший до нитки.