Страница 2 из 108
- Буду покорно и преданно служить вам, господин. Рабу не полагается задавать вопросы, но слова в ваших устах не похожи на произносимые людьми этой страны.
- Я римлянин, хотя здесь никто не знает, что это некогда означало.
Петр удивленно посмотрел на властного старца, пытаясь уловить в его чертах что-то из далекого мира, в прошлом включавшего в себя все средиземноморье. Могло ли сказанное быть правдой?
Справа у скал белое облако чаек поднялось в небо.
«Невозможно представить, что мой соотечественник, пройдя столько же тысяч миль, что и я, превратился в господина всех этих земель? Какой дорогой он шел? Разве не той же что и я? Разве существуют тайные тропы человеческой судьбы ведущие в обход основного пути?» - рассуждал Петр, сжимая тонкие губы. Он был убежден, что не знает ответа.
Седой правитель снова заговорил:
- Ты удивлен? Моя жизнь полна подобных вещей. Не только это поразит тебя, когда груды моих записей превратятся в систему.
«О чем он?» - спросил себя Петр.
Старик замолчал на некоторое время. Раб не осмеливался прерывать его. Он только осторожно наблюдал. Мгновение назад подвижные глаза всемогущего старца замерли, вновь устремившись в бесконечную даль океана. Потом, пережив какую-то внутреннюю борьбу, старик повернулся к собеседнику и заговорил:
- Пять лет как я задумал написать книгу обо всем, что выпало на мою долю в годы скитаний молодости. Нет нужды оставлять потомкам след всей моей жизни. Она не заслуживает такого. Но есть то, что я хотел бы сохранить. Есть люди, о которых нельзя забыть. Есть характеры, у которых нужно учиться. Была эпоха, о которой никто, может быть, не захочет вспоминать. Но когда разум людей вновь поднимется из пепла, они должны знать, как рушился старый римский мир, которым я так сильно был заворожен. И который, не желая спасать, не только ненавидел, но и любил. Завтра мои латинские листы начнут приходить в порядок, превращаясь в книгу. Не так как это привыкли делать здесь, а живо, со всей силой пережитого мной. Без помпезности и словоблудия вокруг воли богов. Без всякого сокрытия того, что я видел, постиг и совершил. Понимаешь, чего я хочу?
- Понимаю, господин.
- Теперь уходи. В моей библиотеке есть немало свитков. Когда-то, рискуя, я спас их из пылающего Ктесифона. Поговори теперь с ними, а я снова хочу побыть наедине с ударами волн. Так мне легче будет завтра начать свой рассказ.
Часть 1. Путь за Дунай
1
Солнце медленно выглянуло из-за горизонта. Его первые лучи упали на землю, согревая её, прогоняя холод минувшей ночи.
В сарае фермы, расположенной в низине между гор, спал мальчик. Свернувшись в клубок, он, оборванный и грязный, лежал на посеревшей от времени соломе. Плечи его сжимались и дрожали не столько от ночной прохлады, сколько от тревожного сна. Бледные худые руки прижимали ноги к груди. Страх искажал лицо ребенка, а синие следы побоев, видневшиеся на спине сквозь дыры в тунике, выдавали его причину.
Несколько обветшалых строений, загоны и грязные навозные лужи - вот всё, что представляла собой ферма. Она принадлежала старинному сенатскому роду, владевшему кроме неё ещё большим поместьем южнее Маркианополя[4]. Некогда, благородная семья имела в Нижней Мизии[5] куда больше: на душистых лугах паслись тысячи овец, выращивая хлеб, на полях трудилось до двух тысяч рабов и колонов -зависимых земледельцев-арендаторов. Нашествия варваров, эпидемии и мятежи сделали свое дело. Старая ферма и одно поместье были тем немногим, что смог сохранить старинный римский род в придунайской провинции.
Жена старшего пастуха проснулась с трудом. Отмахиваясь от назойливых мух, она выбралась из темного, пропахшего гнилью дома. Слепящий свет остановил её на пороге. Толстая женщина потёрла кулаками заспанные глаза и, покачиваясь, подошла к столу. Она взяла глиняный кувшин и сделала несколько жадных глотков. Потом она потянулась и, оглядевшись, закричала изо всех сил:
- Проклятый мальчишка! Амвр! Сколько я могу тебя звать! Вставай и иди сюда, бестолочь. Иди или я разозлюсь и размозжу тебе голову! Слышишь меня?
От пронзительного звука мальчик, спавший в сарае невдалеке, мгновенно открыл глаза. Он быстро поднялся и, не встряхивая одежды, вышел на встречу резкому свету. Всё тело его ломило от боли, голова гудела, руки не слушались и безжизненно висели.
- А-а-а, вот и наш господин! Я зову тебя уже полдня, бездельник!
Мальчик приблизился к женщине, не поднимая глаз. Она с размаху ударила его по голове. Все зазвенело в ушах ребенка, но он устоял на ногах. Боль не была чем-то новым для него, гораздо острее он чувствовал голод.
- Ну, вот теперь-то ты проснулся, наконец!? Давай, отнеси моему мужу и братьям вина, пока оно не прокисло в моём брюхе. Я сама всё выпью, если не будешь шевелиться, и тогда мой муж тебя изобьет как вора. Понял, что я ему про тебя скажу, бесстыжая тварь? Шевелись!
Она судорожно захохотала, но через мгновение остановилась и впилась глазами в исхудалого ребёнка. Подперев широко расставленными босыми ногами ржавую землю, мальчик стоял перед ней, по-прежнему не поднимая глаз.
«Наглая скотина! Исчадие ада!» - мысленно выругалась женщина. Как он надоел ей, этот мальчишка!
- Хлеб и сыр на дорогу возьмешь в доме. Они рядом с бурдюком. Я всё приготовила. Не задерживайся долго, ты нужен мне здесь. Криворукий Юлий скоро пригонит своё стадо. Вернись до утра! И не смей, скотина, прикасаться к вину. Да, скажи моему мужу, что вино вчера привез из поместья Лысый.
Мальчик кивнул головой и нерешительно зашагал к дому. Он с жадностью проглотил неизвестно когда испеченную лепешку и кусок овечьего сыра. Потом, взвалив на плечо тяжелый бурдюк, осторожно пошел к выходу. Выбравшись из низкого проёма двери, он медленно зашагал вверх по склону в сторону поднимающегося солнца.
2
С другой стороны гор, укрытые деревьями и большими камнями, продолжали незаметно свой путь два десятка воинов. Зачехлённые в кожу овальные щиты висели у них за спинами, а короткие копья лежали на плечах. На желтоватой одежде некоторых солдат можно было разглядеть выгоревшие знаки одного из подразделений пограничных войск империи[6].
Впереди отряда шли двое. Оба они имели крепкое сложение, но один был уже почти седым. Второй выглядел совсем еще молодо. Небольшого роста, он имел грубоватое веснушчатое лицо, единственным украшением которого была густая рыжая борода. Над широким носом горели живые и хитрые голубые глаза. Оба воина носили почти низший в Византийской империи командный чин десятников. Одежда на них не казалась лучше, чем у остальных. Только рукоятки мечей, что мужчины несли на поясах, смотрелись немного богаче.
- Видишь ту ферму внизу, Констант? - спросил молодой, остановившись.
- Для этого ты не дал нам повернуть вчера обратно, Фока!? Хотел показать ферму? Разорви тебя гром! Мы могли бы доложить, что никаких варваров нет и преследовать некого. Моя земля, земля у всех нас стоит брошенной без рук, а мы выполняем бессмысленный приказ и преследуем кучку варваров! И ты еще показываешь мне богом забытую ферму какого-то недотепы. Зачем? Зачем, Фока? Ты что меня сердишь? Иисус, даруй мне терпение!
- Варвары очень коварны, - усмехнулся Фока, осторожно ступая по скользким от росы камням. - Посмотри, брат, вон пастухи пригнали большое стадо. Нас всего двадцать, а места здесь запустели еще при Юстиниане[7]. Остались только осколки былого сельского процветания.
4
Сенаторы - высшее сословие в римском обществе, принадлежность к которому определялась в первую очередь богатством.
5
Вторая (Нижняя) Мизия - приграничная провинция Восточной Римской империи.
6
Все войска Византии делились на полевые (мобильные) и пограничные, носившие характер ополчения. Воины пограничных частей получали землю на окраинах государства и жили отдельными поселениями.
7
Юстиниан I - византийский император, правивший с 527 по 565 год.