Страница 67 из 76
— Этим занимается Джон, а не я, — ответил Чак. Неожиданное появление Винсента застало его врасплох.
— Джон далеко, до него триста миль, так что я еще не скоро смогу обсудить с ним это. Вчера я видел, как прямо с завода в Риме увезли по меньшей мере тысячу мушкетов. И я, черт побери, хочу знать почему.
Рабочие, стоявшие неподалеку, молчали, глядя на Винсента с откровенным возмущением, словно он завизжал посреди церковного богослужения.
Чак жестом предложил Винсенту выйти наружу.
— Не тревожь моих людей, — холодно сказал он. — Здесь делают точные инструменты. Если у кого-нибудь из них дрогнет рука, то несколько недель, а может, и месяцев работы пойдут насмарку.
Винсент и не подумал извиниться, он только сердито посмотрел на Чака.
— Почти половина моих людей по-прежнему безоружна! Как, по-твоему, я могу чувствовать себя при этом?
— Я все понимаю, Винсент, — отозвался Чак.
— И какого черта тебе понадобилось здесь делать? Я слышал, что ты снял с работы в Риме сотню оружейников. Сколько же мы теряем из-за этого оружия? Порох исчезает, куда-то делся один из двигателей, и олова нигде не достать. Поговаривают, что ты строишь здесь секретный завод.
Чак пожал плечами с видом полнейшей невинности.
— Джон знает, что тут творится?
— Эндрю предоставил мне самому решать, что нужно делать, а что нет.
— Это не похоже на Эндрю. Обычно его приказы звучат гораздо точнее.
— Но он именно так и сказал, — произнес Чак тоном оправдывающегося школьника. — И у меня, кстати, есть письменное подтверждение.
— Мне нужно пятьсот мушкетов, Фергюсон, десять батарей и побольше патронов и снарядов.
— Ты просишь их у меня или требуешь? — спокойно спросил Чак.
— Я объясняю. Ты распоряжаешься всем оружием, потому что все люди Джона заняты на постройке оборонных сооружений в Кеве. Делай что угодно, приказывай что хочешь и кому хочешь, но я должен получить мушкеты.
— Или?
— Кто-нибудь из моих людей поговорит с Джоном и намекнет, что ты тратишь чуть ли не тонну пороха в день. Посуди сам, сколько патронов могло бы получиться из такого количества?
— Ты мерзавец, — прошептал Чак.
— Конечно, — холодно ответил Винсент. — Половина армии Марка сражается на южной границе с двумя уменами мерков. Я собираюсь вывести отсюда войска и пойти ему на подмогу. Будь я проклят, если соглашусь проводить эти дурацкие учения в тылу, когда на фронте разворачиваются настоящие события.
— Да что с тобой случилось, Винсент? — поразился Чак.
Он вопросительно посмотрел на Дмитрия, который стоял неподалеку и с интересом прислушивался к беседе. Впрочем, старый солдат не понимал по-английски ни слова и не мог уяснить, в чем, собственно говоря, дело.
— Я просто выполняю свою работу, — сказал Винсент.
— Война для тебя стала слишком личным делом, — тихо сказал Чак. — Разумеется, я ненавижу этих мерзавцев, а кто их любит? Но я не позволю им влезть ко мне в душу и подчинить ее. Да, я нарушаю правила, но я нутром чувствую, что прав, и что именно то, что я делаю, позволит нам победить. А ты превращаешься в такого же убийцу, как и они.
— Не учи меня, — прошипел Винсент.
— Было время, когда ты без колебаний учил нас, ты проповедовал мораль целому полку. Ты убедил солдат остаться здесь, хотя Тобиас уговаривал их собирать вещи и улепетывать. А сейчас в тебе осталась только ненависть. Мерки не получили твоего тела, но, боюсь, они уже получили твою душу.
— Я не собираюсь слушать твои измышления, — оборвал его Винсент.
— Если хочешь получить свои проклятые мушкеты, лучше послушай.
Винсент посмотрел на Чака.
— Винсент, ты мне нравишься и всегда нравился. Черт, мы выросли в Вассалборо вместе. Помню, как-то раз ты ходил с нами на пруд Веббера. Твой отец тогда поднял страшный шум из-за того, что мы купались нагишом.
По лицу Винсента скользнула улыбка.
— Я помню, какими глазами ты смотрел на мою сестру Элис, — продолжал Чак.
Винсент промолчал, но, склонив голову к плечу, внимательно слушал старого друга.
Тогда мы были невинными детьми, — вздохнул Чак. — Никто даже не думал, что мы вырастем и станем убийцами. Я хотел быть инженером и изобретать машины, ты собирался учиться и стать преподавателем или писателем, как полковник Кин. А мы оказались втянутыми в войну. Винсент, я занимаюсь этим, потому что это моя работа, но ты полюбил войну.
— Только так мы можем победить, — ответил Винсент.
— Посмотри на Кина. Черт, я помню, под Геттисбергом… ему и правда нравилось воевать, даже когда убили его брата. Но посмотри на него сейчас. Он стал генералом, командующим. Кто-то должен вести войну, и он взвалил это на себя. Но я бы ни за что на свете не хотел оказаться на его месте. Это как рак, разъедает тебя изнутри. Ты станешь таким, как Кин, ты уже герой и все такое прочее, но в конце концов окажется, что внутри ты мертв.
— Ты закончил проповедь, брат Фергюсон? Чак кивнул.
— Тогда я хочу получить свои ружья.
— Дам сколько смогу. Обещаю, что ты получишь их как можно скорее.
— Тогда твоя тайна так и останется тайной.
— Как дела в Риме?
— Хаос. Юлий размещает беженцев. Не обошлось без неприятностей — пара пожаров, болезни, но в целом все в порядке. Думаю, крестьяне всегда поймут крестьян. Как говорится, «рыбак рыбака видит издалека». Плохо то, что беженцы продолжают прибывать. Не то чтобы мерки представляли такую угрозу на юге, но они привязывают нас к южному фронту. А город превратился в настоящий детский сад. У нас в доме — две матери и пять детей, Танины родственники.
— А как Оливия, дочь Марка? Винсент покраснел.
— С ней все в порядке. Она спрашивала о тебе.
— Что это ты покраснел, Винсент?
— Ничего.
— Ну-ка признавайся, у вас что-то было. До меня тут доходили кое-какие слухи.
— Клянусь, ничего не было, — сказал Винсент поспешно. Чак решил больше не возвращаться к этой теме.
— Ты слышал сегодняшнее сообщение? — спросил он мирно, и Винсент облегченно перевел дух.
— Об эвакуации Суздаля? — Он кивнул.
— Плохо дело. Я почему-то думал, что город останется в наших руках. А сейчас будто услышал о захвате Мэна мятежниками. Суздаль стал нашим домом. Черт, у меня там симпатичный домик, и я собирался построить настоящий большой дом с террасой, башенками и изгородью, обзавестись семьей, детишками…
— Война, — пробормотал Винсент и потупился. — Кстати, как там насчет снайперских винтовок?
Чак заколебался.
— Я не могу делать их так быстро. У меня много другой работы.
— Я видел, что ты дал одну Эндрю. Я тоже хочу.
— Собираешься лично пристрелить кого-то? Винсент улыбнулся и ушел.
— Какого черта он сюда явился? — спросил Теодор, подходя к Чаку.
— Пришел поторговаться, чтобы кое-что получить взамен.
— Он хороший генерал, — сказал Теодор. — У меня братья служат в Восьмом полку. Говорят, он — прямо огонь.
— Огонь может прогореть, — ответил Чак.
Он кивнул Дмитрию и пошел обратно в мастерскую.
Дмитрий кивнул в ответ и подошел к Винсенту, который уже садился на лошадь, чтобы отправиться в Испанию.
— Ты получил оружие? Винсент улыбнулся.
— Что он говорил?
— Ничего особенного.
— Нужно выучить ваш английский, а то больно страстно вы обсуждали это самое «ничего особенного».
— В том, что он говорил, действительно нет ничего особенно интересного для тебя, Дмитрий.
Дмитрий промолчал.
Винсент, насвистывая, пришпорил лошадь. Он еще не был готов действовать, но дайте ему еще пару месяцев, а уж что ему делать, он знает.
Впервые за много месяцев Эндрю увидел у нее на глазах слезы. Он неловко подошел и обнял Кэтлин. Мэдди спала у нее на руках.
— Мы так старались, чтобы у нас дома было хорошо, — сказала она, обводя взглядом комнату. Голос у нее дрожал. — Людмила дала мне занавески, еще когда я жила в том маленьком домике в Форт-Линкольне. Она отошла от Эндрю.
— Колыбелька Мэдди. Помнишь, как гордились парни, которые нам ее подарили? — Она погладила спинку стула, словно прощаясь с добрым другом; на несколько секунд ее взгляд задержался на висевшей в рамке фотографии из газеты — Эндрю и Кэтлин. Единственное, что она забрала с собой, — медаль, врученную ей самим Линкольном. — Господи, и все это мы потеряем.