Под чужим именем

– Я думала, вы заблудились по дороге, господа полицейские! Итак… Ребенок, как видите, слава богу, жив. Но его нужно срочно – вы слышите? – срочно отвезти в мою больницу и поместить под круглосуточное наблюдение. Улица, ледяной ветер и холодный ливень – не самые хорошие декорации для появления на свет. Так что ребенок вполне мог простудиться. Дальше. Необходимо определить среди находящихся сейчас в больнице рожениц женщину с прибытком молока, которая согласится кормить мальчика столько, сколько потребуется. Если не захочет добровольно – сделайте что-нибудь. Прикажите, в конце концов!.. И займитесь этим немедля, господа. Все необходимые показания относительно моих действий в качестве врача я готова дать полиции в любой удобный момент. Но только не сегодня. Увольте. Да… Еще одно… Вы обыскали погибшую? У ней были при себе документы?

– Никак нет! – вытянувшись во фрунт, словно перед начальником, пробасил городовой. Повелительный тон, каким разговаривала княгиня, подействовал на полицейского как удар кнута на упрямого мерина. – Никаких документов! Только вот это. – Бугаев шагнул вперед и вытянул вперед раскрытую ладонь.

В его широкой кряжистой лапе лежал кулон в виде сердечка на тонкой серебряной цепочке.

– Обнаружено на шее! – пробасил Бугаев.

– Я поняла. Вы позволите? – из вежливости спросила Анастасия Михайловна и, не дожидаясь чисто формального ответа – разве мог этот туповатый мужлан сказать ей «нет»? – взяла кулон. С первого взгляда обнаружила, что сердечко – это не что иное, как «любимчик», надавила на крохотную защелку, которая откидывала переднюю часть кулона. Внутри, как и следовало ожидать, находился крохотный портрет мужчины, на вид ему было около тридцати. Но не рисованный, а по последней моде, вырезанный из фотографической карточки. На всякий случай запечатлев в памяти волевой подбородок и безусловно породистое, красивое лицо незнакомца с характерным глубоким шрамом над левой бровью, княгиня вернула кулон городовому.

– Скорее всего – муж. Или любовник. В любом случае, я уверена, что с опознанием тела проблем у вашего топтыгинского ведомства не возникнет. Судя по модной одежде и золотому колечку с крупным бриллиантом на пальце, несчастная барышня отнюдь не с Нарвской заставы или Веселого поселка. Да и мужчина весьма приметный… Так что в ближайшие сутки-двое в каком-нибудь из пятидесяти двух полицейских участков наверняка появится заявление от убитого горем отца или прочих родственников бедняжки. Исчезновение благородной молодой особы, находящейся на восьмом месяце беременности в таком городе, как Санкт-Петербург, на исходе пятнадцатого года двадцатого века не может остаться незамеченным, – веско заметила княгиня. – У вас есть ко мне еще вопросы? – Анастасия Михайловна вопросительно вскинула брови на Бугаева.

– Никак нет! – рявкнул городовой, щелкнув каблуками.

– Тогда ступайте на проспект, Павел, и немедля найдите для мальчика экипаж. Я в больницу не поеду. Что-то неважно себя чувствую. Мигрень. – Покровительственным кивком головы Анастасия Михайловна, даже не взглянувшая на второго полицейского и ихнего сморчка-доктора, разрешила городовому удалиться, не прекращая укачивать укутанного до самого носа, громко плачущего кроху. Мальчик хотел кушать…

Минули сутки, канули в вечность вторые, закончились третьи. И княгине Корсак, как и всем остальным участникам и свидетелям чудесного спасения малыша, стало совершенно очевидно, что насчет невозможности исчезновения в столице «благородной молодой особы» Анастасия Михайловна сильно ошиблась. В полицию Санкт-Петербурга не поступило ни одного заявления о пропаже беременной женщины в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет. А на исходе третьих суток княгиня Корсак, заботливо следящая за здоровьем помещенного в их церковную больницу мальчика, прислушалась к своему внутреннему голосу и вдруг со всей очевидностью поняла, что в действительности она совсем не хочет, чтобы у спасенного ею малютки, умудрившегося все же простудиться и заболеть, отыскался убитый горем отец, разные там дедушки-бабушки и вообще какие-либо близкие и не очень родственники. Одинокая бездетная дама неожиданно осознала, что на сорок третьем году жизни ей предоставился второй, и, безусловно, последний в жизни шанс стать матерью. Странно, но до сих пор, за два десятка лет самого тесного общения с роженицами и их очаровательными малышами, Анастасии Михайловне ни разу даже не приходила в голову мысль о возможности усыновления сироты. Свой ребеночек – это свой. Родимая кровинка. Половинка твоя от Бога. А чужой – он и есть чужой. Но сейчас понятие «чужой» вдруг перестало для нее значить хоть что-либо. Потому что этот слабенький, худенький, недоношенный карапуз с родимым пятнышком в виде звездочки на спинке просто приворожил ее!!! Анастасия Михайловна готова была, позабыв обо всем на свете, находиться рядом с его кроваткой круглосуточно, дни напролет, лишь бы только иметь возможность прислушиваться к каждому вздоху мальчика, внимать каждому его шевелению и по тону плача угадывать причину недовольства – или пора сменить мокрые пеленки, или малыш проголодался, или просто решил поплакать, без какой-либо причины. Потому что по велению матушки-природы так делают все без исключения новорожденные дети. Регулярный плач просто необходим им для развития дыхательной системы.

Она полюбила ребенка всей душой.

На исходе второй недели полиция, по настоянию извещенных о необычном ночном происшествии городских властей, поместила во всех петербургских газетах специальную заметку о розыске любых родственников погибшей под пролеткой женщины и уцелевшего малыша. Но и это, к тщательно скрываемой радости внимательно следящей за развитием событий Анастасии Михайловны, не дало результатов. Дюжина пустых заявлений, два из которых – о пропажах девиц легкого поведения, и всего одно реальное, к счастью закончившееся ничем опознание, – вот и весь итог. Не помогла прояснить ситуацию и обнаруженная на теле, в серебряном «любимчике», фотографическая карточка мужчины. Сам он так и не отозвался, и в полицейских архивах, как и следовало ожидать, не значился…

Но лишь месяц спустя княгиня решилась навестить единственного знакомого ей влиятельного столичного чиновника – главного полицмейстера города на Неве Кузьму Григорьевича Савельева – и попросить посильного содействия в усыновлении мальчика. Собираясь на важный прием, Анастасия Михайловна не без оснований рассчитывала на помощь Кузьмы Григорьевича, готовящегося, как писали газеты, вскоре уйти на пенсию: год назад она лично принимала сложнейшие роды у его единственной дочери, благодаря чему господин полицмейстер стал дедушкой сразу трех внучек. Однако, не слишком уповая на былое чувство благодарности и мгновенно покрывающиеся толстым слоем пыли клятвенные обещания «всяческого посильного содействия», а также хорошо зная, как именно нужно вести диалог при ходатайстве у высоких государевых чинов России, в сумочке Анастасии Михайловны на всякий случай лежало десять «катенек» – сторублевых ассигнаций, должных с гарантией и в кратчайшие сроки решить вопрос положительно.

На сей раз предположения Анастасии Михайловны полностью оправдались – едва увидев деньги, до того момента многозначительно морщивший лоб и важно надувающий щеки грузный, похожий на сточившего клыки старого моржа, полицмейстер сразу заметно подобрел, приободрился, ничуть не стесняясь, пересчитал купюры, смахнул их в выдвижной ящик дубового стола и высказал уверенность, что проблем с усыновлением сироты не возникнет. Юридическую сторону вопроса полицмейстер, разумеется, целиком берет на себя. И – более того – специальным личным распоряжением обяжет всех посвященных в дело лиц под страхом каторги в письменной форме дать обязательство о неразглашении таинства усыновления. На том и разошлись.

Спустя еще пять дней у княгини Анастасии Михайловны Корсак задним числом «родился» сын. Из розыскного дела неизвестного сиротки, появившегося на свет дождливой осенней ночью, прямо на асфальте, у сбитой конной пролеткой неопознанной женщины, по личному указанию полицмейстера были изъяты прилагающиеся к нему очень дорогое кольцо с бриллиантом и кулон, а также все упоминания о существовании на теле этих безделушек. Кулон с портретом неизвестного мужчины Кузьма Григорьевич лично передал Анастасии Михайловне при конфиденциальной встрече, а колечко странным образом… пропало. Что же касается заведенного полицией личного розыскного дела бывшего сиротки, то оно, изъятое из следственной части, было списано, и его – с глаз долой – зашвырнули в самый дальний и пыльный угол огромного полицейского архива Петербурга. Пусть мыши читают, сколько влезет.