Отряд скорби

Когда водитель доктора Циона бен-Иегуды подвез их к почти опустевшей стоянке машин, Бак захотел было спросить раввина, верит ли он в силу молитвы. Бак не сомневался в положительном ответе, но он собирался обратиться с молитвой о помощи ко Христу, и, пожалуй, не стоило задавать подобный вопрос ортодоксальному иудею. Поэтому Бак помолился молча.

Они с Ционом выбрались из машины и, огибая небольшую толпу, медленно и осторожно стали продвигаться вперед. Раввин шел, скрестив перед собой руки и обхватив ладонями собственные плечи. Заметив это, Бак не смог удержаться от того, чтобы не присмотреться к этой позе. Этот жест казался необычно благочестивым, даже униженно-смиренным, особенно учитывая высокое положение бен-Иегуды в религиозной академии.

— Сейчас я иду в традиционной позе почтительности и примирения, объяснил раввин. — Я хочу не допустить никаких ошибок, никакого недопонимания. Для нашей безопасности важно, чтобы эти люди знали, что мы идем к ним со смирением и любопытством. Мы не собираемся причинить им никакого зла.

Бак посмотрел в глаза раввину:

— По-моему, на самом деле мы до смерти напуганы и не хотим дать им хоть какой-то повод убить нас.

Баку показалось, что на лице раввина мелькнула улыбка.

— У вас свой способ называть вещи своими именами, — сказал бен-Иегуда. — Я молюсь о том, чтобы мы оба вернулись целыми и невредимыми и смогли обменяться впечатлениями.

«Я тоже», — подумал Бак, но ничего не сказал.

Неожиданно путь Баку и раввину преградили три израильских солдата. Бак полез было за своим журналистским удостоверением, но потом сообразил, что в этой ситуации оно не имеет никакого значения. Цион бен-Иегуда выступил вперед и серьезно и спокойно заговорил со старшим по-еврейски. Тот задал несколько вопросов, которые звучали уже не так враждебно, как сначала, даже с любопытством. В конце концов он кивнул, и они смогли пройти.

Бак оглянулся. Солдаты стояли неподвижно.

— О чем у вас был разговор?

— Они сказали, что проход разрешается только ортодоксальным иудеям. Я сказал им, что вы со мной. Меня всегда забавляет, когда светские военные пытаются поддерживать религиозные законы. Он напомнил мне о том, что произошло раньше. Я ответил, что мы имеем предписание и готовы пойти на риск.

— А мы готовы рискнуть? — беспечно спросил Бак. Раввин пожал плечами.

— Может быть, и нет. Но мы ведь все равно пойдем? Мы сказали, что придем, и никто из нас не откажется от этой возможности.

Они продолжали идти, а двое свидетельствующих смотрели на своих гостей, стоя у края Стены Плача, в пятидесяти футах от них.

— Мы направляемся к забору, там, выше по горе, — сказал раввин, указывая на противоположную сторону маленького здания. — Если они хотят встретиться с нами, они придут туда, и между нами будет только забор.

— После того, что случилось сегодня с нападавшим, от забора будет мало проку.

— Но мы не вооружены.

— А они знают об этом?

— Нет.

Когда Бак и бен-Иегуда приблизились к забору на расстояние в пятнадцать футов, один из свидетельствующих поднял руку, и они остановились. Тот заговорил. Не таким громким голосом, какой Бак слышал до того, тем не менее звучно.

— Мы подойдем ближе и представимся, — сказал он. Два человека медленно приблизились к железной решетке и остановились.

— Называй меня Эли, — сказал он, — а это Мойше.

— Он говорит по-английски? — прошептал Бак.

— По-еврейски, — ответил бен-Иегуда.

— Тихо! — сказал Эли резким шепотом.

Бак подпрыгнул. Ему вспомнилось, как один из этих двоих крикнул сегодня утром на раввина, чтобы тот замолчал, а через несколько минут другой человек уже лежал сожженный.

Эли показал жестом, что Бак и Цион могут приблизиться к ним. Они подошли к забору и остановились на расстоянии двух футов. Бака поразила их оборванная одежда. От нее исходил запах дыма, будто от близкого огня. В тусклом свете далекой лампы их длинные крепкие руки казались мускулистыми и мозолистыми. Ноги были босы.

— Мы не будем отвечать на вопросы, кто мы и откуда, — сказал Эли.

Цион бен-Иегуда кивнул и сделал легкий поклон. Бак сунул руку в карман и включил диктофон. Неожиданно Мойше подошел к самой решетке и прислонил к вей свое бородатое лицо. Он смотрел на раввина полузакрытыми глазами. По его лицу текли капли пота.

Он говорил очень спокойно, низким глубоким голосом.

— Много лет назад жил человек из фарисеев по имени Никодем, начальник иудейский. Подобно вам, человек этот пришел ночью к Иисусу.

— Эли и Мойше, мы понимаем, что вы пришли от Бога, — прошептал бен-Иегуда, — ибо никто не может делать то, что вы, если Бог не с ним.

— Воистину говорю вам: кто не родится свыше, не сможет увидеть Царства Божьего, — сказал Эли.

— Как человек может родиться, будучи стар? — произнес бен-Иегуда.

Бак вспомнил, что это была цитата из Нового Завета.

— Может ли он снова войти в чрево матери своей и родиться?

— Воистину говорю тебе: кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царство Божье. Рожденное от плоти есть плоть, и рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся сказанному мной: вы должны родиться свыше, — ответил Мойше.

— Ветер веет, где хочет. Ты слышишь звук ветра, но не можешь сказать, откуда он пришел и куда уходит. Так же и каждый рожденный от Духа, — снова заговорил Эли.

— Как это может быть? — откликнулся раввин.

— Ты — учитель Израиля, и не знаешь этого! Воистину говорю тебе, мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели. Вы же отвергаете наше свидетельство. Если мы говорим о земных вещах, и вы не верите, то как вы поверите, когда мы заговорим о небесных, — сказал Мойше, подняв голову.

— Никто не поднимался на небеса кроме Того, Кто спустился с небес, Сына Человеческого. Как Моисей вознес змея в пустыне, так должен был быть вознесен и Сын Человеческий, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную. Бог так возлюбил мир, что отдал Своего единородного Сына, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную, — сказал Эли.

Бак воодушевился, голова у него просветлела. Ему казалось, будто он перенесся во времена древней истории и стал участником известных ночных бесед, хотя он ни на миг не забывал, что спутником его не был Никодим, и ни один из тех двоих не был Христом. Эти истины прозвучали для него как новые, Священное Писание ожило. Вместе с тем он знал, что скажет Мойше в заключение.

— Ибо Бог послал Своего Сына в мир не для того, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был через Него. Верующий в Него не судится. Неверующий уже осужден, потому что не уверовал во имя единородного Сына Божьего.

Неожиданно раввин ожил. Он стал энергично жестикулировать, поднимать руки и широко разводить их в стороны, как в театральном спектакле. Эти жесты сопровождали его следующий вопрос:

— А чем же тогда состоит суд?

— В том, что свет уже пришел в мир, — ответили оба в унисон.

— Как же люди не увидели Его?

— Люди предпочитают свету тьму.

— Но почему?

— Потому что дела их порочны.

— Прости нас, Боже, — произнес раввин.

— Бог прощает вас. На этом мы закончим, — объявили свидетельствующие.

— Вы больше ничего не скажете нам? — спросил бен-Иегуда.

— Больше ничего, — ответил Эли.

Баку показалось, что Эли при этом не раскрывал рта. Сначала он подумал, что ошибся, что эти слова произнес Мойше. Но Эли продолжал. Его слова воспринимались вполне отчетливо, хотя он не произносил их вслух.

— Мы с Мойше больше ничего не скажем до рассвета — тогда мы снова будем свидетельствовать о пришествии Бога.

— У меня еще много вопросов, — взмолился Бак.

— Больше ничего, — ответили они в унисон, хотя по-прежнему их уста оставались закрытыми. — Благослови вас Бог, мы желаем вам мира Иисуса Христа, и да пребудет с вами Святой Дух. Аминь.

Бак почувствовал слабость в коленях, когда их собеседники повернулись и стали удаляться. Пока он и раввин наблюдали за ними, Эли и Мойше прошли вдоль здания и уселись, прислонившись к стене