Серая Орда

Яндар почесал ухо и добавил.

— Нет, у нас орде дань не платят.

— Да, ну? — не поверил Кузьма. — У всех платят, а у вас, значит, нет?

— Не знаю как у всех, но у нас не платят, — упёрся Яндар. — Не веришь, вон сына спроси, небось, не забыл он ещё родных-то мест.

Мичу, сидевший в отдалении и разговору старших не мешающий, кивнул головой, подтверждая правоту отца.

— Да, дела… — протянул Кузьма.

Потом, хитро сощурившись, добавил.

— Вот и мы не больно-то платим. Оттого и суета.

Суета набирала ход. К приезду даньщиков готовились. Готовились так же тщательно, одновременно с тревогой и вдохновением, как к отражению набега ордынцев или соседей.

Уже накануне в тайные лесные схроны переправили всё ценное добро, что копили годами и поколениями. Туда же отправили большую часть скота и в первую голову коней, которые могли приглянуться, ненароком, княжеским кметям. Прятали от греха подальше и молодых девушек, потому как, правда правдой, договор договором, а и своеволия княжеских подручных случалось на веку селян достаточно. Прятали не только красавиц, но и вообще всех незамужних девиц. Дружина, явись она, как это часто случается, пьяной, не больно на красоту смотрела.

В ожидаемый день налёта даньщиков, людское движение достигло размаха сопоставимого только с тушением крупного пожара. Когда Яндар вышел утром погреть на солнышке старые кости, лихорадка охватила уже всё село.

На высоком холме, словно полководец на поле брани, стоял дед Кузьма. Староста смотрел на все четыре стороны разом, прощупывая взглядом каждую пядь вверенного ему села. Замечая неладное, он отправлял вниз кого-то из заранее собранных под рукой ребятишек. Точно вестовые, что доносят до полков приказы воеводы, мальчишки сбегали с холма, разнося по дворам поручения. То замазать грязью выглядевший слишком свежим и крепким сруб недавно поставленной избы или амбара. То заменить стоявшую в проулке добрую повозку на старую и рассохшуюся. То убрать следы молотьбы.

Указания старосты никто не оспаривал. Всякая беда, будь то пожар, война или приезд сборщиков дани, требовала от мира сплочения. Для того и выбирали набольшего, чтобы одной головой без лишних споров успевать.

Впрочем, хозяева дворов не отставали от старосты и «приводили в упадок» обстановку своих дворов. В угаре всеобщей лихорадки один из зажиточных мужиков принялся кособочить и частью проламывать собственный плетень-огород, а его жена перебирала в амбаре репу, вытаскивая поверх кучи самые порченные, сморщенные и маленькие корнеплоды.

Когда Яндар поднялся на холм, Кузьма втолковывал шустрому пареньку:

— Поди к той старой сосне, что стоит на взгорке, возле дороги коломенской. Заберись на макушку и сиди, жди, когда отряд появится. А тогда мигом обратно и знак дай, какой, что, мол, едут. Оттуда далеко дорогу видно — версты на три— четыре. Да смотри, не пропусти воров-то, не то уши оборву. Ну, беги давай, с богом.

Когда мальчишка умчался «в дозор», Яндар подошел ближе.

— Думаешь, этим их проведёшь? — с сомнением спросил старик, окидывая рукой село.

Конечно, глупо всерьёз полагать, будто сборщики не ведают, сколько в селе дворов, сколько серебра и продовольствия можно и нужно собрать с общины. У князя и его наместников само собой водились люди, которые ведали такими делами. Но еще больше выплывало доброхотов, что загодя обо всех доносили. В первую очередь священники, во вторую — торговые закупщики, да и всякого другого народа шастало по сёлам немало.

Укрытие от сборщиков действительного состояния было делом с точки зрения народа праведным, почти священным. Ничего, что всё причитающееся сборщики в любом случае изымут, но сверх того не возьмут и на следующий год выход не поднимут — уже хорошо.

— Не проведёшь, — согласился староста. — Да только последний раз сами ордынцы появлялись здесь ещё при прадеде моем. Тогда считали дворы да дымы, чертёж составляли. По тем меркам и берут до сих пор выход. А село-то разрослось, разбогатело. Так что прямая нам выгода лишнего не казать. А ну как теперь кто из баскаков заедет?

— Пошевеливайтесь, православные! — весело и громко заорал Кузьма.

Православные пошевеливались. Вот мужики перетаскивают по брёвнышку на задний двор свежий сруб; вот выпрягают из воза добрую кобылу и ставят вместо неё старую клячу; вот бабы убирают с плетней выбеленное домотканое полотно и вешают взамен серые с дырами тряпицы. Жизнь бурлит и радует селян, которым уже и прискучило за лето без развлечений.

Когда утро начало понемногу «скисать», сборщиков заметили.

— Едут, едут! — закричал давешний мальчонка, со всех ног мчась к селу от рощи.

— Что-то рановато, — буркнул Кузьма и отправился на свой двор.

Здесь хранилось всё, собранное у селян. Уже уложенное по бочкам, коробам и возам, предназначенное к сдаче добро, ожидало княжеского посланца. Согнанный скот стоял в загородке поодаль. На тот случай, если витязи надумают остановиться в селе на обед или ночлег, прибраны были избы, натоплены бани и приготовлены угощения.

Услышав крик вестового мальчишки, девки, задержавшиеся в селе, и не успевшие вовремя схорониться в лесах, рванули отовсюду к глубокому, заросшему берёзами овражку, что и дал когда-то название селу. Вслед за девками поддавшись настроению, а может и, возомнив о себе лишнее, подались и немолодые уже бабы. Даже одна из сельских старух, вызывая всеобщий смех, подобрала подол и поковыляла, сопровождаемая веселым свистом, к оврагу.

Молодые юноши, наоборот, принарядившись, подтянулись ко двору старосты, с надеждой попасть на глаза приезжим. Вдруг, да и приглянётся кто из них воеводе и возьмет он удальца в свою дружину. И такие случаи, говорят, бывали. Само собой и мальцы вертелись здесь же — но эти больше из любопытства.

И вот со стороны Коломны из рощи появился отряд. Невеликий, всего в дюжину всадников и безо всякого обоза. Впереди, сверкая дорогой броней, не прикрытой ни плащом, ни какой иной накидкой, ехал местный волостель.

Наместники в эти годы менялись часто. На Москве менялись князья, менялись тысяцкие, дворские, а вслед за ними менялись наместники и прочие княжьи слуги. Однако этого боярина дед Кузьма всё же припомнил, — видел, бывая на работах в Коломне.

С приближением отряда настроение в селе сразу переменилось. Лукавство куда-то исчезло, и оставшиеся встречали сборщиков с искренней радостью и гостеприимством — «Вот они мы. Бедные, но хлебосольные. Рады видеть посланцев мудрого князя. Кто там у нас сейчас? Семён? Рады видеть Семёновых витязей. Всячески угодить готовы».

Чуть пригнув голову, наместник миновал ворота и спешился, передав повод одному из своих дружинников. Он поздоровался со старостой и сразу же подошел к выложенным во дворе припасам. Шагая вдоль ряда, внимательно осмотрел собранное, но надолго нигде не задержался. Из нарочно открытой кадки с квашенной цельными кочанчиками капусты, пальцами выловил один, дал стечь соку и с удовольствием захрустел. Осмотрев овощи, утварь, зерно и прочую мелочь, подошел к загону со скотом.

— Самых дохлых отобрал? — наместник строго посмотрел на Кузьму.

— Какие уж есть, — развел тот руками. — На то и зовётся скотина худобой, что худа по природе.

Боярин не стал спорить. Почесал голову и неожиданно грубо сказал:

— Хочешь, пройдусь со своими молодцами по вашим схронам? Всё заберу, что припрятали. И девок, знаю, укрыли. Моим парням как раз позабавиться.

«Прознал окаянный, — подумал Кузьма. — Вообще-то, легко пройтись по схронам, это вам, бесовым детям, не выгорит. Схрон он и есть схрон. Если и найдёте место, то вас ещё раньше углядят и дальше в лес утекут. Ищи там». Но ссориться с витязем не хотелось, и староста понял, что нужно откупаться.

Сходив в избу, протянул наместнику пять старых изрядно потёртых арабских дирхемов.

— Не губи, боярин. Вот, припас, отложенный на чёрный день, отдаю.