Страница 9 из 13
Глава седьмая
На городских улицах
Луиджи Веньеро, развеселый мальчуган из Аверсы,[37] первым испытавший силу кулаков Фелипе, сделался закадычным другом новичка.
До начала занятий оставалось еще больше двух недель, и с разрешения синьоры Васты два друга целыми днями бродили по улицам. После маленькой Нолы Неаполь казался Фелипе грандиозным. Но было в нем такое, что роднило этот большой город с Нолой. Куда бы ни забрались мальчики, на востоке всегда виднелась двугорбая вершина Везувия, точно синяя туча, по капризу спустившаяся на землю. А на закате гора принимала бесподобный фиолетовый цвет.
Благодаря необычайной прозрачности воздуха казалось, что стоит добраться до конца улицы, выйти за городскую стену – и он окажется перед тобой, вечно дымящийся, вечно грозящий людям вулкан. А на деле до него пришлось бы прошагать добрых пять-шесть миль.
Жизнь Неаполя, как и любого южного города, в дневное время протекала на улицах, площадях, набережных. По утрам горожан будили козы. Едва лишь небо начинало розоветь на востоке, как Неаполь наводняли полчища коз. Пригородные молочницы не обременяли себя тяжелыми сосудами с молоком. Они просто пригоняли к крыльцу покупателя стадо коз; белые, черные, пестрые козы теснились на мостовой, звонко стуча копытцами по лавовым плитам. Каждое стадо вел старый козел с острыми рогами, свалявшейся шерстью. Козлы знали свое дело и с точностью почтальонов разводили подчиненных по домам клиентов.
Кухарка выносила посуду, звонкие струйки молока, пенясь и сверкая в утреннем свете, наполняли кувшины, и разношерстное, блеющее стадо, следуя за бородатым вожаком, отправлялось дальше.
А потом приходили или приезжали на ослах поставщики овощей и фруктов, продавцы яиц, битой птицы… Многоголосый гомон наполнял узкие улицы, хлопали открываемые ставни, и уже проходил в церковь патер в черной рясе, благословляя прохожих.
«Шумно живут неаполитанцы, – удивлялся Фелипе. – А у нас, в Сан-Джованни, какая по утрам тишина…»
На следующий день после приезда Фелипе Луиджи потащил приятеля на набережную Санта-Лючия.[38]
У Фелипе разбежались глаза. Широкая набережная, покрытая прочными стекловидными плитами из лавы, кишела народом.
У самой воды продавались frutti di mare, «плоды моря» – устрицы, рыба и прочая морская живность. Широкие низкие корзины с угрями и сардинами стояли рядами. Увесистые тунцы, плоские камбалы, скаты – морские черти – были разложены прямо на земле. В бочках с водой копошились молодые осьминоги и омары.
Продавцы громко расхваливали товар.
– А вот сардинки свежие, нежные, как улыбка девушки, – громогласно кричал высокий детина, мощную грудь которого прикрывал вместо куртки кусок просмоленной парусины.
– Мурену берите, мурену![39] – зазывал другой. – Ее хоть и не откармливали человечьим мясом, да вкус от этого не хуже!
А третий просто голосил великолепным тенором:
– Угри, угри!.. Угри, угри-и, угри-и-и!.. – И, чуточку помолчав, добавлял октавой ниже: – Угри пятнистые…
Тучный монах, как видно любитель выпить, судя по его сизо-багровому носу, убеждал старого рыбака купить у него священную реликвию:
– Да ты понимаешь, невежда, что я тебе предлагаю? В этом пузыречке слезы святой Агнесы. Три капельки исцеляют от любой болезни…
– Что-то они похожи на морскую воду, – возражал рыбак.
– А на что должны походить слезы, дубина ты этакая! Пойми: за одну лиру ты покупаешь здоровье в этой жизни и блаженство в будущей!
Убежденный рыбак лез в карман за кошельком.
Покупательницы с сумками в руках придирчиво осматривали товар: нюхали рыбу, щупали, заглядывали в жабры. Потом начинался торг. Кричали так отчаянно, так махали руками, что можно было подумать: встретились заклятые враги. Но этот крик заканчивался, и товар из корзины продавца переходил в кошелку покупательницы.
Пройдя рыбный ряд, друзья очутились у причалов, где стояли суда. Овеянные запахом моря и далеких заманчивых стран, откуда они пришли, корабли со спущенными парусами покачивались на морской зыби. Носильщики, разгружавшие суда, спускались по трапам с большими тюками и ящиками на спинах, катили мокрые рыжие бочки…
– Сколько здесь кораблей! – воскликнул Фелипе.
– Э, сынок, то ли было раньше, до испанцев! – сказал оборванный старик, стоявший с удочкой у воды. – Тогда в гавани было тесно от кораблей.
– А ты видел? – дерзко возразил Луиджи.
– Я-то сам не видел, – спокойно ответил рыболов, – а мне рассказывал дед. Он прожил на свете сто двадцать два года, а ты и четверти этого не проживешь за непочтение к старшим.
Сконфуженный Луиджи стал просить прощения за грубые слова.
– Я вижу, ты хороший мальчик, коли признаешься в своей вине. За это я могу показать тебе и твоему товарищу такое зрелище, какого нигде больше не увидишь.
– Какое зрелище, дедушка? – спросил любопытный Луиджи.
– Неаполь с моря в лунную ночь, – внушительно ответил старик. – Отпроситесь сегодня у родных и приходите вечером в рыбачий поселок ко мне, к дедушке Кикибьо.
Когда школяры явились, старый Кикибьо уже сидел в лодке; он приготовил удочки, взял кувшин с водой, провизию.
Луна поднялась над двуглавой вершиной Везувия, огромная, величественная, и осветила спящий город. Мальчики ахнули от восхищения: действительно, такое зрелище стоило посмотреть.
Волшебный свет луны скрыл все изъяны городских зданий и нарисовал чудесную картину. Освещенные луной, стены ближних домов как бы купались в море, а за ними в прозрачном сиянии поднимались все выше и выше новые громады дворцов, храмов, башен. И вдали угрюмо грозила городу крепость Санта-Эльмо, которой даже лунный свет не мог придать обаяния.
В другой раз приятели пошли на фруктовый рынок с кухаркой Чеккиной. На рыночной площади было так тесно, что продавцы, привозившие товар на осликах, разгружали животных в прилегающих улицах и на себе перетаскивали корзины с фруктами к лоткам.
Апельсины, лимоны, померанцы, персики громоздились на столах яркими пирамидами, наполняя воздух ароматом. Нежные сладкие фиги россыпью лежали на столах. Груды чудесных дынь и арбузов напомнили Фелипе времена веселых набегов на баштаны в Сан-Джованни ди Ческо, и при мысли о том, что эти времена прошли, мальчик вздохнул.
Гроздья винограда, связки луковиц, стручки пахучего красного перца свешивались с веревок, туго натянутых над площадью. А желтые тыквы диаметром с тележное колесо служили продавцам вместо стульев.
Общее внимание было привлечено появлением мавра-фокусника в широком пестром одеянии, с большой белой чалмой на голове.
– Синьоры и синьорины, почтенные граждане Неаполя! – звучно возгласил фокусник, стараясь заглушить базарный гомон. – Сейчас перед вами покажет свое искусство знаменитый Али ибн Али ибн Мухамед![40] Моему волшебному мастерству рукоплескали халифы и султаны, императоры и короли! Но что толку в словах? Перейдем к делам!
Али ибн Али протянул руку к пирамиде апельсинов и взял с самого верха крупный золотистый плод. Пометив его красной краской, фокусник поднес плод ко рту, сделал неуловимое движение, и апельсин исчез.
– Проглотил! – ахнули пораженные зрители. – Проглотил целиком!
А торговка сердито закричала:
– Плати кватрино[41] за товар, бесстыжий нехристь!
– Простите, уважаемая синьора! – воскликнул мавр. – Я не обязан платить за плод, который вам было благоугодно спрятать себе в башмак!
Ибн Али быстро нагнулся, сорвал у торговки с ноги башмак, прежде чем та успела помешать, и протянул его зрителям. В нем лежал апельсин, помеченный краской.
– Тот самый! – взревела восхищенная толпа.
37
Аверса – городок к северу от Неаполя.
38
Санта-Лючия – Святая Лючия.
39
Мурена – рыба из семейства угрей. Достигает веса 6 килограммов и длины до 1,5 метра. Мясо мурены очень вкусно. По преданию, в Древнем Риме богачи откармливали помещенных в бассейн мурен мясом рабов, которых живыми бросали в воду.
40
Али сын Али, сына Мухамеда (араб.).
41
Кватрино – мелкая медная монетка.