Тайна «Силверхилла»

– Крис слишком много болтает! – воскликнула она. – Никакой свадьбы не будет – никогда, никогда! – Она резко повернулась и стремительно бросилась вниз по лестнице.

Какое-то мгновение я постояла, не двигаясь, удивленно глядя ей вслед. Но поскольку я не имела представления о причине этой неожиданной вспышки и совершенно не понимала, почему одна мысль о возможности чьей-то свадьбы могла так ее взволновать, я решила сосредоточиться на своих собственных делах.

Положив чемодан на постель и вешая в шкаф те немногие вещи, которые привезла с собой, я размышляла над трудными проблемами. Как мне увидеться с тетей Арвиллой и что я ей скажу, если мне удастся такую встречу организовать?

Как найти подход к полубезумной женщине и убедить ее в том, что ее много лет культивируемая уверенность в том, что она виновна в смерти своего отца, не соответствует действительности, что ее сестра Бланч точно знала, что произошло в тот день, и снабдила меня информацией, которая должна была освободить Арвиллу от чувства вины? Откуда мне знать, как могут повлиять на Арвиллу Горэм мои слова, сказанные столько лет спустя после тогдашних событий? Не об этой ли отвергаемой правде писала мама в своем тайном письме Джулии Горэм? Если это так, то почему престарелая дама говорит о шантаже и так яростно отвергает всякую мысль о встрече со мной? Что еще может скрываться за смертью дедушки Диа, о чем я, быть может, не знаю? Он упал с чердачной лестницы – это мама мне рассказала, и все, кроме моей матери, считали, что виновата в этом была бедная Арвилла; более того, утверждали, что она сознательно толкнула его с лестницы.

Что мне было необходимо, так это время – возможность задержаться в Силверхилле на несколько дней, чтобы воспользоваться случаем поговорить с каждым, кто захочет со мной разговаривать. Мне нужна была возможность встретиться с тетей Арвиллой наедине, немножко лучше узнать ее, прежде чем я попытаюсь исполнить волю моей матери. В данный момент представлялось маловероятным, что мне позволят остаться здесь дольше, чем на одну сегодняшнюю ночь. Времени в моем распоряжении не было.

На цыпочках я вышла в пустой холл и проверила, открываются ли двойные стеклянные двери балкона. Они открылись легко, и я очутилась в застекленном уголке башни, откуда открывался восхитительный вид. Сквозь окна я видела далекие лужайки Силверхилла, а по ту сторону синей водной глади – шоссе, по которому ранее ехала и на котором можно было сейчас наблюдать довольно оживленное вечернее движение транспорта. Машины казались далекими, очень далекими от дома, целиком погруженного в свое прошлое.

Впрочем, я вошла в башню не для того, чтобы любоваться видами. Повернувшись к точно таким же стеклянным дверям, которые вели на другую половину дома, я осторожно потрогала ручку. Хотя ручка и повернулась, с противоположной стороны дверь что-то придерживало – вероятно, засов или крючок, который с этой стороны отодвинуть было невозможно. Стеклянные панели были занавешены, и я не могла разглядеть темный верхний холл той половины дома, где живет тетя Арвилла.

После неудачной попытки я возвратилась в комнату и, чувствуя себя совершенно опустошенной, растянулась на постели и постаралась ни о чем не думать. Но мозг продолжал работать. Сразу же перед моим мысленным взором предстал Грег и выражение на его лице, которое я заметила в тот вечер в ресторане. Мне не хотелось вспоминать – хотелось навсегда вытравить все это из памяти. Но я сознавала: пришло время трезво взглянуть на Грега и на себя самое. Только тогда я почувствую, что свободна от него.

Глава III

Всегда существовала опасность с излишней готовностью откликнуться на доброту, опасность слишком довериться. В школе были мальчики, которым я нравилась и которые иногда назначали мне свидания, но часто это были такие мальчики, которыми не слишком интересовались другие девочки моего возраста. Желая почувствовать свое превосходство, я говорила себе, что эти мальчики были более тонкими и более интересными, нежели те красивые подростки, что пользовались широкой популярностью. Вполне возможно, так оно и было, но так же как мальчики, с которыми мне хотелось встречаться, интересовались, пусть поверхностными, но хорошенькими девицами, что-то во мне противилось свиданиям с мечтательными, утонченными юнцами, которые готовы были принять меня такой, какой я была.

Конечно, столь подозрительная и противоречивая позиция неизбежно порождала унижение, но я была еще слишком молода, чтобы понимать, как глупо я себя веду. Когда я встретила Грега, все переменилось. Я перестала быть вечно настороже, отбросила прочь привычную подозрительность. Грег любил все красивое. Если он был способен любить меня, значит, со мной все было в порядке.

В студии он получал какое-то чувственное удовольствие, оперируя контрастными сочетаниями света и тени, используя цвет, организуя пространство. До появления Грега я зарабатывала на жизнь себе и маме, работая фотомоделью, рекламирующей ювелирные изделия мистера Донати, а также обслуживала еще несколько фирм, заинтересованных в рекламе лака для ногтей, кремов для рук и прочих вещах того же рода. При этом всегда фотографировали мои руки. Но у Грега бывали бурные вспышки собственного вдохновения, и он сказал мистеру Донати, что надо быть слепым, чтобы не использовать меня с куда большим эффектом. Он потребовал, чтобы ему разрешили попробовать изготовить фоторекламу нового ожерелья из поддельных изумрудов, выпускавшегося фирмой Донати, и использовать для этой рекламы меня!

В ответ он услышал крики ужаса, но Грег прибег к своей магии, выделив освещением лишь половину моего лица, сняв ее так отчетливо, что, казалось, видны были все поры, а другую сторону затемнил так искусно, что зрителю и в голову не могло прийти, что его дурачат. Он добился столь успешного результата и впоследствии столь часто его повторял, что я стала зарабатывать больше, чем раньше, а его собственная репутация при этом укрепилась. Мы помогали друг другу, и из этого делового сотрудничества выросли отношения более близкие, чем обычная приязнь. Вполне естественно, мы стали встречаться по вечерам, и мой Пигмалион начал верить в свое собственное творение. Моя обычная настороженность ослабла. Я ему верила и начала, как бы осторожно нащупывая почву под ногами, влюбляться в него.

Возможно, я любила самое любовь как таковую и не могла не отозваться на чувство тонкого человека, который не замечал уродливой отметины на моем лице. Откуда мне было знать? Как могла я почувствовать разницу, когда боль, оставленная прежними обидами, укоренилась так глубоко и мне не с чем было сравнивать мое новое чувство – готовность откликнуться на проявляемые по отношению ко мне восхищение и одобрение.

Прошло несколько месяцев, прежде чем я заметила, что Грег всегда ухитряется сесть слева от меня – было ли то в театре, ресторане или во время прогулки по улице. Наверное, он делал это инстинктивно, сам не отдавая себе в этом отчета. В других случаях, когда мое лицо целиком оказывалось в поле его зрения, он попросту не смотрел, ибо не в силах был смириться с уродством, искажавшим мою щеку. Как далеко мы оба зашли в своих мечтах о нереальном!

Теперь я уже не могу припомнить, что заставило меня пробудиться от этих мечтаний – может, я всего лишь постепенно копила приметы. Но пробудиться мне действительно удалось. С внезапной болью я осознала, что он делает. Вначале мне не хотелось верить, и я давала ему множество возможностей доказать, что ошибаюсь. Но в ту последнюю нашу встречу я заставила себя вновь подвергнуть его испытанию. В ресторане, куда он меня привел, я отказалась занять обычное место слева от него и села напротив, так что все лицо мое было ярко освещено. Как бы это ни было больно нам обоим, я должна была знать правду. Я даже заговорила с ним о моем шраме и рассказала о нескольких случаях, когда испытала из-за него унижение. Так, я рассказала ему об одной женщине, которая приехала из Шелби повидаться с моей матерью, когда мне было одиннадцать лет. Не зная, что я слушаю их разговор, она сказала: