Ради счастья дочери

Который сейчас час, интересно? Чейз поднес руку к глазам. Света было слишком мало; он прищурился, чтобы разглядеть циферблат. Сколько? Три, может быть, четыре часа ночи?

Дьявол! Только половина двенадцатого. Он спал, если это можно назвать сном, всего два часа.

Он устало закрыл глаза, собрался откинуть голову назад, но вовремя вспомнил, что если сделает это, то стукнется головой о стену. Раза два это уже случилось. Именно оттого он и проснулся.

Половина двенадцатого. Не может быть! В Сиэтле он бы еще бодрствовал. Читал бы, сидя на красивой мягкой кровати, с подушкой под головой. Или смотрел бы телевизор. Делал бы пометки для завтрашнего заседания. Но уж наверняка не сидел бы в самом неудобном кресле, когда-либо изобретенном человеком.

Еще часа два – и ему понадобится костоправ.

О чем он думает, черт побери! Через минуту-другую его череп расколется. И дело не в неудобном кресле, и не в холодной комнате, и не в шорохе дождя.

Не это его разбудило.

Причина простая и ясная – Энни.

Как он собирается пережить эту ночь в одной комнате с ней?

Чейз пристыдил себя за распутные мысли. Но он не виноват. Виновата Энни. Нет, черт побери! Почему бы не сознаться, что Энни тут ни при чем! Она, наверное, и не предполагает, что он сидит здесь с ноющей спиной и сгорает от желания. Судя по спокойному, ровному дыханию, она спит. Если ему в голову лезут грязные фантазии, то это его собственная вина.

Одна из них была особенно четкой.

Он сидит здесь, в кресле, и слышит, что Энни произносит его имя.

Чейз, сказала она, и внезапно лунный свет полился в комнату и кровать засияла, как слоновая кость.

Энни села и протянула к нему руки.

Чейз, прошептала она, почему ты сидишь там? Иди на кровать, милый, ко мне, здесь твое место.

Чейз потер глаза руками.

– Стоп, Купер, стоп, – пробормотал он. – Ты ведешь себя как прыщавый юнец!

Взрослый мужчина может провести ночь в одной комнате с женщиной и не думать о сексе, особенно если женщина его бывшая жена, с которой он развелся пять лет назад. Он может прожить двадцать четыре часа, не позволяя себе думать, что влюблен в нее снова, потому что на самом деле он не влюблен. Конечно, нет.

Просто сказалось напряжение последних дней. Наложилось одно на другое. Свадьба. Проблемы Дон. Эмоциональная и физическая усталость. Гремучая смесь.

Кроме того, его бывшая жена очень привлекательная женщина. Тот тип, который ему нравится. Именно поэтому он, Чейз, женился на ней когда-то. Но и расстался с ней – или они расстались друг с другом, если выражаться точнее, – имея на то достаточно веские причины.

Чейз осторожно откинулся назад.

Ладно, пусть она по-прежнему возбуждает его. Пусть идиотские мужские гормоны реагируют на нее и заставляют его дурацкую мужскую суть встать по стойке «смирно».

Надо сосредоточиться и реально оценить ситуацию. Энни влюблена в другого мужчину, и если он, Чейз, не чувствует того же по отношению к Дженет… Ну что ж, он мог бы почувствовать. И будет… И тогда история Энни и Чейза закончится раз и навсегда.

Дон уже большая девочка. И должна понять, что жизнь – это не волшебная сказка, заканчивающаяся словами: «И потом они жили долго и счастливо».

Чейз вздохнул. Он уже чувствовал себя лучше. Сновидений больше не будет. Даже если последняя глупая фантазия сбудется, если Энни внезапно проснется и позовет его, он не…

– Чейз?

Голос Энни, нежный и сладкий, как июньское утро, разбил в пух и прах его твердую уверенность.

– Чейз? Ты спишь?

Спит ли он? Почему она спрашивает? Разве не слышит урагана, бушующего в его сердце?

Зашелестело одеяло – это Энни повернулась к нему. Ее лицо в темноте казалось бледным овалом, глаза сверкали, волосы обрамляли лицо и шею, спадая мягкими волнами на изгиб плеча.

Как он любил целовать эти шелковистые плечи…

Чейз кашлянул.

– Привет, – сказал он. – Извини, если разбудил тебя.

Энни покачала головой.

– Нет. Не совсем. Я видела глупый сон…

Она остановилась на полуслове, радуясь, что в комнате мало света и Чейз не заметил краску, залившую ее лицо. Плохо уже то, что ей приснился этот сон. И уж точно не следует пересказывать его Чейзу.

Зачем женщине в здравом уме рассказывать бывшему мужу о своем эротическом сновидении, особенно если оба были в нем главными действующими лицами?

– Какой сон?

– Я не помню.

– Но ты только что сказала…

– Что это? Дождь?

Энни села, прислонилась спиной к подушкам и натянула одеяло до подбородка. Ее руки и плечи были обнажены. Ком застрял в горле Чейза. Она спала обнаженной?

– Да, – проговорил он хриплым голосом.

Энни вздохнула.

– Ммм. Чудесный звук, правда? Здесь стало так уютно.

Уютно? Чейз чуть не взревел.

– Да, – ответил он, – именно уютно.

– А который сейчас час? Скоро утро? Я могу сварить нам кофе.

– Почти двенадцать.

– Как двенадцать? Не может быть! Так темно… – Энни недоверчиво засмеялась. – Двенадцать ночи? Ты шутишь.

– Если бы.

Энни опустила голову. Впереди еще целая ночь. Долгие часы в одной комнате с мужчиной, до которого можно дотронуться, если протянешь руку, с мужчиной, который когда-то был твоим мужем.

Нет. Это невозможно. Она не доживет до утра…

Ерунда. Она не настолько глупа, чтобы считать, что до сих пор влюблена в Чейза. Какая чушь иногда снится! То, что она чувствует, называется просто и ясно – похоть. Придется признать это. В наше время женщина может позволить себе сексуальные эмоции. Это нормально и естественно, как утверждают телевизионные ток-шоу и газеты.

И у нее они есть. Конечно, есть. Чейз всегда относился – возможно, всегда будет относиться – к тому типу мужчин, который способен зажечь ее с одного взгляда. Но заниматься сексом с мужчиной и любить его – это совсем не одно и то же. Она сама говорила это Чейзу только вчера, когда они обсуждали проблемы Дон и Ника.

Правда заключается в том, что секс вызывают гормоны. Любовь – совершенно другое. Это скажет каждый, даже Милтон, который искренне уверял ее, что если она не чувствует к нему физического влечения, то это нормально. Дескать, они и без того прекрасно сумеют жить вместе.

Может быть, он прав.

– Энни? О чем ты думаешь?

Она моргнула и подняла голову. Глаза ее уже привыкли к темноте, и Энни четко видела Чейза, который сидел в кресле и смотрел на нее.

– Ни о чем, – быстро ответила она. – Мне просто любопытно, удавалось ли мистеру Танаке когда-нибудь заснуть на этой кровати. У меня такое ощущение, что матрас набит стальными опилками.

Чейз засмеялся.

– Добро пожаловать в камеру ужасов. А что, президент Кеннеди действительно сидел в таком кресле, чтобы облегчить боль в спине?

– Не думаю, что он пытался использовать его вместо кровати, – ответила Энни, улыбаясь.

– Поэтому и стал президентом. Умный парень.

Энни засмеялась. Ее смех был таким искренним и звонким, что заставил его тоже улыбнуться. Когда-то они часто смеялись вместе. Не над чем-нибудь особенным, просто над рассказами друг друга или над тем, что видели.

Было приятно рассмешить ее снова. Сегодня его радовало все, даже ссоры с ней были лучше, чем улыбки другой женщины. Особенно когда аргументы иссякали, как это часто случалось в старые добрые дни, и он обнимал ее и… хотел ее так же сильно, как она хотела его.

Что она сделает, если он придет к ней сейчас? Если разденется и скользнет под одеяло? Он знал, чем от нее будет пахнуть – духами, медом и сливками. И он почувствует теплоту ее груди и живота и прохладу рук и ног.

Чейз улыбнулся воспоминаниям. Боже, у нее самые ледяные руки и ноги на свете.

У них была игра, в которую они часто играли в такие холодные ночи. Забирались в постель, он обнимал ее, она обхватывала его одной ногой, перебирая пальцами по его икрам, а ее рука скользила вниз по его груди. Он говорил, очень грубо: «Энни, прекрати сейчас же». А она спрашивала: «Почему?» А он отвечал: «Потому что ты совершенно фригидная». «Фригидная?» – возмущалась она. «Фригидная, – настаивал он, а потом переворачивал ее на спину и шептал: – Но я знаю, как это исправить…»