Столпы Земли

Не получал он никаких писем. Это Филип знал точно, так как все утро они были вместе. Что на этот раз задумал хитрый архидиакон?

– В этом письме говорится о потере, которая до глубины души огорчит вас. – Он снова сделал паузу.

Кто-то умер, но кто? Уолеран знал об этом еще до своего приезда, но держал в секрете и теперь притворялся, что только что узнал новость. Почему?

Филип мог предположить только одно, и, если его подозрение было верным, значит, Уолеран – человек гораздо более честолюбивый и вероломный, чем можно было вообразить. Неужели он обвел их вокруг пальца? Неужели Филип оказался простой пешкой в игре архидиакона?

Заключительные слова Уолерана подтвердили эту догадку.

– Горячо любимый епископ Кингсбриджский, – торжественно произнес он, – отошел в лучший мир.

Глава 3

I

И эта сучка там будет, – шипела мать Уильяма – я в этом уверена.

Уильям взглянул на замаячивший вдали фасад Кингсбриджского собора со смешанным чувством страха и желания. Если леди Алина будет присутствовать на крещенской службе, всем им придется испытать болезненное смущение, но тем не менее его сердце учащенно забилось при мысли, что снова увидит ее. Они рысью приближались к Кингсбриджу – Уильям и его отец на боевых конях, а мать на прекрасном жеребце:

За ними ехали три рыцаря и три конюха. Все вместе они составляли внушительный и грозный отряд, и Уильяму было приятно это. Шедшие по дороге крестьяне отскакивали в сторону перед их могучими конями, а мать продолжала кипятиться.

– Все уже знают, даже эти презренные рыбы, – бубнила она сквозь слезы. – Они еще смеются над нами: «Когда невеста не невеста? Когда жених Уилька Хамлей!» Ну, выпорола я одного мужичишку, все равно не помогло. Добраться бы до этой суки! Я бы с нее с живой сняла шкуру и повесила на гвоздь, а саму ее бросила бы воронам на съедение.

Уильяму не хотелось, чтобы она продолжала распространяться на эту тему. Семья была опозорена, виноват был он – или, вернее, так считала мать, – и он не желал, чтобы ему напоминали об этом.

Они прогрохотали по расшатанному мосту и, хлестнув коней, устремились вверх по улице, ведущей к монастырю. Возле кладбища, к северу от собора, два-три десятка коней уже щипали редкую травку, но ни один не мог сравниться с конями Хамлеев. Подъехав к конюшне, они оставили своих красавцев на попечение монастырских конюхов.

Затем они проследовали через лужайку в том же порядке, в котором ехали по дороге: Уильям и его отец по обе стороны от матери, за ними рыцари, а замыкали шествие стремянные. Люди перед ними расступались, но Уильям, видя, как они подталкивают друг друга локтями и кивают, был уверен, что они сплетничают по поводу несостоявшейся свадьбы. Он рискнул украдкой взглянуть на мать и по ее бешеным глазам понял, что мысли ее заняты тем же самым.

Они вошли в церковь.

Уильям ненавидел церкви. Даже в солнечную погоду в них было холодно и сумрачно, а в темных углах и низких проходах всегда стоял затхлый запах. Но что хуже всего, церкви навевали на него мысли о муках ада, а ада он боялся.

Он окинул взглядом собравшихся. Вначале лица людей были едва различимы в полумраке, но через несколько минут его глаза привыкли, однако Алины нигде не было видно. Они прошли боковым нефом, так и не встретив ее. Уильям почувствовал облегчение и одновременно сожаление. И тут он увидел ее, и сердце его замерло.

Алина стояла неподалеку от алтаря в сопровождении неизвестного Уильяму рыцаря, окруженная стражниками и фрейлинами. Он увидел ее со спины, но эта копна темных вьющихся волос могла принадлежать только ей. Она обернулась, и он смог разглядеть ее нежную щеку с ямочкой и гордый прямой нос. Ее почти черные глаза встретились с глазами Уильяма. Он затаил дыхание. Эти темные глаза – и без того большие – расширились еще сильнее, когда она увидела его. Он хотел было сделать вид, что не замечает ее, но не нашел в себе сил отвести взгляд. О, если бы она улыбнулась ему! Ну хотя бы незаметным движением уголков своих пухленьких губ – из вежливости, не более того. Он слегка наклонил голову – скорее кивнул, чем поклонился. Лицо Алины окаменело, и она отвернулась.

Уильям поморщился, словно от боли. Он почувствовал себя как собака, которую пнули прочь с дороги, и теперь ему захотелось забиться куда-нибудь в угол, подальше от посторонних глаз. Он посмотрел по сторонам, желая убедиться, что никто не заметил, как они обменялись взглядами. Продвигаясь вместе с родителями вдоль прохода, он видел, как прихожане, подталкивая друг друга и перешептываясь, посматривают то на него, то на леди Алину, то снова на него. Он сделал над собой усилие, чтобы заставить себя идти с высоко поднятой головой, притворяясь, что никого не замечает. «Да как она смела так поступить с нами? – думал он. – Ведь мы одна из достойнейших семей Южной Англии, а она заставила нас чувствовать себя ничтожествами». При этой мысли он пришел в бешенство, его так и подмывало вытащить меч и наброситься на кого-нибудь или на что-нибудь.

Шериф Ширинга поздоровался с отцом Уильяма, и люди перестали обращать на них внимание, переключившись на поиски новых объектов для сплетен. Уильям все еще кипел. Молодые дворяне бесконечной вереницей подходили к Алине и раскланивались. Им она с готовностью улыбалась.

Началась служба. «Почему все получилось из рук вон плохо?» – недоумевал Уильям. У графа Бартоломео был сын, который унаследует его титул, поэтому единственное, что могла дать ему дочь, – возможность заключить выгодный союз.

Алина была шестнадцатилетней девушкой, явно не расположенной становиться монашкой, значит, можно предположить, что она будет только рада выйти замуж за здорового девятнадцатилетнего дворянина. В конце концов политические соображения вполне могут заставить Бартоломео выдать дочь за какого-нибудь жирного, страдающего подагрой сорокапятилетнего графа или даже лысого лорда лет шестидесяти.

Договорившись о женитьбе, Уильям и его родители и не думали скрывать эту новость, а растрезвонили о ней по всей округе. Знакомство Уильяма со своей невестой рассматривалось всеми как чистая формальность – кроме самой Алины, как оказалось.

Вообще-то, они уже были знакомы. Он встречал ее, когда она была еще совсем маленькой девчушкой с курносым носиком на озорном личике и коротко остриженными непослушными волосами. Своенравная, упрямая, задиристая и бесстрашная Алина всегда была заводилой в ребячьих играх, сама решала, во что они будут играть и кто в какой команде, разнимала ссоры и вела счет. Уильям был очарован ею, хотя в то же время завидовал ее преимуществу в играх и нередко перехватывал инициативу, пытаясь развязать потасовку, но надолго его не хватало, и в конце концов она снова брала игру в свои руки, заставляя его чувствовать себя одураченным, проигравшим, униженным, разозленным... и завороженным. Так было и на этот раз.

После того как умерла ее мать, Алина много путешествовала с отцом, и Уильям встречал ее гораздо реже. Однако достаточно часто, чтобы заметить, что она превращается в восхитительную, неотразимую молодую девушку, и, когда ему сказали, что она должна стать его невестой, он был просто в восторге. Он был уверен в том, что, нравится он ей или нет, Алине придется выйти за него замуж, но он продолжал искать встречи с ней, намереваясь сделать все возможное, чтобы дорога к алтарю была гладкой.

Очевидно, она была девственница. У него же имелся опыт общения с женщинами. Некоторые из девиц, которых ему удалось окрутить, были так же милы, как и Алина. Почти. Хотя ни одна из них не была благородного происхождения. Эти девицы просто не могли устоять, глядя на его прекрасные одежды и горячих коней и на то, как небрежно он тратил деньги на сладкое вино и ленты. И коли уж ему удавалось заманить какую-нибудь в сараи, как правило, в конце концов она более или менее охотно ему отдавалась.

С девушками Уильям обычно обращался весьма бесцеремонно, сначала делая вид, что не испытывает к ним никакого особенного интереса. Но когда он очутился наедине с Алиной, то почувствовал себя не в силах разыгрывать безразличие. На ней было ярко-голубое шелковое платье, ниспадающее свободными складками, но единственное, о чем он мог в тот момент думать, это о теле, что скрывалось под ним, которое очень скоро он будет иметь возможность видеть обнаженным, когда ему заблагорассудится. Он застал ее за чтением книги. Это занятие было свойственно благородным светским дамам. Уильям спросил, что это за книга, пытаясь не думать о том, как под голубым шелком колышутся ее груди.