Прелюдия к чуду

– В дом моего деда. Думаю, тебе он понравится. Это лучший дом в деревне. Самый большой и самый прочный, – с гордостью произнес Микаэль.

Если вчера в темноте я не смогла разглядеть деревню Мишвидце, как следует, то сегодня у меня была возможность восполнить это упущение. Деревня оказалась довольно большой. Домики не лепились друг к другу, как соты, – между ними были довольно большие промежутки, засаженные деревьями и кустами. Сами домики напоминали мне то, что я увидела в Брашове: красивые, словно выглянувшие из средневековых времен дома, укрытые, как лоскутным одеялом, разноцветной черепицей. Каждый домик был обнесен деревянным забором, за которым непременно сидела сторожевая собака. Повсюду встречались колодцы причудливой формы, с которыми я, жительница города, никогда не сталкивалась: небольшие сооружения, закрытые треугольной крышей, на которой сидела, нахохлившись, деревянная птица.

По дороге Микаэль много рассказывал мне о своих соседях. Правда, большую часть того, что он говорил, я тут же позабыла, но слушать его было интересно. Он рассказывал об этих людях так, как будто знал их всю жизнь. Хотя в Мишвидце приезжал не чаще, чем раз в год, а то и в два.

Дом Микаэля-старшего, деда Микаэля, действительно оказался самым большим домом в деревне. Он стоял неподалеку от обрыва, за которым виднелось огромное заснеженное поле. Сам дом представлял собой массивное бревенчатое сооружение, окруженное рослыми деревьями. Крыша его, в отличие от остальных домов, была не черепичной, а деревянной. На верху крыши виднелся флюгер. Когда мы подошли ближе, я, к своему удовольствию, увидела, что это была летучая мышь. Почти такая же, как на той статуэтке, которую мне подарил Галик, только более «серьезная» и перевернутая вверх лапками, как это и положено летучей мыши. Ее крылья, вырезанные из темного дерева, впечатляли своей величиной. И вырезаны они были так искусно, что издалека их можно было принять за настоящие.

– Вот здорово! – Я даже хлопнула в ладоши от восхищения. – Как настоящая!

– Дедушкина работа, – не без гордости прокомментировал Микаэль. – Он любит возиться с деревом. Хлебом не корми, дай только обстругать какую-нибудь деревяшку… Если бы ты знала, какие удивительные вещи могут получиться из обычного деревянного обрубка!

Микаэль распахнул высокие деревянные ворота, и мы оказались на просторном дворе перед домом. Меня удивило, что Микаэль с такой легкостью открыл тяжелые ворота, на которых, к тому же, не было замка. Они были закрыты только на массивную деревянную щеколду.

– А разве ворота не должны быть закрыты на замок? – поинтересовалась я.

– Это не город, – улыбнулся Микаэль. – Здесь все свои. И потом, за домом присматривают соседи.

– Но ведь у всех есть собаки, – засомневалась я. – Зачем люди держат собак, если доверяют друг другу?

Микаэль пожал плечами.

– Ну… не знаю… Может быть, дань традиции. И потом, собаки – очаровательные существа, разве нельзя держать их просто так?

– Это же не город, – припомнила я Микаэлю его слова. – В деревнях собаки выступают в роли охранника, а не домашнего любимца…

– Какая же ты зануда, если присмотреться. – Микаэль рассмеялся моему упрямству. – Ни за что не скажешь, что вчера готова была сражаться с волками.

– Да ну тебя, – обиделась я. – Никакая я не зануда.

– Я знаю. Просто ты всему пытаешься найти рациональное объяснение. Забывая о том, что мир нельзя разложить по полочкам…

Ну вот, обиженно подумала я. Теперь он выставил меня закостенелым прагматиком, который ни в чем не может отойти от установленных правил. Мне не хотелось, чтобы Микаэль всерьез так думал обо мне, и я поспешила оправдаться:

– Вовсе не так. Точнее, не всегда так. Просто я люблю доискиваться до истины. Разве это плохо?

– Нет. Но не стоит забывать о том, что абсолютной истины нет. Она у каждого своя. У меня – своя, у тебя – своя и у жителей Мишвидце тоже своя истина. И это не значит, что кто-то из нас не прав… Ну все, – прервал сам себя Микаэль, – хватит спорить. Пойдем в дом. А то ты замерзнешь так же, как вчера…

– Да уж, – согласилась я. – Щеки до сих пор щиплет.

Микаэль как-то странно посмотрел на меня и, очевидно, хотел что-то сказать. Но так и не сказал. Я решила не придавать значения его взгляду, но потом поняла, что он имел в виду. Когда мы прошли в дом и я заглянула в большое пыльное зеркало, висящее в коридоре, то догадалась, почему Микаэль промолчал. Мои щеки в некоторых местах покрылись тонкой лилово-фиолетовой корочкой. Я в ужасе отпрянула от зеркала. Неужели это навсегда?

Микаэль, видимо, ожидал такой реакции. Он подошел ко мне и дотронулся до моего лица, на котором был написан ужас. Микаэль не удержался и улыбнулся. Увидев это, я хотела обвинить его в бесчувственности, но потом поняла, что на его месте улыбнулась бы так же.

– Зима в Хампстеде гораздо теплее, чем здесь, – произнес он, нежно поглаживая израненную кожу моих щек. – Это пройдет. Твои щеки слишком сильно замерзли. Пройдет максимум неделя, и от этого, – он обвел пальцем лиловое пятно на левой щеке, – не останется и следа. Просто твоя кожа не привыкла к такому морозу, Мод. И не нужно бояться…

Но я уже не боялась. Я чувствовала только то, как его пальцы скользят по моим щекам: вверх – вниз, вверх – вниз… Эти прикосновения снова разбудили во мне то, чего я так опасалась, – желание… Мучительное и одновременно сладкое, оно росло внутри меня, оно заполняло меня, поглощая каждую клеточку моего тела. Мне чудилось, что руки Микаэля наполняют меня не только теплом и желанием, но и силой, которой раньше я в себе не замечала.

Я настолько погрузилась в магию его прикосновений, что позабыла обо всем на свете. Еще совсем недавно я чувствовала что-то похожее, когда Микаэль целовал меня. Сложно сравнивать эти ощущения – они были слишком разными. Но кое-что общее в них все-таки было: и в поцелуе, и в этих прикосновениях я растворялась настолько, что совершенно утрачивала связь с реальностью. Как будто в эти моменты моя душа сливалась с душой Микаэля. Я становилась им, а он мной… И если бы я не была такой трусихой, то призналась бы себе в том, что это любовь…

– Так что не беспокойся о своих очаровательных щечках, – подытожил свою речь Микаэль и убрал руки от моего лица. – Вот увидишь, все будет хорошо…

Непременно будет, улыбнулась я про себя. Если ты так же часто будешь целовать меня и гладить по лицу… А вслух сказала:

– Спасибо, что объяснил. А то я думала, что это навсегда.

– Ерунда.

Он снова протянул ко мне руку, потянул за помпон и сдернул шапочку. Снежинки на ней давно растаяли и капли воды брызнули в разные стороны. Это было так неожиданно, что мы оба рассмеялись. Потом Микаэль помог мне снять куртку, и мы прошли в комнату, которая, надо сказать, была очень холодной. Я обняла себя за плечи.

– Это ненадолго, – заметил мое движение Микаэль. – Сейчас я растоплю печь, зажгу камин, и тебе станет жарко.

– Здорово! – обрадовалась я столь оптимистичному прогнозу. – Тебе помочь?

Микаэль посмотрел на меня так, будто я сморозила какую-то глупость.

– Отдыхай. Если ты не забыла, вечером нас ждут на именины Марьяны.

– Не успели приехать… – попыталась расстроиться я, а потом подумала, что это совсем неплохо. Ведь для того я и приехала сюда, чтобы получить впечатления. Вот я их и получаю… – Ладно. Можно я посмотрю дом?

– Ради бога. Только не залезай на чердак. Там плохие ступеньки и очень темно. А мне не хочется, чтобы ты сломала ногу в первый же день приезда в Мишвидце. Хватит с тебя и волков.

– Спасибо за заботу, – улыбнулась я Микаэлю и отправилась осматривать дом.

В отличие от жилища Марина и Марьяны, комнаты в доме были большими и просторными. Я обратила внимание, что на стенах висит очень много картин. Они были самыми разными: натюрморты, пейзажи, портреты… И все, как мне показалось, принадлежали перу одного и того же человека. Я не слишком хорошо разбираюсь в живописи, но заметила, что все эти картины были проникнуты какой-то мистической атмосферой. Может быть, Трансильвания наложила свой отпечаток?