В пути

Губы Ремо и Барра были плотно сжаты, глаза широко раскрыты. Оба молодых дозорных выглядели так, будто готовы обратиться в бегство, если бы только знали куда. Однако они держали себя в руках.

Наконец Фаун вернулась, вручила клинок Дагу и снова опустилась на колени рядом с Крейном. Даг поднял нож вверх.

— Мастер, изготовляющий нож, не просто вырезает его из кости; он также придает форму его Дару — и естественным образом, при преобразовании кости в нож, и готовя его к следующей цели — к тому, чтобы хранить в себе смертность Стража Озера, как в запечатанной бутылке. Этот нож уже был подобным образом посвящен, но сегодня при помощи своего Дара и кипящей воды я освободил его от неиспользованных уз. Сейчас он чист, как если бы только что вышел из рук резчика. Поэтому следующий шаг, который я вам покажу, — это наложение новых уз.

Он опустился на колени слева от Крейна, обратившись спиной к тусклому блеску реки.

— Кровь имеет особое значение при наложении уз, — сообщил Даг слушателям, — потому что несет в себе живой Дар человека даже тогда, когда покидает его тело, по крайней мере до тех пор, пока не высохнет и не умрет. Обычно тот, кто в будущем подарит ножу смерть своего сердца, помещает немного своей крови в новую чашу из дерева, но нам придется без этого обойтись.

Нож, которым вскрывается вена, обычно должен был бы быть прокален на огне, чтобы не занести инфекцию. Были и другие подробности, которые Даг помнил с тех пор, как сам был связан узами с ножом Каунео; только сейчас они не были нужны. В момент паники Даг подумал о том, не сможет ли притвориться, если ничего не получится, будто все же сумел наложить узы, — ударить Крейна бесполезным ножом прежде, чем тот успеет возразить, и сообщить зрителям, что все удалось. Только, проклятие, Ремо и Барр все поймут…

Даг поудобнее уселся, скрестив ноги, как если бы собирался прибегнуть к целительству… это вызывало тревогу, ну да придется это обстоятельство присоединить ко все возрастающему грузу сомнений, с которыми предстояло разобраться позже. Предстоящая работа Дара оставляла даже меньше места для нерешительности, чем поиски Злого. Взглянув на Фаун, Даг успокоил ее:

— Он ничего не чувствует ниже шеи. Ты не причинишь ему боль.

Фаун мрачно кивнула. Даг коснулся костяным ножом груди Крейна, а Фаун, неловко приподняв мертвый вес его руки, сделала глубокий надрез на бледной коже, потом сжала его, чтобы заставить кровь потечь.

И тут Даг перешел в другой мир, где суть человека видна изнутри. Материальный мир — свет солнца, голые деревья, каменистый склон, вытягивающие шеи люди — растаял, как призрачное видение, а пересекающиеся потоки Дара стали ясно ощутимы. Окружающие превратились в меняющиеся сгустки света, Фаун — в пылающий огонь. Даг сам теперь был Даром. Нож в его руке словно ждал силы, которую можно в него заключить, а Крейн… Крейн был темной колышущейся массой, и только кровь его ярко светилась.

Даг вытянул свою призрачную руку под этим живым ручейком, вспоминая посвящение, которое знал лучше всего: то, которое содержал его собственный нож, за изготовлением которого он наблюдал в Лутлии. Он сам уничтожил его в Рейнтри, чтобы избавиться от смертельной хватки Злого. Посвящение было самым ценным, что вкладывал в нож мастер: образ двух рук, готовых принять смертность. Даг своей призрачной рукой обхватил Дар Крейна; его возникшая прошлой ночью нежеланная связь с предателем, возможно, облегчала дело… эту мрачную мысль тоже нужно будет обдумать позднее, сейчас на это нет времени… Даг позволил своему Дару заструиться по желобку на клинке, а потом слиться с собственным ожидающим Даром ножа. Пусть все это соединится…

Даг отстранился, расставшись с той частью себя, из которой он сделал чашу для Крейна.

И охнул от неожиданности.

«Проклятие, я и не знал, что это так больно!»

Он как зачарованный с ужасом следил, как его призрачная рука отрывается от той части, что осталась соединена с ножом. Ощущение было такое, словно он откусил себе палец. О боги, и Дор проходил через такое каждый раз, как накладывал узы?

«Брат, я прошу у тебя прощения!»

Если применение Дара было правильным…

«У меня или получилось, или нет. Если нет, я могу опять прокипятить нож и начать все заново… многим подмастерьям так и приходится делать попервоначалу».

Однако все вытеснила более ясная, более уверенная мысль:

«У меня получилось».

Даг, моргая, вернулся в реальный мир, слабый и дрожащий, как после трудного исцеления. Его рука крепко сжимала окровавленный нож, но болела у него не правая рука, а культя левой; призрачная рука тоже горела огнем. Быстро проверив свое внутреннее зрение, Даг обнаружил, что дальше сотни шагов ничего не может различить. Снова…

«От этого мне не оправиться за один день…»

Однако работа Дара была закончена. Все после этого будет… Даг отказался заканчивать эту мысль, хотя чуть не подумал: легко. Все после этого будет так же чертовски запутано, как и до сих пор.

Даг сглотнул и хрипло проговорил:

— Теперь в обычных обстоятельствах мастер протер бы нож и вручил его новому владельцу для последующего использования. Хорошо наложенные узы служат всю жизнь. — По определению…

Даг вслепую протянул руку Фаун. Она, подняв брови, вынула нож из его онемевших пальцев и стерла тряпкой с него кровь. Даг не был так уж уверен в том, что узы совершенны: ощущение было менее тонким, чем с его ножом из Лутлии. Однако они были прочны, да. Может, даже чересчур? Может быть, следовало, так сказать, откусить не весь палец, а только кончик? Однако та жизнь, на которую должно было хватить этих уз, измерялась минутами…

— Зарядить нож можно по-разному. Мой отец несколько лет назад вонзил нож себе в сердце, когда тяжело заболел. Моя первая жена бросилась на нож, когда умирала от ран, полученных в сражении далеко на севере. У Ремо был клинок, ради которого его престарелая родственница пожертвовала последними драгоценными месяцами жизни. — Краем глаза Даг увидел, как поморщился молодой дозорный. — Ей в этом пришлось помочь ее собственной дочери. Мне приходилось видеть, как дозорные помогали друг другу. Как вы понимаете, обычно разделяющий нож не становится инструментом казни. — Или как наглядное пособие для просвещения толпы крестьян, должен был признать Даг. — Так или иначе то, что предстоит, не видел ни один фермер… так что смотрите внимательно! — Последние слова Даг произнес своим командирским голосом. Люди вздрогнули и выпрямились.

— Ты знаешь, что ты — проклятый безумец? — пробормотал Крейн. Он, насколько мог, отвернул лицо от толпы, пытаясь спрятаться от любопытных взглядов.

— У меня есть свои причины, — тихо ответил ему Даг. — Когда-то, возможно, прежде чем ты разрушил себя, ты и сумел бы их понять.

— Меня они изгнали. Будь у них хоть капля разума, тебя они сожгли бы живьем.

Не обращая на него внимания, Даг снова сел на одеяло и сказал:

— Распахни его рубашку, Искорка.

Ловкие пальцы Фаун расстегнули пуговицы и развели полы рубашки, обнажив грудь Крейна. Даг подумал, не понадобится ли Ремо эта его запасная рубашка… Он посмотрел в серебряные глаза Крейна и получил в ответ мрачную гримасу.

— Готов? Ты даешь согласие? — Из всех требований, связанных с разделяющим ножом, это было самым обязательным.

— Если хочешь получить мое проклятие, — прорычал Крейн, — то получи.

— Этого я ожидал.

— А если мое проклятие — все равно что благословение, не сойдет ли мое благословение за проклятие? Получи и то, и другое. Разбирайся сам. С меня хватит. — Он повернул лицо в сторону переливающейся на солнце реки. — Дай мне уйти из этого безнадежного мира. — После паузы он добавил: — И не позволь своей руке дрогнуть.

Такого согласия было достаточно.

Даг направил острие ножа под ребра Крейна, помедлив секунду только для того, чтобы объяснить Фаун, как определить правильный угол и с какой силой ударить, чтобы пронзить сердце, но не сломать клинок преждевременно. Лицо Фаун было бледным, но глаза смотрели внимательно. Она кивнула, показывая, что все поняла.