Страница 81 из 130
Я был разочарован этою экскурсиею, потому что по случаю растительности вокруг площадки на вершине пика панорама была очень ограниченная, а я не подумал взять с собою несколько топоров, чтобы вырубить кругом деревья. Мы сошли вниз до места нашего ночлега благополучно и, пообедав здесь, направились в Богати. Из ближайших деревень сходились люди, так что к вечеру моя свита состояла более чем из 200 человек. Хотя я чувствовал значительную усталость, я не захотел нигде останавливаться, и при свете многих десятков факелов мы вошли в Богати в 9 ½ часов вечера.
Экскурсия и деревню Бомассия
Так как Каин не знал дороги в эту деревню, мы заехали на о. Сегу и забрали там двух людей как путеводителей. Из бухты мы вышли в речку Аюн-Монгун. Проехав незначительный приток ее, мы очутились в небольшом, почти что круглом, окруженном лесом озерке, называемом Моут-Монгун. Здесь пришлось оставить пирогу и идти по узкой тропинке, очень неудобной по причине множества пересекающего ее ротанга, цепляющегося за платье. Замечательно высокий дикий бананник обратил на себя мое внимание; плоды были маленькие, зеленые, полные зерен. Их нельзя было есть. Листья были также сравнительно с другими видами очень узки.
Мы продолжали наш путь на W и после более чем часовой ходьбы пришли в деревню Бомассия. Жители ее были очень испуганы моим неожиданным появлением и, вероятно, моим видом, так как они до сих пор, как мне сказал Каин, не видали белых. Несколько протяжных ударов в барум созвали жителей деревни, которые работали на плантациях, и окружных селений (люди эремпи живут в небольших, разбросанных в лесу хижинах, приходя от времени до времени в главную деревню). Хижины в Бомассии были почти все на сваях, а люди внешностью ничем не отличались от других папуасов Берега Маклая. Я смерил несколько голов и записал несколько слов их диалекта. Хотя люди здесь положительно людоеды, но в своих украшениях не имеют ни одного человеческого зуба или кости и последние никогда не употребляются ими как орудия. Каин мне сказал, что остатки костей выбрасываются в море. Я здесь видел щиты другой формы, чем на островах Довольных людей; они не круглы, а продолговаты.
Возвращаясь на другой день рано утром, я с удивлением услыхал очень громкий голос, который я не мог отнести никакому мне известному животному; во всяком случае, можно было думать, что животное это должно быть значительных размеров. Я был очень удивлен, узнав, что это был голос взрослого казуара. Каин уверял, что их здесь, в этом лесу, особенно много и что он часто слышал их.
Булу-рибут
Мне как-то не спалось, и подумалось мне, что хорошо было бы послушать музыку, которая всегда освобождает от различных назойливых размышлений. Ряд дальнейших соображений навел меня на мысль о том, что, путешествуя на Малайском полуострове, я не раз в селениях и даже в лесу засыпал под звуки своеобразной заунывной музыки т. н. малайских булу-рибут.
Надеясь, что Сале сумеет их сделать, я заснул, очень довольный своей идеей. Узнав на другой день, что Сале действительно умеет делать булу-рибут, я приказал ему заняться ими и сделать мне 4–5 штук различной величины.
Объясню в двух словах, что такое булу-рибут, по крайней мере та форма, которая в употреблении у малайцев Иохора (южной оконечности Малайского полуострова) и Явы. Они состоят из стволов бамбука различной длины (до 60 ф. и более), внутренние перегородки которых удалены, а затем в разных местах и в различных расстояниях друг от друга сделаны продольные щели, широкие и узкие. Такие бамбуки укрепляются у хижин, на деревьях, в деревне, а иногда и в лесу; ветер, проникая в щели – в одну или несколько зараз, – производит весьма курьезные звуки. Так как отверстия расположены с разных сторон бамбука, то различный ветер приводит в действие эти оригинальные эоловы арфы. От длины и толщины стенок бамбука, степени сухости его и положения булу-рибут (т. е. находится ли он посреди дерева или на вершине его) зависит характер звуков.
Дня через три Сале показал мне 5 штук сделанных им булу-рибут; два из них имели более 40 ф. в вышину. С помощью моих людей я распределил их по вершинам стоящих около хижины деревьев, укрепив один из них на самой вершине моего дома. Так как полагается – как объяснил мне Сале – чтобы булу-рибут стоял перпендикулярно, то нам стоило немалого труда прикрепить их к деревьям надлежащим образом, тем более что их нужно было привязывать во многих местах, для того чтобы их не сдуло ветром.
Я с нетерпением ждал вечера, чтобы убедиться, удались ли Сале его булу-рибут, так как днем ветер слишком силен и шелест листьев окружающего леса и шум прибоя на рифе вокруг мыска заглушают звуки малайской эоловой арфы.
Заботы и разнообразная деятельность в течение дня совершенно отвлекли меня от мысли о бамбуках, и только когда я уже лег и стал засыпать, я услышал какие-то протяжные меланхолические звуки, а затем был озабочен резким свистом, раздавшимся у самого дома; свист этот повторялся неоднократно. Несколько других трудноопределяемых звуков – не то завывание, не то плач – слышались близ дома. Я услыхал голоса Сале и Мёбли, толкующих о булу-рибут, и вспомнил о нашем утреннем занятии. В течение ночи меня раза два будил резкий свист на веранде; также явственно слышал я звуки и других бамбуков. Вся окрестность казалась оживленною этими звуками, которые перекликались, как разноголосые часовые на своих постах.
На другой день никто из туземцев не явился ко мне. Когда же и следующий день прошел без посещений, я стал недоумевать и думать, что в Бонгу, вероятно, что-нибудь случилось, почему туземцы целых два дня не показываются около моего дома. Это было совершенно против их обыкновения, так как редко проходил день, чтобы кто-нибудь из жителей окрестных деревень не зашел посидеть и поболтать со мною или с моими слугами. Вследствие этого я отправился в деревню узнать, в чем дело.
Я пошел перед заходом солнца, когда туземцы обыкновенно уже возвращаются с работ. Я застал всех по обыкновению занятыми приготовлением ужина. Я подошел к группе туземцев, поспешивших очистить для меня место на барле.
«Отчего вчера и сегодня не приходили в таль-Маклай?»
Туземцы потупились, говоря: «Мы боялись». – «Чего?» – с удивлением спросил я. – «Да тамо-рус». – «Каких тамо-рус? Где? – допрашивал я, озадаченный. – Где вы их видали?» – «Да мы их не видели, но слышали». – «Да где же?» – недоумевал я. «Да около таль-Маклай. Мы слышали их вчера и сегодня ночью. Их так много, они так громко говорят».
Тут мне стало ясно, что булу-рибут около моей хижины были причиною этого недоразумения, и невольно улыбнулся. Туземцы, внимательно следившие за выражением моего лица, подумали, вероятно, что я соглашаюсь с ними, и осыпали меня вопросами: «Когда прибыли тамо-рус? Каким образом? Корвета ведь нет! Прилетели они? Что будут делать? Долго ли останутся? Можно ли прийти посмотреть их?» Все это показалось мне до такой степени смешным, что я захохотал. «Никаких тамо-рус в таль-Маклай нет. Приходите посмотреть сами», – сказал я и вернулся домой в сопровождении полдеревни, отправившейся искать таморус и оставшейся в большом недоумении, не найдя никого. Туземцы, однако ж, не были совершенно убеждены, что тамо-рус не являются, по крайней мере по ночам, каким-либо образом для совещаний с Маклаем, и положительно боялись приходить ко мне после захода солнца.
Звуки булу-рибут первое время своею пронзительностью будили меня, но потом, привыкнув к ним, я хотя и просыпался, но тотчас же опять засыпал.
Когда я засыпал, эта мягкая заунывная музыка, с аккомпанементом шелеста листьев и плеска прибоя, убаюкивала меня.